Кто б ни был ты — зефир, певец иль чародей!
Когда ей сыном быть лишь тот имеет право,
Кто первою своей
И радостью и славой
Считает тишину ее священных дней;
В ком каждое души движенье
Любовью к ней освящено,
И для кого надежд милейших исполненье
В ее желании одном заключено;
Кто ценит счастье жить, но с нею,
И презрит счастие — один:
То право на сие названье я имею!
Ты не ошибся: я ей сын.
(Сонет)
Младой певец, дорогою прекрасной
Тебе идти к парнасским высотам,
Тебе венок (поверь моим словам)
Плетет Амур с каменой сладкогласной.
От ранних лет я пламень не напрасный
Храню в душе, благодаря богам,
Я им влеком к возвышенным певцам
С какою-то любовию пристрастной.
Я Пушкина младенцем полюбил,
С ним разделял и грусть и наслажденье,
И первый я его услышал пенье
И за себя богов благословил.
Певца Пиров я с музой подружил
И славой их горжусь в вознагражденье.
«Певец! когда ты песнь слагал,
Что вечером поешь ты вдохновенный, —
Благоухал рейнвейном твой бокал,
Иль с алых уст лобзанья ты срывал
В тот час, трикрат блаженный?»
«Дул ветер холоднее льда,
Струей в окно разбитое врывался,
А в кружке мерзнула вода
В тот час, таинственно когда
Тот стих в душе слагался.
А в коридоре, за стеной
Визгливый голос яростно бранился
За то, что с этой ведьмой злой
Я за хлеба и за постой
Еще не расплатился».
У нас, у небольших певцов,
Рука и сердце в вечной ссоре:
Одной тебе, без лишних слов,
Давно бы несколько стихов
Сердечных молвило, на горе
Моих воинственных врагов;
Другая ж лето все чертила
В стихах тяжелых вялый вздор,
А между тем и воды с гор
И из чернильницы чернила
Рок увлекал с толпой часов.
О, твой альбом-очарователь!
С ним замечтаться я готов.
В теченьи стольких вечеров
Он, как старинный мой приятель,
Мне о былом воспоминал!
С ним о тебе я толковал,
Его любезный обладатель!
И на листках его встречал
Черты людей, тобой любимых
И у меня в душе хранимых
По доброте, по ласкам их
И образованному чувству
К свободно-сладкому искусству
Сестер бессмертно молодых.1821 или 1822
Я женился; небо вняло
Нашим пламенным мольбам;
Сердце сердцу весть подало,
Страсть ввела нас в светлый храм.О друзья! ваш страх напрасен;
У меня ль не твердый нрав?
В гневе я суров, ужасен,
Страж лихой супружних прав.Есть для мести черным ковам
У женатого певца
Над кроватью, под альковом,
Нож, ружье и фунт свинца! Нож вострей швейцарской бритвы;
Пули меткие в мешке;
А ружье на поле битвы
Я нашел в сыром песке… Тем ружьем в былое время
По дрохвам певец стрелял
И, клянусь, всегда им в темя
Всем зарядом попадал!
Я все пою — ведь я певец,
Не вывожу пером строки:
Брожу в лесу, пасу овец
В тумане раннем у реки.Прошел по селам дальний слух,
И часто манят на крыльцо
И улыбаются в лицо
Мне очи зорких молодух.Но я печаль мою таю,
И в певчем сердце тишина.
И так мне жаль печаль мою,
Не зная, кто и где она… И, часто слушая рожок,
Мне говорят: «Пастух, пастух!»
Покрыл мне щеки смуглый пух
И полдень брови мне ожег.И я пастух, и я певец
И все гляжу из-под руки:
И песни — как стада овец
В тумане раннем у реки…
Бледнеет свет вечерний…
Каким путем идти?
Камней и острых терний
Немало на пути.
Стучаться тщетно буду
В дома с закатом дня,
Любви великой чуду
Не сбыться для меня.
Приют богатых — тесен;
Кто сыт и кто обут —
Моих свободных песен
Те люди не поймут, —
Мелодий вдохновленных,
Рождаемых грозой,
Напевов, окропленных
Горючею слезой.
Но пусть меня в метели
Не греет камелек —
Дойду к заветной цели
Во тьме и одинок.
