И в зле добро, и в добром злоба,
Но нет ни добрых, нет ни злых,
И правы все, и правы оба, —
И правоту поет мой стих.И нет ни шведа, ни японца.
Есть всюду только человек,
Который под недужьем солнца
Живет свой жалкий полувек.
Вот — в изнурительной работе
Вы духу выковали меч.
Вы — птицы. Будьте на отлете,
Готовьте дух для новых встреч.
Весенних талей вздохи томны,
Звездясь, синеет тонкий лед.
О, разгадай под маской скромной,
Какая женщина зовет!
Вам перепутья даль откроют,
Призывно засинеет мгла.
Вас девы падшие укроют
В приюты света и тепла…
Открытый путь за далью вольной,
Но берегитесь, в даль стремясь,
Чтоб голос меди колокольной
Не опрокинулся на вас! Ноябрь 1904
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.
А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Он у станка до вечера копался —
Все попусту! Лишь дома за столом,
Хлебая щи, внезапно догадался,
Какой детали не хватало в нем.И соколом взглянул он на старуху,
Что отдыхала, лежа на печи:
«Ну, мать моя! Такую бы стряпуху
Да в ресторан! Значительные щи!»Старуха знала — с каждым годом реже
Был ласков муж, и думала сквозь сон:
«Заврался старый!» Щи-то были те же,
Что и вчера, когда бранился он.
Он попал в нашу местность
Прямо с школьной скамейки;
Воплощенная честность,
За душой ни копейки.
Да ему и не нужно!
Поселился он в бане,
Жил с крестьянами дружно,
Ел, что ели крестьяне.А лечил как успешно!
Звали Ершика всюду;
Ездил к барам неспешно,
К мужику — в ту ж минуту.
Нипочем темень ночи,
Нипочем непогода.
Бог открыл ему очи
На страданья народа.Без мундира просторней.
Без оклада честнее;
Человека задорней,
Человека прямее
Не видал я…
. . . . . . . . . .
Сам господь умудряет
Человека инова
И уста раскрывает
На громовое слово…
1.
Смычку
изображают так вот:
рабочий
крестьянину
руку жмет.
2.
Смотри,
чтоб рукопожатию
и в будни перейти —
помоги кооперативу,
нажимай на кооператив.
3.
Дело очень легкое и простое —
в праздник
о производительности
послушать стоя.
4.
Посмотри,
на заводе
так не стой,
чтоб вместо работы
не вышел простой.
5.
В праздник
чье же сердце не радо
видеть
пионеров,
идущих парадом?
6.
Но ты
и в будни
от всего сердца
помоги пионеру по рисунку «Перца»
1924 г.
Напрасный труд — нет, их не вразумишь, —
Чем либеральней, тем они пошлее,
Цивилизация — для них фетиш,
Но недоступна им её идея.Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
Скоро полночь, свеча догорела.
О, заснуть бы, заснуть поскорей,
Но смиряйся, проклятое тело,
Перед волей мужскою моей.
Как? Ты вновь прибегаешь к обману,
Притворяешься тихим, но лишь
Я забудусь, работать не стану,
«Не могу, не хочу» — говоришь…
Подожди, вот засну, и на утро,
Чуть последняя канет звезда,
Буду снова могуче и мудро,
Как тогда, как в былые года.
Полно. Грёза, бесстыдная сводня,
Одурманит тебя до утра,
И ты скажешь, лениво зевая,
Кулаками глаза протирая:
«Я не буду работать сегодня,
Надо было работать вчера».
Ультрамариновое небо,
От бурь вспотевшая земля,
И развернулись желчью хлеба
Шахматною доской поля.
Кто, вышедший из темной дали,
Впитавший мощь подземных сил,
В простор земли печатью стали
Прямоугольники вонзил.
Кто, в даль впиваясь мутным взором,
Нажатьем медленной руки
Геодезическим прибором
Рвет молча землю на куски.
