На прошедший векОн совершил свое теченье
И в бездне вечности исчез…
Могилы пепел, разрушенье,
Пучина бедствий, крови, слез —
Вот путь его и обелиски! Тибулл! все под луною тленно!
Давно ль на холме сем стоял
Столетний дуб, густой, надменной,
И дол ветвями осенял?
Ударил гром — и дуб повержен! Давно ли сей любимец Славы
Народов жребием играл,
Вселенной подавал уставы
И небо к распре вызывал?
Дохнула смерть — что он? — горсть пыли.Тибулл! нам в мире жить не вечно:
Вся наша жизнь — лишь только миг.
Как молнья, время скоротечно! -
На быстрых крылиях своих
Оно летит, и все с ним гибнет.Едва на дневный свет мы взглянем,
Едва себя мы ощутим
И жизнью радоваться станем —
Уже в сырой земле лежим,
Уж мы добыча разрушенья! Тибулл! нельзя, чтобы Природа
Лишь для червей нас создала;
Чтоб мы, проживши два-три года,
Прешед сквозь мрачны дебри зла,
С лица земли, как тени, скрылись! На что винить богов напрасно?
Себя мы можем пережить:
Любя добро и мудрость страстно,
Стремясь друзьями миру быть —
Мы живы в самом гробе будем!..
Он совершил свое теченье
И в бездне вечности исчез…
Могилы пепел, разрушенье,
Пучина бедствий, крови, слез —
Вот путь его и обелиски!
Тибулл! все под луною тленно!
Давно ль на холме сем стоял
Столетний дуб, густой, надменный,
И дол ветвями осенял?
Ударил гром — и дуб повержен!
Давно ли сей любимец славы
Народов жребием играл,
Вселенной подавал уставы
И небо к распре вызывал?
Дохнула смерть — что он? — горсть пыли.
Тибулл! нам в мире жить не вечно:
Вся наша жизнь лишь только миг.
Как молнья, время скоротечно! —
На быстрых крылиях своих
Оно летит, и все с ним гибнет.
Едва на дневный свет мы взглянем,
Едва себя мы ощутим
И жизнью радоваться станем:
Уже в сырой земле лежим,
Уж мы добыча разрушенья!
Тибулл! нельзя, чтобы природа
Лишь для червей нас создала;
Чтоб мы, проживши два, три года,
Прешед сквозь мрачны дебри зла,
С лица земли, как тени, скрылись!
На что винить богов напрасно?
Себя мы можем пережить:
Любя добро и мудрость страстно,
Стремясь друзьями миру быть, —
Мы живы в самом гробе будем!..
— Дщерь хладна льда! Богиня разрушенья,
Тебя, россиян мать, на лире воспою,
Зима! к тебе летит мое воображенье;
Желаю изразить волшебну красоту.
Когда, последуя холодному Борею,
Опустошаешь ты зеленые луга,
Ложася на весь мир, десницею твоею
Повсюду сеятся пушистые снега.
Дотронешься к водам — и воды каменеют
И быстрый ручеек, окован, не журчит;
Дотронешься к лесам — и древеса пустеют,
Не зефир между их, но бурный ветр свистит.
Не любишь песен ты, не знаешь хоровода,
Унылый соловей вдали отсель поет.
В унынии, цепях печалится природа,
И солнце красное тебя страшится зреть.
Но любишь ты народ, с которым обитаешь,
Лиешь в него любовь и грудь его крепишь,
Блюдешь, как нежных чад, от бури укрываешь
И храбрость на боях в душе его живишь.
Недавно с запада, как тучи громоносны,
Стремилися враги россиян поразить,
Шагнули в их предел — гремят перуны грозны,
И зарево Москвы багровое горит.
Воззрела мрачно ты — метели зашумели
И бури на врагов коварных понеслись,
Ступила на луга — и мразы полетели
И, как от ветра прах, враги от нас взвились.
О муза, возвести, хотя на слабой лире,
Ее все прелести, которы видим мы,
Когда, одеянна во ледяной порфире,
Вселенную тягчит алмазными цепьми.
Еще лиется дождь, и листья пожелтелы
С дерев развесистых шумя на дол летят,
Стоят в безмолвии дождем омыты селы,
И в роще хоры птиц, в гнездах сидя, молчат.
Вдруг снежны облака над полем нанесутся,
И снег луга и лес звездчатый обелит,
И мразы бурные от дремоты проснутся
И ратовать Борей на землю полетит.
Все будто оживет, и вранов стая с криком
Чернеющим крылом покроет небеса,
И с воем серый волк со взором мрачным, диким
Помчится по холмам с добычею в леса.
Повсюду трепет и смущенье!..
Отколе шум? отколе гром?