Стародавней Ярославне тихий ропот струн;
Лик твой скорбный, лик твой бледный, как и прежде, юн.
Раным-рано ты проходишь по градской стене,
Ты заклятье шепчешь солнцу, ветру и волне,
Полететь зегзицей хочешь в даль, к реке Каял,
Где без сил, в траве кровавой, милый задремал.
Ах, о муже-господине вся твоя тоска!
И, крутясь, уносит слезы в степи Днепр-река.
Стародавней Ярославне тихий ропот струн.
Лик твой древний, лик твой светлый, как и прежде, юн.
Иль певец безвестный, мудрый, тот, кто «Слово» спел,
Все мечты веков грядущих тайно подсмотрел?
Или русских женщин лики все в тебе слиты?
Ты — Наташа, ты — и Лиза, и Татьяна — ты!
На стене ты плачешь утром… Как светла тоска!
И, крутясь, уносит слезы песнь певца — в века!
Лионель, певец луны,
Видит призрачные сны,
Зыбь болотного огня,
Трепет листьев и — меня.Кроют мысли торжество
Строфы легкие его,
Нежат слух, и дышит в них
Запах лилий водяных.Лионель, мой милый брат,
Любит меркнущий закат,
Ловит бледные следы
Пролетающей звезды.Жадно пьет его душа
Тихий шорох камыша,
Крики чаек, плеск волны,
Вздохи «вольной тишины».Лионель, любимец мой,
Днем бесстрастный и немой,
Оживает в мгле ночной
С лунным светом и — со мной.И когда я запою,
Он забудет грусть свою,
И прижмет к устам свирель
Мой певец, мой Лионель.
В пределе дальном,
В горе глубоко,
Где вал потока
Бьет под землей, —
В плену печальном
Любви светило
Блестит уныло
Сквозь мрак густой.
Глухому своду
Алмаз вручился;
В затворе скрылся
Кумир сердец.
Блеснет народу
Сей клад прекрасный,
Украсит ясно
Царя венец.
Свой рев подемлют
Пучины моря,
С грозою споря
В порывах злых;
Но в кельях дремлют
Там перлы нежны:
Моря мятежны
Не будят их.
Цветет в лазури
Жизнь молодая;
К нам, оживляя,
Луч не сойдет.
Бушуют бури
Над глубью скрытной;
Гроб наш гранитный
Гром не пробьет.
Покойтесь, девы!
Сон вам беспечный!
Пусть в ночи вечной
Вам снится свет! —
Летят напевы
В глушь подземелья,
Звучат ущелья
Певцу в ответ.
Друзья, поверьте, не грешно
Любить с вином бокал:
Вино на радость нам дано,
Царь Соломон сказал.
Будь свят его закон!
Солгать не смел ты так в Библии дерзко,
Мудрец и певец Соломон!
Что ж Соломону вопреки
Глупцы вино бранят?
Простить им можно: дураки
Не знают, что творят.
Таков второй закон!
Хмельной, забыл о нем в Библии, верно,
Мудрец и певец Соломон.
Любил плясать король Давид,
А что же Соломон?
Он о прыжках не говорит;
Вино все хвалит он!
Великий Соломон!
Друзья! признайтеся, в Библии точно
Мудрец и певец первый он.
Когда рабочий, хлебороб,
забыв про молот и про пашню,
крушит штыком свой день вчерашний,
какую песнь скворец поет? Горюет птица, что птенцы —
в кусте горящем, плачет птица,
в крапивном семени гнездится,
чтоб не перевелись скворцы. Воитель, сокрушив отца,
лелеет хлеб в ладони темной
и мучится, как зверь бездомный,
что — вот! — не покормил певца. Потомок более всего
скорбит у певческого праха:
ему рабочий или пахарь
как бы не стоят ничего. Скворец — живой земли певец.
Он смерти песню петь не станет.
Ни жить, ни петь уж не заставит
его ни стронций, ни свинец.
Миннезингеры в молчанье
На турнир идут толпой;
То-то будет состязанье,
То-то славный будет бой!
Пыл неистового чувства
Для певца как верный конь:
Щит ему — его искусство,
Меч — фантазии огонь.