О Землемер, во сне усталом
Ты видишь тот далекий скат,
Где треугольник острым жалом
Впился в очерченный квадрат.
И циркуль круг чертит размерно,
И линия проведена.
Но всё ж поет, клонясь неверно,
Отвеса медного струна:
О том, что площади покаты
Под землемерною трубой,
Что изумрудные квадраты
Кривой рассечены межой;
Что, пыльной мглою опьяненный,
Заняв квадратом ближний скат,
Углом в окружность заключенный,
Шуршит ветвями старый сад;
Что только памятник, бессилен,
Застыл над кровью поздних роз,
Что в медь надтреснутых извилин
Впился зеленый купорос.
Опять не клеится работа,
Я книгу бросаю невольно,
И думать отпала охота,
И сердцу мучительно-больно.
Я сел эа ученыя книги,
Хотел погрузиться в науку,
Я думал трудами разсудка
Унять безотрадную муку.
Но в книге сухой и ученой
Читаю я чудныя сказки,
И блещут сквозь каждую букву
Прекрасные хитрые глазки.
И буквы я жадно целую
И все вспоминаю невольно,
И плачу о счастье минувшем,
И сердцу мучительно-больно!
1.
Надо
инструменты
как следует беречь.
2.
Искать инструмент —
подохнешь со скуки,
3.
берут,
какой подвернется в руки!
4.
Пропала отвертка!
5.
Думает:
«Чушь!
6.
Я и стамеской винт завинчу».
7.
Стамеска пропала, —
8.
как быть?
9.
Можно отверткой
дыру пробить.1
0.
Так портятся рубанки,
стамески,
пилы, —
все
неаккуратность
зазубрила и иступила.1
1.
Нет инструмента —
нечем работать.1
2.
Нечем работать —нет излишка
.1
3.
Нет излишка —
рабочему крышка! 1
4.
Результат вот:
неаккуратность
хлеб изо рта рвет.1921, апрель
Ай, дабль, даблью.
Блеск домн. Стоп! Лью!
Дан кран — блеск, шип,
пар, вверх пляши!
Глуши котлы,
к стене отхлынь.
Формовщик, день, —
консервы где?
Тень. Стан. Ремень,
устань греметь.
Пот — кап, кап с плеч,
к воде б прилечь.
Смугл — гол, блеск — бег,
дых, дых — тепл мех.
У рук пристыл —
шуруй пласты!
Медь — мельк в глазах.
Гремит гроза:
Стоп! Сталь! Стоп! Лью!
Ай, дабль, даблью!!!
1
Помните —
мы работали
без красок,
без бумаги
и
без художественных
традиций
в десятиградусном
морозе
и
в дыму «буржуек»
с
единственной целью —
отстоять Республику советов,
помочь
обороне,
чистке,
стройке.
2
Чтоб эта выставка
стала полной —
надо перенести сюда
трамваи
и
поезда,
расписанные
боевыми
строками.
Атаки,
горланившие
частушки.
Заборы
Стены
и
флаги,
проходившие
под
Кремлем,
раскидывая
огонь
лозунгов.
В моей отчизне каждый
Багром и топором
Теперь работать волен,
Как я — своим пером.Взгляни на плотогона!
Как бронзовый колосс
Стоит — расставив ноги!
Такой — доставит тес! Работает шестом
Он — что скрипач смычком! Когда в своем затворе
Сижу над словарем,
И бьюсь — и еле-еле
Уже вожу пером —Я знаю: на реке
Есть те: с шестом в руке! И если над строкою
Я слеп, и сох, и чах —
То лишь затем, чтоб пели
Меня — на всех плотах!
1.
Рабочие голодают,
2.
рабочие раздеты
3.
и всё же для счастья Коммуны работают до одури.
4.
Учитесь у них, канцелярские лодыри.
5.
Скажем, пишут с завода отношение: «Такие-то части изготовили для паровозов на заводе».
6.
Возьмут отношение — канцелярия и волокиту заводит.
