Сядешь в кресла, полон лени.
Встану рядом на колени,
Без дальнейших повелений.С сонных кресел свесишь руку.
Подыму ее без звука,
С перстеньком китайским — руку.Перстенек начищен мелом.
— Счастлив ты? — Мне нету дела!
Так любовь моя велела.
Пролитую слезу
из будущего привезу,
вставлю ее в колечко.
Будешь гулять одна,
надевай его на
безымянный, конечно»
Ах, у других мужья,
перстеньки из рыжья,
серьги из перламутра.
А у меня — слеза,
жидкая бирюза,
просыхает под утро.
Носи перстенек, пока
виден издалека;
потом другой подберется.
А надоест хранить,
будет что уронить
ночью на дно колодца.
Горный камушек топаз
на меня уставил глаз,
так глядит, как будто что-то
с ним соединяет нас. Мне от камушка тепло:
буду плавить серебро,
перстенек хочу изладить
для топаза моего. Перстень, перстень, помоги,
чтоб не множились враги,
чтобы в каменных палатах
вражьей не было ноги. В дальний путь ли ухожу,
перстень к сердцу приложу,
пусть поможет возвратиться
мне к родному рубежу. Много пройдено дорог,
но всегда один итог:
сын, прими на веки вечные
заветный перстенек! За печалью не гонись,
мастерство любить учись,
а в минуты темной смуты
в горный камень поглядись. В нем прозрачные века,
жизнь умна и глубока,
от его спокойной силы
крепнет честная рука.
Чем отличаюсь я от женщины с цветком,
от девочки, которая смеется,
которая играет перстеньком,
а перстенек ей в руки не дается?
Я отличаюсь комнатой с обоями,
где так сижу я на исходе дня
и женщина с манжетами собольими
надменный взгляд отводит от меня.
Как я жалею взгляд ее надменный,
и я боюсь, боюсь ее спугнуть,
когда она над пепельницей медной
склоняется, чтоб пепел отряхнуть.
О, Господи, как я ее жалею,
плечо ее, понурое плечо,
и беленькую тоненькую шею,
которой так под мехом горячо!
И я боюсь, что вдруг она заплачет,
что губы ее страшно закричат,
что руки в рукава она запрячет
и бусинки по полу застучат…
Стонет витязь наш косматый,
Рыщет он за перстеньком,
Двадцать раз через палаты
Прокатился кубарем.
Комплиментов не воркует,
Табаку уж не клюет,
Лишь о перстне он тоскует!
„Ах! сыщите“, — вопиет!
Из-под лавки на окошко
Перепархивает он,
Там пошарит, тут немножко,
Перстня ждет со всех сторон.
Ждет его, увы, но тщетно,
Знать судил ему так рок,
Завалялся неизвестно
Наш куда-то перстенек.
Он к паркету прилегает,
Носик в щелку он уткнул,
Не вздыхает, не моргает,
Что ж он? ищет? — нет, уснул.
Вдруг воскликнул он впросонках:
Тем, кто найдет, сто рублей,
Огурцов в пяти бочонках,
Пару вороных коней,
Мех прапрадедушкин лисий,
Двух свиней, грибов мешок,
Все отдать... (готов), ах, детки,
Не найдется перстенек.
В Переделкине дача стояла,
В даче жил старичок-генерал,
В перстеньке у того генерала
Незатейливый камень сверкал.В дымных сумерках небо ночное,
Генерал у окошка сидит,
На колечко свое золотое,
Усмехаясь, подолгу глядит.Вот уж первые капли упали,
Замолчали в кустах соловьи.
Вспоминаются курские дали,
Затяжные ночные бои.Вспоминается та, что, прощаясь,
Не сказала ни слова в упрек,
Но, сквозь слезы ему улыбаясь,
С пальца этот сняла перстенек.«Ты уедешь, — сказала майору, -
Может быть, повстречаешься с той,
Для которой окажется впору
Перстенек незатейливый мой.Ты подаришь ей это колечко,
Мой горячий, мой белый опал,
Позабудешь, кого у крылечка,
Как безумный, всю ночь целовал.Отсияют и высохнут росы,
Отпылают и стихнут бои,
И не вспомнишь ты черные косы,
Эти черные косы мои!»Говорила — как в воду глядела,
Что сказала — и вправду сбылось,
Только той, что колечко надела,
До сих пор для него не нашлось.Отсияли и высохли росы,
Отпылали и стихли бои,
Позабылись и черные косы,
И отпели в кустах соловьи.Старый китель с утра разутюжен,
Серебрится в висках седина,
Ждет в столовой нетронутый ужин
С непочатой бутылкой вина.Что прошло — то навеки пропало,
Что пропало — навек потерял…
В Переделкине дача стояла,
В даче жил старичок-генерал.