С золоченой галереи
Смотрят дамы — пышный цвет;
Нет лишь той, что всех нежнее,
Лавра истинного нет.
Полон сил, к барьеру скачет
Рыцарь — славу обрести,
А певец от мира прячет
Рану смертную в груди.
И когда он кровью-песней,
Побеждая, изойдет,
То уста, что всех прелестней,
Изрекут ему почет!
Жил в древней Греции певец Анакреон:
Он с юношеских лет был музам обречен,
И после, в старости, изведав всё земное,
Умел он сохранить и сердце молодое,
И ум возвышенный, и юношеский пыл,
И крепость здравия, и бодрость прежних сил.
Бывало; к молодым вмешавшись в вихорь пляски,
Он пел им про любовь, вино, восторг и ласки,
И звучный стих его, катяся как река,
Был дорог юноше и свят для старика.
А ныне от певцов не те мы слышим звуки:
Их струны издают порывы тайной муки,
Негодование на жизнь и на судьбу —
Сомненья с истиной тяжелую борьбу,
Души расстроенной тяжелые болезни:
Для современников полезны эти песни!..
Revertitur in terram suam unde erat,
Et spiritus redit ad Deum, qui dedit illum.
Amen.В седую древность я ушел, мудрец.
Эллада холодна. Безмолвствует певец.
Эллада умерла, стяжав златой венец
И мудрости, и силы, и свободы.
Ту мудрость я передаю уму.
Ту силу я провижу и пойму.
Но жизнь души свободной не уйму —
Затем, что я — певец природы.
В холодном мраке эллинских могил
Я ум блуждающий напрасно укрепил.
Но пролил в сердце жар глубокий.
И первый зов души мне будет приговор.
Седеющих веков меня покинет взор,
И в мир вернусь один — для песни одинокой.27 августа 190
0.
Шахматово
Как это так могло случиться,
Что мог он в мае умереть,
Когда все жаждет возродиться,
И соком жизненным кипеть?!.. Певец весны, певец сирени
И майских фей, и соловьев,
Чьей лиры струны так весенни,
Чей стих журчливее ручьев.Как мог он, этот вешнепевец,
Как он сумел, как он посмел
Уйти от пляшущих деревьев
И от кипящих маем тел? На скорбь обрек живых умерший,
На осень он весну обрек…
Что может быть больней и горше,
Чем умолканье вешних строк?.. Все не могу я надивиться
И все дивиться буду впредь,
Как это так могло случиться,
Что мог он в мае умереть?!..
О городе старинном есть преданье,
Который был волною поглощен, —
На дне морском еще белеют зданья,
Дворцы и храмы, и ряды колонн.
Порой певец, средь мрака и молчанья,
Из глубины как будто слышит звон,
И голосам далеким внемлет он,
Что странного полны очарованья.
Моя душа — вот то морское дно,
Где счастие навек погребено,
Его никто не принесет обратно.
О старине — мечта и песнь певца;
Как колокол подводный — для пловца,
Так песнь моя для мира непонятна.
(30 апреля 1888 года)
Пятьдесят лебедей пронесли
С юга вешние крики в полесье,
И мы слышали, дети земли,
Как звучала их песнь с поднебесья,
Майков медь этих звуков для нас
Отчеканил стихом-чародеем,
И за это в торжественный час
Мы встречаем певца юбилеем.
Кто же выступит с гимном похвал
Перед тем, кто, поднявшись над нами,
Полстолетия Русь осыпал
Драгоценных стихов жемчугами?
Хоть восторг не дает нам молчать,
Но восторженных скоро забудут,
А певца по поднебесью мчать
Лебединые крылья все будут.
Душе моей грустно! Спой песню, певец!
Любезен глас арфы душе и унылой.
Мой слух очаруй ты волшебством сердец,
Гармонии сладкой всемощною силой.Коль искра надежды есть в сердце моем,
Ее вдохновенная арфа пробудит;
Когда хоть слеза сохранилася в нем,
Прольется, и сердце сжигать мне не будет.Но песни печали, певец, мне воспой:
Для радости сердце мое уж не бьется;
Заставь меня плакать; иль долгой тоской
Гнетомое сердце мое разорвется! Довольно страдал я, довольно терпел;
Устал я! — Пусть сердце или сокрушится
И кончит земной мой несносный удел,
Иль с жизнию арфой златой примирится.