7.
То ставят один,
8.
то другой номер, —
9.
а там, глядишь, делопроизводитель помер.1
0.
И стоит паровоз неремонтированный. Зря проливали столько пота.Отчего? Оттого, что канцелярщиной тормозится работа.1
1.
Канцелярщина — царского чиновничества кит.1
2.
Да не будет в Коммуне никаких волокит!
Красным полымем
Заря вспыхнула;
По лицу земли
Туман стелется;
Разгорелся день
Огнем солнечным,
Подобрал туман
Выше темя гор;
Нагустил его
В тучу черную;
Туча черная
Понахмурилась,
Понахмурилась,
Что задумалась,
Словно вспомнила
Свою родину…
Понесут ее
Ветры буйные
Во все стороны
Света белого.
Ополчается
Громом-бурею,
Огнем-молнией,
Дугой-радугой;
Ополчилася
И расширилась,
И ударила,
И пролилася
Слезой крупною —
Проливным дождем
На земную грудь,
На широкую.
И с горы небес
Глядит солнышко,
Напилась воды
Земля досыта;
На поля, сады,
На зеленые
Люди сельские
Не насмотрятся.
Люди сельские
Божьей милости
Ждали с трепетом
И молитвою;
Заодно с весной
Пробуждаются
Их заветные
Думы мирные.
Дума первая:
Хлеб из закрома
Насыпать в мешки,
Убирать воза;
А вторая их
Была думушка:
Из села гужом
В пору выехать.
Третью думушку
Как задумали, —
Богу-господу
Помолилися.
Чем свет по полю
Все разъехались —
И пошли гулять
Друг за дружкою,
Горстью полною
Хлеб раскидывать;
И давай пахать
Землю плугами,
Да кривой сохой
Перепахивать,
Бороны зубьем
Порасчесывать.
Посмотрю пойду,
Полюбуюся,
Что послал господь
За труды людям:
Выше пояса
Рожь зернистая
Дремит колосом
Почти до земи,
Словно божий гость,
На все стороны
Дню веселому
Улыбается.
Ветерок по ней
Плывет, лоснится,
Золотой волной
Разбегается.
Люди семьями
Принялися жать,
Косить под корень
Рожь высокую.
В копны частые
Снопы сложены;
От возов всю ночь
Скрыпит музыка.
На гумнах везде,
Как князья, скирды
Широко сидят,
Подняв головы.
Видит солнышко —
Жатва кончена:
Холодней оно
Пошло к осени;
Но жарка свеча
Поселянина
Пред иконою
Божьей матери.
О, как люблю я пребыванье рук
в блаженстве той свободы пустяковой,
когда былой уже закончен труд
и — лень и сладко труд затеять новый.
Как труд былой томил меня своим
небыстрым ходом! Но — за проволочку —
теперь сполна я расквиталась с ним,
пощечиной в него влепивши точку.
Меня прощает долгожданный сон.
Целует в лоб младенческая легкость.
Свободен — легкомысленный висок.
Свободен — спящий на подушке локоть.
Смотри, природа, — розов и мордаст,
так кротко спит твой бешеный сангвиник,
всем утомленьем вклеившись в матрац,
как зуб в десну, как дерево в суглинок.
О, спать да спать, терпеть счастливый гнет
неведенья рассудком безрассудным.
Но день воскресный уж баклуши бьет
то детским плачем, то звонком посудным.
Напялив одичавший неуют
чужой плечам, остывшей за ночь кофты,
хозяйки, чтоб хозяйничать, встают,
и пробуждает ноздри запах кофе.
Пора вставать! Бесстрастен и суров,
холодный душ уже развесил розги.
Я прыгаю с постели, как в сугроб —
из бани, из субтропиков — в морозы.
Под гильотину ледяной струи
с плеч голова покорно полетела.
О умывальник, как люты твои
чудовища — вода и полотенце.