Повсюду ужас и смятенье! —
Я вижу адских страхов сонм! —
Брань! Брань!—оставя мрак геенны,
Летит под облака сгущенны,
И грозный пламенник трясет. —
Дитя раздоров, несогласья,
Корыстолюбия, несчастья —
Тебе приносит жертвы свет!..
Тебе—и мир благословенный
Сокрылся в вихре черных туч;
Кровавым дымом покровенный,
Погас на небе солнца луч! —
Из зол ужаснейших нет злее
Поносней, пагубней, вреднее
И гибельнее нет тебя —
Законов, прав не уважешь,
Союзы дружбы разрываешь —
Тобой казнит людей Судьба.
Велишь—и сокрушатся троны;
Единый миг—и царства нет;
Падут несчастных миллионы;
Трепещет в узах смерти свет. —
Где ты, там зверство—добродетель;
Там разоритель—благ содетель;
Тиран—там подданных отец;
Там честь и слава—разрушенье;
Отважный дух—ожесточенье;
Коварство—общий долг сердец.
Корысть и Злоба и Надменье,
Под знаменем твоим текут;
Там Бедность, Смерть, Опустошенье
Во след тебе венцы несут.
Где ты—там грады упадают;
Святыней там пренебрегают,
И нет почтенья к алтарям.
В презренье тамо иерархи,
Не почтены сами монархи —
Меч царствует единый там.
Доколь, герои кровожадны!
Доколь вам землю колебать? —
Быть могут ли венцы приятны —
Коль их надлежит покупать
Чрез варварство, смертоубийство?
Се есть едино кровопийство, —
А не заслуга и не честь.
Один лишь тот монарх прехвален,
Велик, любим и прямо славен,
Кто забывать умеет месть;
Который руку поднимает,
Чтобы невинность защищать;
Который злобных лишь карает,
Дерзнувших на него восстать.
Живет с своим соседом дружно;
Берет оружье там, где нужно;
А не для прихотей одних;
Убийство славой не считает —
Он в храм бессмертия вступает
И без жестокостей таких.
Царь должен быть великодушен,
Для царства забывать покой;
Законам, истине послушен —
Сиять лишь благостью одной!..
Тому ль великим называться,
Кто кровью любит упиваться,
Похитив власть из рук царей?
Кому стон, слезы—утешенье;
Кому закон—страстям служенье:
Тот и в величестве—злодей!
Зверям единым лишь пристойно
Быть лютыми, других терзать;
Героя ж вовсе недостойно
Себе подобных истреблять. —
И звери дикие, лесные,
Ехидны, крокодилы злые
Друг друга завсегда щадят;
А мы, надменное творенье,
А мы, Творца изображенье —
Мы ставим долгом бить, карать!
Мы льстимся, в лютом ослепленье,
Творить угодное пред Ним,
Неся раздор и разрушенье
К несчастным братиям своим! —
Любя злодейством величаться,
Мы смеем чадами назвать
Того, кто Милость и Любовь!..
Мы в жизни собственной не властны!
Постойте!.. но мольбы напрасны!..
Раздался гром… дымится кровь!
Поросшие мхом, окаймленные плющем,
Развалины древнего зданья стоят,
Ничем не напомнят они о живущем,
О смерти на каждом шагу говорят.
Невольно сурово глядишь на руину
И думою сходствуешь с нею вполне.
Упавший обломок там вырыл стремнину,
Там сиро колонна приткнулась к стене,
Изрезало время морщинами темя,
А ветер-нахал их насквозь просверлил,
Карниз обвалился, как лишнее бремя,
Широкие двери буран растворил.
Изящные части загадочной грудой
Являются в целом смущенным очам,
Разрушено всё вековою причудой!
Но — слава искусству и древним умам! —
Еще нам напомнить и каждый обломок
Способен об их исполинском труде,
И днесь устыдится правдивый потомок
Дерзнуть посмеяться его наготе.
Глаза не окинут огромной руины,
И в час не обскачет пугливый олень;
Во всем, как остаток великой картины,
Былого величья хранит она тень.
Угрюмое зданье! века пробежали,
Пока к разрушенью ты сделало шаг;
Ты крупная буква на темной скрижали
Прошедших столетий; ты им саркофаг.
Твой жребий чудесный невольно мечтами
Зажег вдохновенную душу мою;
Поведай мне, как ты боролось с веками,
Поведай прошедшую участь свою.
— Великим умом я задумано было,
И думу глубокую множество рук
В существенность тяжким трудом обратило,
В красе величавой восстало я вдруг.
Взглянуть на меня собирались отвсюду,
Мой вид был прекрасен, торжествен и нов,
Дивился весь мир рукотворному чуду.