Нет, разгадав удел певца,
Не назовешь его блаженным;
Сиянье хвального венца
Бывает тяжко вдохновенным.
Видал ли ты, как в лютый час,
Во мгле душевного ненастья,
Тоской затворной истомясь,
Людского ищет он участья?
Движенья сердца своего
Он хочет разделить с сердцами, —
И скорбь высокая его
Исходит звучными волнами, И люди слушают певца,
Гремят их клики восхищенья,
Но песни горестной значенья
Не постигают их сердца.
Он им поет свои утраты,
И пламенем сердечных мук,
Он, их могуществом объятый,
Одушевляет каждый звук, —
И слез их, слез горячих просит,
Но этих слез он не исторг,
А вот — толпа ему подносит
Свой замороженный восторг.
Не в тесной юдоли земных своих братий
Певец вдохновенный душою гостит:
Взлелеянный небом, он к небу парит
И алчет высоких духовных занятий.
На лоне раздорном стихийных зачатий,
Где громы рокочут, где бездна кипит,
Певец зачат в бурях и молньей повит
На вольном просторе небесных обятий.
И неба глаголы, бежа по струнам,
Звучат про земное его назначенье;
Но только настанет святое мгновенье —
Отважно доверясь могучим крылам,
В перунах умчится поэт к небесам
И с ангельским ликом сольет свое пенье.
Не радостен апрель. Вода у берегов
Неровным льдом безвременно одета.
В холодном небе — стаи облаков
Слезливо-пепельного цвета:
Ах, и весна, воспетая не мной
(В румянах тусклых дряхлая кокетка!),
Чуть приоткрыла полог заревой, —
И вновь дождя нависла сетка.
Печален день, тоскливо плачет ночь,
Как плеск стихов унылого поэта:
Ему весну велели превозмочь
Для утомительного лета:
"Встречали ль вы в пустынной тьме лесной
Певца любви, певца своей печали?"
О, много раз встречались вы со мной,
Но тайных слез не замечали.
Узнаете вы то, грядущие поэты,
Что чуждо было нам, певцам былых годин:
На цель конечную, причину всех причин,
Прольете вы поток торжественного света —
И уясните их пророческим стихом,
Когда останутся от наших песнопений
Обрывки некогда восторженных творений,
А мы, забытые, давно уже сгнием.
Но помните тогда: — средь мрака и печали,
В мучительной тиши таинственных ночей
Мы песнопения свои для тех слагали,
Кто нес тяжелый крест сомнений и скорбей!
Пускай минуют вас, певцы грядущих дней,
Те замыслы, что нас когда-то вдохновляли!
Певец Германии! Народу
Воспой германскую свободу,
Душою нашей овладей!
Как звуком марша боевого,
Сзывай для подвига благого —
Могучей песнею своей.
Не хнычь, как Вертер, целью жизни
Шарлотту сделавший! В отчизне
Все то, что колокол вмещал —
Провозгласи перед толпою,
И речь твоя пускай собою
Разит, сверкая, как кинжал!
Конец идиллии прекрасной!
Не будь цевницей сладкогласной,
Трубою будь в родном краю.
Греми, как гром, своею речью;
Будь грозной пушкой, будь картечью,
Труби, рази, круши в бою!
Круши, рази, как грозный мститель
Пока последний притеснитель
Еще упорствует в борьбе.
Служи лишь в этом направленье, —
И отклик верный песнопенья
Во всех сердцах найдут себе.
Где вы — певцы любви, свободы, мира
И доблести?.. Век «крови и меча»!
На трон земли ты посадил банкира,
Провозгласил героем палача…
Толпа гласит: «Певцы не нужны веку!»
И нет певцов… Замолкло божество…
О, кто ж теперь напомнит человеку
Высокое призвание его?..
Прости слепцам, художник вдохновенный,
И возвратись!.. Волшебный факел свой,
Погашенный рукою дерзновенной,
Вновь засвети над гибнущей толпой!
Вооружись небесными громами!
Наш падший дух взнеси на высоту,
Чтоб человек не мертвыми очами
Мог созерцать добро и красоту…
Казни корысть, убийство, святотатство!