Прекрасен день декабрьской теплоты,
когда туманы воздух утолщают
и зрелых капель чистые плоды
бесплодье зимних веток утешают.
Ну что ж, земля, сегодня-отдых мой,
ликую я — твой добрый обыватель,
вдыхатель твоей влажности густой,
твоих сосулек теплых обрыватель.
Дай созерцать твой белый свет и в нем
не обнаружить малого пробела,
который я, в усердии моем,
восполнить бы желала и умела.
Играя в смех, в иные времена,
нога дедок любовно расколола.
Могуществом кофейного зерна
язык так пьян, так жаждет разговора.
И, словно дым, затмивший недра труб,
глубоко в горле возникает голос.
Ко мне крадется ненасытный труд,
терпящий новый и веселый голод.
Ждет насыщенья звуком немота,
зияя пустотою, как скворешник,
весну корящий, — разве не могла
его наполнить толчеей сердечек?
Прощай, соблазн воскресный! Меж дерев
мне не бродить. Но что все это значит?
Бумаги белый и отверстый зев
ко мне взывает и участья алчет.
Иду — поить губами клюв птенца,
наскучившего и опять родного.
В ладонь склоняясь тяжестью лица,
я из безмолвья вызволяю слово.
В неловкой позе у стола присев,
располагаю голову и плечи,
чтоб обижал и ранил их процесс,
к устам влекущий восхожденье речи.
Я — мускул, нужный для ее затей.
Речь так спешит в молчанье не погибнуть,
свершить звукорожденье и затем
забыть меня навеки и покинуть.
Я для нее — лишь дудка, чтоб дудеть.
Пускай дудит и веселит окрестность.
А мне опять — заснуть, как умереть,
и пробудиться утром, как воскреснуть.
Крестьянин
Эй, старик! чего у плуга
Ты стоишь, глядясь в мечты?
Принимай меня, как друга:
Землепашец я, как ты!
Мы, быть может, не допашем
Нивы в этот летний зной,
Но зато уже попляшем, —
Ай-люли! — вдвоем с тобой!
Дай мне руку! понемногу
Расходись! пускайся в пляс!
Жизнь — работал; час — в дорогу!
Прямо в ад! — ловите нас!
Любовник
Здравствуй, друг! Ты горд нарядом,
Шляпы ты загнул края.
Не пойти ль с тобой мне рядом?
Как и ты, любовник я!
Разве счастье только в ласке,
Только в том, чтоб обнимать?
Эй! доверься бодрой пляске,
Зачинай со мной плясать!
Как с возлюбленной на ложе,
Так в весельи плясовом,
Дух тебе захватит тоже,
И ты рухнешь в ад лицом!
Монахиня
В платье черное одета,
Богу ты посвящена…
Эй, не верь словам обета,
Сочинял их сатана!
Я ведь тоже в черной рясе:
Ты — черница, я — чернец.
Что ж! поди, в удалом плясе,
Ты со Смертью под венец!
Звон? то к свадьбе зазвонили!
Дай обнять тебя, душа!
В такт завертимся, — к могиле
Приготовленной спеша!
Младенец
Милый мальчик, в люльке малой!
Сердце тронул ты мое!
Мать куда-то запропала?
Я присяду за нее.
Не скажу тебе я сказки,
Той, что шепчет мать, любя.
Я тебя наставлю пляске,
Укачаю я тебя!
Укачаю, закачаю
И от жизни упасу:
Взяв в объятья, прямо к раю
В легкой пляске понесу!
Король
За столом, под балдахином,
Ты пируешь, мой король.
Как пред ленным господином,
Преклониться мне позволь!
Я на тоненькой свирели
Зовы к пляске пропою.
У тебя глаза сомлели?
Ты узнал родню свою?
Встань, король! по тронной зале
Завертись, податель благ!
Ну, — вот мы и доплясали:
С трона в гроб — один лишь шаг!
190
9.