В средине седьми величавых холмов
Я грозной и прочной стояло твердыней,
И Рим, мне бессмертную участь суля,
Меня, ослепленный мятежной гордыней,
Мерилом назвал своего бытия:
«Покуда ты живо, и я не исчезну, —
Мечтал он, — тогда лишь, как миру конец,
Мы вместе провалимся в хаоса бездну».
Торжественной славой горел мой венец…
Наказан за гордость надменный мечтатель,
Мне многим досталось его пережить;
Хоть время, и люди, и жребий-каратель
С тех пор сговорились меня погубить.
Судьба к разрушенью мне путь указала:
Сперва как старик к нему тихо я шло,
Потом словно юноша быстро бежало,
А было уж старо и седо чело.
Что день, то я новые знало потери:
Все люди считали меня за свое
И рвали в куски, как голодные звери,
Невежды, изящное тело мое.
И вот от всего, что пленяло, дивило,
Безмерно гордился чем целый народ,
Осталась былого величья могила,
Теперь я скелет, безобразный урод.
Любуйся чудовищем с грустью мятежной,
Смотри и грусти обо мне надо мной,
Обдумай судьбу мою думой прилежной:
Невольно блеснут твои очи слезой.
Печален мой жребий, ужасен упадок!..
Но нет, не жалей меня, юный певец,
Удел настоящий мой темен, но сладок,
Тягчил меня славы прошедшей венец.
Ужасных картин я свидетелем было.
В день первый изменчивой жизни моей
Кровавое зрелище взор мой смутило:
В стенах моих звери терзали людей.
В годину гоненья на чад христианства
Неистово злоба в них рыскала вновь,
Страдало добро, ликовало тиранство,
Реками лилась христианская кровь.
А я содрогалось от хохота черни,
На мне отражался народный позор.
О, лучше б забвенье мильонами терний
Тогда ж закидало скорбящий мой взор!
Жалеть ли прошедшего с гибельной славой?!
Нет, странник, забыть я стараюсь его.
Взгляни: надо мною теперь величаво
Крест высится, веры святой торжество.
Там льется молитва, где страшная миру
Носилась речь злобы, как дикий буран;
Там амбра курений восходит к эфиру,
Где прежде дымилася кровь христиан.
О, я благодарна премудрому богу!
Пусть сорван покров красоты с моих чресл,
Пускай, указуя к паденью дорогу,
Меня изуродовал времени жезл —
Зато мои темные дни не тревожны,
Давно не обрызгано кровью стою…
Нет, нет, ко мне милостив рок непреложный,
Он чужд укоризны за участь мою…
Чу! звон колокольный! иди на средину
Развалин печальных, к предвечному в храм,
И спой там не жалобный гимн на судьбину, —
Мой гимн благодарственный спой небесам…
Ужель я тварь слепого рока?..
Ужели случая я сын?..
Так нет святыни, нет порока,
И разум мой лишь дым один?..
А вечность, добрых дел награда,
Пустая слабых душ отрада?
Все слепо, глупо под луной,
И бытие мое свершилось,
Затем что только так случилось,
Вина всего лишь звук пустой?..
Махина мира, цепь природы,
Светил блестящих миллион,
Разнообразных тварей роды,
Движенья вечного закон,
Парящий ум, воображенье,
К Познанью истины стремленье,
Любовь, связь общая людей,
От Лейбница до паутины —
Все дело глупыя причины:
Равны и добрый, и злодей?
Душа моя затрепетала
От мысли бедственной сея;
На части грудь мою терзала
Сомненья лютая змея.
Итак, я автомат презренный,
Слепым лишь случаем рожденный?
Что ж добродетель, кою чту?
Что разум, память и свобода?
Что связь, порядок и природа?..
Везде я вижу лишь мечту.
Вдруг небо вскрылось надо мною,
Я слышу бурных вихрей лом,
Земля трепещет под ногою,
Сверкнул перун, ударил гром.
В превыспренних пределах дальных
Средь звезд и солнцев лучезарных
Богиню вижу я тотчас.
Она трясет светоч возжженный…
Проникла искра ум мой темный…
Внутри себя я слышу глас:
"В пространстве атома безмерном,
Полкапли в страшных безднах вод,
Куда в безумстве дерзновенном
Ты буйных мыслей правишь ход?
Ты червь — а быть желаешь богом
И в исступлении жестоком
Стремишься в тьму низвергнуть мир;
И даже не из туч гремящих,
Не из огней светил блестящих —
Из глупости творишь кумир.
Зри, как лучи в волнах играют,
Оделись зеленью леса,
Колосья нивы покрывают,
Звездами блещут небеса;
Как плод, поспевший пред тобою,
Ты рвешь завистливой рукою;
Как все имеет свой предел
И отягченная трудами
Земля почиет под снегами —
Ужли то случай повелел?