Сорви венцы с предательских голов,
Увлекших мир с пути любви и братства,
Стяжанного усильями веков,
На путь вражды!.. В его дела и чувства
Гармонию внести лишь можешь ты.
В твоей груди, гонимый жрец искусства,
Трон истины, любви и красоты.
Две Музы на пути его сопровождали:
Одна — как бы ночным туманом повита,
С слезою для любви, с усладой для печали,
Была верна, как смерть, прекрасна — как мечта; Другая — светлая, — покровы обличали
В ней девы стройный стан; на мраморе чела
Темнел пахучий лавр; ее глаза сияли
Земным бессмертием — она с Олимпа шла.Одна — склонила путь, певца сопровождая
В предел, куда ведет гробниц глухая дверь,
И, райский голос свой из вечности роняя,
Поет родной душе: «Благоговей и верь!»Другая — дочь богов, восторгом пламенея,
К Олимпу вознеслась и будет к нам слетать,
Чтоб лавр Жуковского задумчиво вплетать
В венок певца скорбей бессмертных Одиссея.
Я видел юношей, идущих на заре
В храм славы, где сиял огонь на алтаре;
Тропою шли они, усеянной цветами,
И смело звонких струн касалися перстами.
Но истомил одних полдневный тяжкий зной
И прилегли они на отдых у дороги,
Другие же пошли дорогою иной,
А некоторых смерть взяла в свои чертоги.
Теперь настала ночь, но где огонь горит
На дивном алтаре — туда, неутомимы,
Идут последние поэты-пилигримы;
От их усталых глаз конец пути сокрыт,
И вам, грядущее поэтов поколенье,
Вам суждено найти загадки разрешенье.
Не вовсе чуя бога света
В моей неполной голове,
Не веря ветреной молве,
Я благосклонного привета —
Клянусь парнасским божеством,
Клянуся юности дарами:
Наукой, честью и вином
И вдохновенными стихами —
В тиши безвестности не ждал
От сына музы своенравной,
Равно — торжественной и славной
И высшей рока и похвал.
Певец единственной забавы,
Певец вакхических картин,
И …ских дев и …ских вин,
И прозелит журнальной славы,
Так я тебя благодарю.
Бог весть, что в мире ожидает
Мои стихи, что буду я
На темном поле бытия,
Куда неопытность моя
Меня зачем-то порывает;
Но будь что будет — не боюсь;
В бытописаньи русских муз
Меня твое благоволенье
Предаст в другое поколенье,
И сталь плешивого косца,
Всему ужасная, не скосит
Тобой хранимого певца.
Так камень с низменных полей
Носитель Зевсовых огней,
Играя, на гору заносит.
Что лучше может быть природы!
Взгляни, как чисты небеса!
Взгляни, как тихо льются воды,
Как на цветах блестит роса!
Послушай — внемлешь ли ты пенье
Неподкупных лесных певцов?
Кто им внушает вдохновенье?
Кто учит языку богов? Природа, всё она — природа!
Они всегда ее поют:
Как тучи с голубого свода,
Омыв лицо земли, сойдут;
Или когда рассвет туманный,
Играя в водяной пыли,
Им возвестит приход желанный
Светила неба и земли; Или когда в сияньи чистом
Луна всплывет на небеса,
И блеском томным, серебристым
Покроет воды и леса,
И небо пышно уберется
В блестящий звездами покров,
И пенье соловьев несется —
Неподкупных лесных певцов!
Право, от полной души я благодарен соседу:
Славная вещь — под окном в клетке держать соловья
Грустно в неволе певцу, но чары сильны у природы:
Только прощальным огнем озлатятся кресты на церквах
И в расцветающий сад за высоким, ревнивым забором
Вечера свежесть вдыхать выйдет соседка одна, —
Тени ночные в певце пробудят желание воли,
И под окном соловей громко засвищет любовь.
Что за головка у ней, за белые плечи и руки!
Что за янтарный отлив на роскошных извивах волос!
Стан — загляденье! притом какая лукавая ножка!
Будто бы дразнит мелькая… Но вечер давно уж настал…
Что ж не поет соловей или что ж не выходит соседка?..
Может, сегодня мы все трое друг друга поймем.