1910
Не космос — метры грунта надо мной,
И в шахте не до праздничных процессий,
Но мы владеем тоже внеземной —
И самою земною из профессий!
Любой из нас — ну чем не чародей:
Из преисподни наверх уголь мечем,
Мы топливо отнимем у чертей —
Свои котлы топить им будет нечем!
Взорвано, уложено, сколото
Чёрное надёжное золото.
Да, сами мы — как дьяволы — в пыли,
Зато наш поезд не уйдёт порожний.
Терзаем чрево матушки-Земли,
Но на земле теплее и надёжней.
Вот вагонетки, душу веселя,
Проносятся, как в фильме о погонях,
И шуточку «Даёшь стране угля!»
Мы чувствуем на собственных ладонях.
Взорвано, уложено, сколото
Чёрное надёжное золото.
Воронками изрытые поля
Не позабудь — и оглянись во гневе!
Но нас, благословенная Земля,
Прости за то, что роемся во чреве.
Да, мы бываем в крупном барыше,
Но роем глубже — голод ненасытен.
Порой копаться в собственной душе
Мы забываем, роясь в антраците.
Взорвано, уложено, сколото
Чёрное надёжное золото.
Вгрызаясь в глубь веков хоть на виток
(То взрыв, то лязг — такое безгитарье!),
Вот череп вскрыл отбойный молоток,
Задев кору большого полушарья.
Не бойся заблудиться в темноте
И захлебнуться пылью — не один ты!
Вперёд и вниз! Мы будем на щите —
Мы сами рыли эти лабиринты!
Взорвано, уложено, сколото
Чёрное надёжное золото.
Ну-ка Петя, ну-ка Петя
Закусили, вытрем рот
И пойдем с тобою Петя
мы работать в огород.
ты работай да не прыгай
туда сюда напоказ
я лопатой ты мотыгой
грядки сделаем как раз
ты смотри не отставай
ты гляди совсем закис
эта грядка под морковь
эта грядка под редис
грядки сделаны отменно
только новая беда
прет из грядки непременно
то лопух то лебеда.
Эй, глядите, весь народ
вдруг пошел на огород
как солдаты
как солдаты
кто с мотыгой
кто с лопатой.
1.
Был буржуй рад, глядя на Кронштадт.
2.
Служил об исцелении от большевиков молебен,
3.
да молебен мало оказался целебен.
4.
Теперь на одно надеется белая рать: авось, разруха сумеет красного сожрать.
5.
Известие получено: на этом фронте не всё благополучно.
6.
В декабре 56,
7.
7.
В январе 57,
5.
8.
В феврале 58,4 —вот процент паровозов больных.
9.
Ежемесячно увеличивается число их.1
0.
За декабрь было отремонтировано 868,1
1.
за январь 683,1
2.
за февраль 654 паровоза.1
3.
Этак и при свободной торговле с голодусдохнешь, не имея средств для провоза.
Смотри, чтоб праздник перешел и в будни, чтоб шли на работу праздника многолюдней
1.
Смычку
изображают так вот:
рабочий
крестьянину
руку жмет.
2.
Смотри,
чтоб рукопожатию
и в будни перейти —
помоги кооперативу,
нажимай на кооператив.
3.
Дело очень легкое и простое —
в праздник
о производительности
послушать стоя.
4.
Посмотри,
на заводе
так не стой,
чтоб вместо работы
не вышел простой.
5.
В праздник
чье же сердце не радо
видеть
пионеров,
идущих парадом?
6.
Но ты
и в будни
от всего сердца
помоги пионеру
по рисунку «Перца»
Кто деньги скопит честною работой,
Тот должен их иметь, — и для детей
Оставить может заработок дней,
Чтоб жить они могли, простясь с заботой.
Несправедливость частная — для всех
Явиться может благом. Нет в том спора.
Но кто в добычу впутал черный грех, —
Тот, кто ценой обмана и позора
Богатым стал, — кем загнан был другой, —
Тот может быть ограблен, — как мы с вора
Снимаем платье, чтобы он для взора
Предстал в своем бесчестии, нагой.