Когда картиной Тициана
Прельщается твой ум пустой
И верит, что не начертанна
Была своей она рукой,
Что даже труд сей несравненный
Не кисти плод обыкновенный, -
То как же мир собой быть мог?
Он тьма картин в изящном роде.
Коль случай сделал все в природе,
То случай — разум, случай — бог.
Ты уважаешь дух Невтонов
И чтишь первейшим в естестве
За то, что из судьбы законов
Он истины открыл нам две:
Лучей чрез призму раздробленье,
Всех к центру в мире тел стремленье,
Его бессмертия венец.
Коль разум нужен был отменный
Найти звено в цепи вселенной,
То случай ли ее творец?
В пустынях воздуха безмерных
Кружится сонм тяжелых тел,
К своим орбитам пригвожденных:
Кто им вращаться повелел?
Закрой же взор и с быстротою
Беги назначенной чертою, -
Своей дойдешь ли цели ты?
Когда ж и ум тебе изменит,
То как душа твоя поверит,
Что бег их — дело слепоты?
Всем действиям здесь есть причина,
Собой не может быть ничто,
Конец, начало есть, средина -
Доказывает опыт то.
Какой же случай прежде века
Всему дал жизнь и человека
Душой разумной одарил?
Ужели свет был создан тьмою?..
Ты глупость чтишь ума виною,
Бессилие причиной сил.
Ум человеческий огромный
Не может атомы создать,
То как же случай глупый, темный
Возмог вселенну основать?
Украсить свод небес звездами,
Разлить моря между брегами,
Пустить по тверди треск громов,
Природе дать движенье, душу,
Пролить дожди и сделать сушу,
Лучи составить из цветов?
Порядок, стройность всей природы,
Связь общая во всех вещах,
Поддержанные тварей роды
Всегда им в свойственных чертах -
Слепой ли действие причины?
Коль слон родил бы апельсины,
А бытие дуб галке дал,
Когда бы огнь знобил нам члены,
То б вследствие такой премены
Льзя мыслить: случай здесь играл.
Но мы рождаемся одними
И производим в свет одних;
Природа узами святыми
Сковала чад с отцами их.
Она ж велела наслажденью
Дать повод к нашему рожденью, —
А без того что б быть могло?
Беда в потомстве, а не радость.
Ужли ж союзов нежных сладость
Пустое в мире сопрягло?
Когда ничто миров содетель,
То призрак жизнь была б пустой,
А совесть, честь и добродетель —
Причины действие слепой.
Что ж было б свято нам в природе?
Равно бы славились в народе
Отрепьев, Минин, Анкерштрем;
И, к пользе чистой устремленны,
Злодейства были бы почтенны —
Мила пороков гнусность всем.
В хаос бы мир сей превратился,
Порядок, ум нам был бы чужд,
Везде б дух буйства воцарился,
Расторглась связь взаимных нужд.
Морозы спорили б с жарами,
Столкнулись бы миры с мирами,
Расшиблась твердь небесных тел,
Везде б был ужас, разрушенье,
Расстройка, смерть, опустошенье,
Огонь бы в недрах вод горел.
Но сколь веков прошло уж в мире,
А все идет своей чредой!
Коль царства пали, раб в порфире —
То глупость наша в том виной.
Монадой воли одаренный,
Помыслил человек надменный,
Чтоб было все в его руках,
Чтоб в страхе все пред ним тряслися.
И — реки крови полилися,
И — человечество в цепях.
Вот сколько глупость твари тленной
Наводит миру страшных бед!
Так что ж бы было в той вселенной,
В творце которой смысла нет?
Хоть зло является меж нами,
Но мы ему причина сами,
Всегда один творца закон:
Он служит тварей к соблюденью,
Не к ужасу и разрушенью,
К добру навеки устремлен.
Виновен ли создатель света,
Что гордость здесь, корысть, обман,
Что чтут пророком Магомета,
На троне царствует тиран?
Что ханжества костры пылают,
Что мир войны опустошают?
Он дал нам жизнь и бытие,
Он дал нам часть ума и воли;
Зачем же к точке лучшей доли
Не правим сами мы ее?"
Глас правды, разума священный,
Твердись всегда в душе моей!
Как гром раздайся по вселенной
И врежься ты в сердца людей,
От грубых трудников Потозы
До Мирабо и до Спинозы.
Не знать тебя, творец всего,
Гораздо меньше преступленья,
Чем силой ложного сужденья
Доказывать, что ты ничто.
Зиждитель вечный, всемогущий,
Всего, что есть, душа, вина,
Святый, всесильный, вездесущий,
Кем вся природа создана!
Хоть я тебя не постигаю,
Но что ты есть, то твердо знаю
И слабым дохожу умом,
Что ты велик, коль всем владеешь,
Ты благ, коль все хранить умеешь,
Премудр, коль правишь естеством.