Саят-Нова — аноним одного из армянских певцов прошлого столетия.Много песков поглощают моря, унося их волнами,
Но берега их сыпучими вечно покрыты песками.Много и песен умчит навсегда невозвратное время —
Новые встанут певцы, и услышит их новое племя.Если погибну я, знаю, что мир мои песни забудет;
Но для тебя, нежный друг мой, другого певца уж
не будет.Если погибну я, знаю, что свет не заметит утраты;
Ты только вспомнишь те песни, под звуки которых
цвела ты.Я просветил твое сердце — а ты, ты мой ум
помрачила;
Я улыбаться учил — а ты плакать меня научила.Так, если смолкну я, страстно любя тебя, друг
благородный,
Где — разреши мне последний вопрос мой, — где
будет холодныйПрах мой покоиться? там ли — в далеких пределах
чужбины,
Здесь ли, в саду у тебя, близ тебя, под навесом
раины?..
Дорога в дождь — она не сладость.
Дорога в дождь — она беда.
И надо же — какая слякоть,
какая долгая вода! Все затемненно — поле, струи,
и мост, и силуэт креста,
и мокрое мерцанье сбруи,
и всплески белые хвоста.Еще недавно в чьем-то доме,
куда под праздник занесло,
я мандариновые дольки
глотал непризнанно и зло.Все оставляло злым, голодным —
хозяйка пышная в песце
и споры о романе модном
и о приехавшем певце.А нынче — поле с мокрой рожью,
дорога, дед в дождевике,
и тяжелы сырые вожжи
в его медлительной руке.Ему б в тепло, и дела мало!
Ему бы водки да пивца!
Не знает этого романа,
не слышал этого певца.Промокла кляча, одурела.
Тоскливо хлюпают следы.
Зевает возчик. Надоело
дождь вытряхать из бороды.
Через Минск шли части фронтовые,
На панов шли красные бойцы.
Я тогда увидел вас впервые,
Белорусские певцы.
Не забыть мне кипы книжных связок
Белорусского письма.
От легенд от ваших и от сказок
Я тогда сходил с ума. Нынче жизнь все сказки перекрыла.
Бодрый гул идет со всех концов.
И летит — звонка и быстрокрыла —
В красный Минск семья родных певцов
Из Москвы, из Киева, Казани,
Из Тбилиси, из Баку,
Сходных столь по духу их писаний,
Разных столь по языку. Речь пойдет о мастерстве о новом,
О певцах о всех и о себе,
Но средь слов пусть будет первым словом
Ваше слово о борьбе,
О борьбе, которой нету краше,
О борьбе, которой нет грозней,
О борьбе, в которой знамя наше
Возвестит конец фашистских дней;
О борьбе великой, неизбежной,
Мировой, решающей борьбе,
В коей мы призыв к семье мятежной,
Боевой, рабоче-зарубежной,
Позабыв на срок о флейте нежной,
Протрубим на боевой трубе!
Певцы прекрасного, туман сомнений мрачных
Для вас не затемнил кастальских вод хрусталь.
В струях поэзии холодных и прозрачных
Не скрыли вы заветную печаль.
Для вас крушений нет и нет огней маячных,
Утесы грозные пугают вас едва ль,
И вы с доверчивой улыбкой новобрачных
Глядите пред собой в заманчивую даль.
Картину знаю я: тюремный двор сырой…
Он кажется еще мрачней и неприютней
В холодном сумраке; вечернею порой
Присел в углу его певец беспечный с лютней,
И там, где мрак и смерть, и камень, и чугун,
Он сыплет золото своих певучих струн.
Жизнью украсил язычник свои саркофаги и урны.
Пестрою вязью сплетясь, фавны, вакханки вокруг
Пляшут. Щеки надул козлоногий сатир, и труди́тся:
Рог дребезжащий его хрипло и дико звучит.
Мнится, из мрамора слышны и стройный кимвал и тимпаны.
Вот наливные плоды резвые птицы клюют.
Шум не пугает их; он не спугнет и подавно Амура:
То-то раздолье ему с факелом бегать в толпе!
Так изобилию жизни и самая смерть покорилась:
В тихом вместилище сем словно и пепел живет!
Свиток мой! урну с пеплом певца окружи ты собою:
Жизнью обильной тебя щедро украсил певец!