Она умерла, умерла, она умерла от любви.
С рассветом ее унесли, и за гробом немногие шли.
Ее схоронили одну, одну, как она умерла,
Ее схоронили одну, как она перед смертью была.
И с песней вернулись они: «Кому суждено, так умрет».
И пели, и пели они: «Для каждого есть свой черед».
«Она умерла, умерла, она умерла от любви».
Ее унесли, и опять работать, работать пошли.
Я не был никогда аскетом
И не мечтал сгореть в огне.
Я просто русским был поэтом
В года, доставшиеся мне.
Я не был сроду слишком смелым.
Или орудьем высших сил.
Я просто знал, что делать, делал,
А было трудно — выносил.
И если путь был слишком труден,
Суть в том, что я в той службе служб
Был подотчетен прямо людям,
Их душам и судьбе их душ.
И если в этом — главный кто-то
Откроет ересь — что ж, друзья.
Ведь это всё — была работа.
А без работы — жить нельзя.
Она умерла, умерла, она умерла от любви.
С разсветом ее унесли, и за гробом немногие шли.
Ее схоронили одну, одну, как она умерла,
Ее схоронили одну, как она перед смертью была.
И с песней вернулись они: «Кому суждено, так умрет».
И пели, и пели они: «Для каждаго есть свой черед».
«Она умерла, умерла, она умерла от любви».
Ее унесли, и опять работать, работать пошли.
Отрывок
Кто деньги скопит честною работой,
Тот должен их иметь, — и для детей
Оставить может заработок дней,
Чтоб жить они могли, простясь с заботой.
Несправедливость частная — для всех
Явиться может благом. Нет в том спора.
Но кто в добычу впутал черный грех, —
Тот, кто ценой обмана и позора
Богатым стал, — кем загнан был другой, —
Тот может быть ограблен, — как мы с вора
Снимаем платье, чтобы он для взора
Предстал в своем бесчестии, нагой.
У домашних и хищных зверей
Есть человечий вкус и запах.
А целый век ходить на задних лапах -
Это грустная участь людей.
Сегодня зрители, сегодня зрители
Не желают больше видеть укротителей.
А если хочется поукрощать -
Работай в розыске, — там благодать!
У немногих приличных людей
Есть человеческий вкус и запах,
А каждый день ходить на задних лапах -
Это грустная участь зверей.
Сегодня жители, сегодня жители
Не желают больше видеть укротителей.
А если хочется поукрощать -
Работай в цирке, — там благодать!
Здравствуй, тяжкая работа,
Плуг, лопата и кирка!
Освежают капли пота,
Ноет сладостно рука!
Прочь венки, дары царевны,
Упадай порфира с плеч!
Здравствуй, жизни повседневной
Грубо кованная речь!
Я хочу изведать тайны
Жизни мудрой и простой.
Все пути необычайны,
Путь труда, как путь иной.
В час, когда устанет тело
И ночлегом будет хлев, —
Мне под кровлей закоптелой
Что приснится за напев?
Что восстанут за вопросы,
Опьянят что за слова
В час, когда под наши косы
Ляжет влажная трава?
А когда, и в дождь и в холод,
Зазвенит кирка моя,
Буду ль верить, что я молод,
Буду ль знать, что силен я?
1.
В РСФСР с деньгами туго,
дорого стоит каждая услуга.
2.
Чтоб всем бесплатно пользовалась рабочая рать, надо с этих за услуги брать.
3.
Бывало, и день
и ночь-то
работает почта,
все работой перегружено.
4.
Пишут все:
и кому нужно,
и кому не нужно.
5.
Натрудится почта над передачей поцелуя,
6.
а потом над почтой пой аллилуйя.
7.
Чтоб зря не писали, введен новый,
повышенный тариф почтовый.
8.
В Петрограде число заказной корреспонденции упало с 17 до 11 тысяч в день.