А уж так: ни о чем!
Не плечом-не бочком,
Не толчком-локотком, —
Говорком, говорком.
В горле — легкий громок,
Голос встречных дорог,
От судьбы ветерок:
Говорок, говорок.
От крутой орлиной страсти —
Перстенек на пальце.
А замешено то счастье
На змеином сальце.
А не хошь — не бери!
Может, ветер в двери,
Может, встречные три, —
А и сам разбери!
Хошь и крут мой порог —
Потрудись, паренек!
Не с горохом пирог, —
Сахарок-говорок!
Закажи себе на ужин,
Господин хороший,
Закажи себе жемчужин,
Горловых горошин.
Голубиных тех стай
Воркот, розовый рай?
Ай река через край?
Две руки подставляй!
Может, путь-мой-широк
Покатил перстенек
Мимо рук — да в сугроб?
Воркоток-говорок.
Распаял мое запястье
Ветерок февральский.
А замешено то счастье
На змеином сальце…
В ожерелье — сто бус.
Сорок ртов, один кус.
Ох сокол-мой-безус,
Не божусь, не клянусь!
(Может, гость-хромоног
Костылем о порог?
Вдоль хребта холодок —
Рокоток-говорок!)
Как на красной на слободке
Муж жену зарезал.
А моя добыча в глотке —
Не под грудью левой!
От тебя, палача,
Книзу пламем свеча.
Нашей мглы епанча —
Счастье с лева плеча!..
От румяных от щек —
Шаг — до черных до дрог!
Шелку ярый шнурок:
Ремешок-говорок!
Не гулял с кистенем я в дремучем лесу,
Не лежал я во рву в непроглядную ночь, —
Я свой век загубил за девицу-красу,
За девицу-красу, за дворянскую дочь.
Я в немецком саду работал по весне,
Вот однажды сгребаю сучки да пою,
Глядь, хозяйская дочка стоит в стороне,
Смотрит в оба да слушает песню мою.
По торговым селам, по большим городам
Я недаром живал, огородник лихой,
Раскрасавиц девиц насмотрелся я там,
А такой не видал, да и нету другой.
Черноброва, статна, словно сахар бела!..
Стало жутко, я песни своей не допел.
А она — ничего, постояла, прошла,
Оглянулась: за ней как шальной я глядел.
Я слыхал на селе от своих молодиц,
Что и сам я пригож, не уродом рожден, —
Словно сокол гляжу, круглолиц, белолиц,
У меня ль, молодца, кудри — чесаный лен…
Разыгралась душа на часок, на другой…
Да как глянул я вдруг на хоромы ее —
Посвистал и махнул молодецкой рукой,
Да скорей за мужицкое дело свое!
А частенько она приходила с тех пор
Погулять, посмотреть на работу мою
И смеялась со мной и вела разговор:
Отчего приуныл? что давно не пою?
Я кудрями тряхну, ничего не скажу,
Только буйную голову свешу на грудь…
«Дай-ка яблоньку я за тебя посажу,
Ты устал, чай, пора уж тебе отдохнуть».
— Ну, пожалуй, изволь, госпожа, поучись,
Пособи мужику, поработай часок. —
Да как заступ брала у меня, смеючись,
Увидала на правой руке перстенек…
Очи стали темней непогодного дня,
На губах, на щеках разыгралася кровь.
— «Что с тобой, госпожа? Отчего на меня
Неприветно глядишь, хмуришь черную бровь?
«От кого у тебя перстенек золотой?»
— Скоро старость придет, коли будешь все знать.
«Дай-ка я погляжу, несговорный какой!» —
И за палец меня белой рученькой хвать!
Потемнело в глазах, душу кинуло в дрожь,
Я давал — не давал золотой перстенек…
Я вдруг вспомнил опять, что и сам я пригож,
Да не знаю уж как — в щеку девицу чмок!..
Много с ней скоротал невозвратных ночей
Огородник лихой… В ясны очи глядел,
Расплетал, заплетал русу косыньку ей,
Целовал-миловал, песни волжские пел.
Мигом лето прошло, ночи стали свежей,
А под утро мороз под ногами хрустит.
Вот однажды, как я крался в горенку к ней,
Кто-то цап за плечо: «Держи вора!» — кричит.
Со стыдом молодца на допрос привели,
Я стоял да молчал, говорить не хотел…
И красу с головы острой бритвой снесли
И железный убор на ногах зазвенел.
Постегали плетьми, и уводят дружка
От родной стороны и от лапушки прочь
На печаль и страду!.. Знать, любить не рука
Мужику-вахлаку да дворянскую дочь!