9.
А заплатила публика1
0.
вместо 700 000-55 000 000 рубликов.1
1.
А рабочей республике1
2.
средства эти
необходимы для восстановления почтовой сети.
Насупился город, и шум его мерный
Звучит необычной и жуткой тревогой,
Как будто он шепчет в тоске суеверной:
«Смотрите: их много! их много!»
Согнутыя спины и впалыя груди,
На лицах морщины суровой заботы:
Толпами идут изнуренные люди, —
Никто не дает им работы.
Зловеще и тихо в рабочем квартале,
Но черныя окна глядят, как живыя.
Там взрослые верить и ждать перестали,
Там дети теперь, как большие.
С безсильным терпеньем покончены счеты,
Отчаянной злобой наполнены груди.
Труд нужен, как воздух. Измучены люди.
Работы! Работы!
Не знает вечность ни родства, ни племени,
Чужда ей боль рождений и смертей.
А у меньшой сестры ее — у времени -
Бесчисленное множество детей.
Столетья разрешаются от бремени.
Плоды приносят год, и день, и час.
Пока в руках у нас частица времени,
Пускай оно работает для нас!
Пусть мерит нам стихи стопою четкою,
Работу, пляску, плаванье, полет
И — долгое оно или короткое -
Пусть вместе с нами что-то создает.
Бегущая минута незаметная
Рождает миру подвиг или стих.
Глядишь — и вечность, старая, бездетная,
Усыновит племянников своих.
Начатую работу Ты мне оставил.
Ты пожелал, чтоб я ее продолжил.
Я чувствую Твое доверие ко мне.
К работе отнесусь внимательно
и строго. Ведь Ты работой этой
занимался сам. Я сяду к Твоему
столу. Твое перо возьму.
Расставлю Твои вещи как
бывало. Пусть мне они помогут.
Но многое не сказано Тобою,
когда Ты уходил. Под окнами
торговцев шум и крики.
Шаг лошадей тяжелый по
камням. И громыхание колес
оббитых. Под крышею свист
ветра. Снастей у пристани
скрипенье. И якорей тяжелые
удары. И птиц приморских
вопли. Тебя не мог спросить я:
мешало ли Тебе все это?
Или во всем живущем Ты
черпал вдохновенье. Насколько знаю,
Ты во всех решеньях от земли
не удалялся.
Осень только взялась за работу,
только вынула кисть и резец,
положила кой-где позолоту,
кое-где уронила багрец,
и замешкалась, будто решая,
приниматься ей этак иль так?
То отчается, краски мешая,
и в смущенье отступит на шаг…
То зайдется от злости и в клочья
все порвет беспощадной рукой…
И внезапно, мучительной ночью,
обретет величавый покой.
И тогда уж, собрав воедино
все усилья, раздумья, пути,
нарисует такую картину,
что не сможем мы глаз отвести.
И притихнем, смущаясь невольно:
что тут сделать и что тут оказать?
…А она все собой недовольна:
мол, не то получилось опять.
И сама уничтожит все это,
ветром сдует, дождями зальет,
чтоб отмаяться зиму и лето
и сначала начать через год.
1.
На Двине ль, на Днепре ль, на Дону ли —
гниль и прель с дороги спихнули.
2.
Эй, крестьяне,
рабочие,
в ногу!
На широкую выйдем дорогу!
3.
Но…
дорога закрыта Разрухой!
Как же быть нам с треклятой старухой?
4.
Растревожен рабочий наш улей:
не возьмешь ни штыком,
ни пулей!
5.
За Разрухой —
сынок ее,
Голод…
За работу,
лопата и молот!
6.
За работу
на фронте бескровном!
Станет путь
и свободным и ровным!
7.
Путь проложен
трудом
к новой жизни.
Прочь с дороги, трутни и слизни!
8.
Красным золотом,
солнце, брызни, —
мы навстречу идем
новой жизни!