Посвящено А. Н.Г. Да, все бегут часы, но уж не так, как прежде;
И светы радуют, и волны дум растут;
Но места нет в душе единственной надежд
Восторги первой страсти не взойдут.Ты там же все вдали, о легкая, как пламя,
И мощная, как плоть густых, сырых дубрав.
С тобой расстались мы широкими словами,
И мысли зов и воли суд мой прав.Я не создатель, нет — я только страстный голос,
Могу я жаром обаятельным дохнуть.
Но жизнь моя, увы! на части раскололась,
И иногда не дышит грудь ни чуть.
Сей день есть день суда и мщенья!
Сей грозный день земле явил
Непобедимость провиденья
И гордых силу пристыдил.Где тот, пред кем гроза не смела
Валов покорных воздымать,
Когда ладья его летела
С фортуной к берегу пристать? К стопам рабов бросал он троны,
Срывал с царей красу порфир,
Сдвигал народы в легионы
И мыслил весь заграбить мир.И где он?.. Мир его не знает!
Забыт разбитый истукан!
Лишь пред изгнанником зияет
Неумолимый океан.И все, что рушил он, природа
Уже красою облекла,
И по следам его свобода
С дарами жизни протекла! И честь тому — кто, верный чести,
Свободе меч свой посвятил,
Кто в грозную минуту мести
Лишь благодатию отметил.Так! честь ему: и мир вселенной,
И царские в венцах главы,
И блеск Лютеции спасенной,
И прах низринутой Москвы! О нем молитва Альбиона
Одна сынов его с мольбой:
«Чтоб долго был красой он трона
И человечества красой!»
Красивы сочетания светил,
Пленительна зеленая планета,
Где человек свой первый миг вкусил.
В пространстве много воздуха и света,
И каждый день, в определенный час,
Земля огнем рубиновым одета.
Источник новых мыслей не погас,
Источник новых чувств горит всечасно,
И тот, кто любит, любит в первый раз.
Цветы цветут, их чаши дышат страстно,
Желанны их цветные лепестки,
И роскошь их оттенков полновластна.
Безгласное течение реки
И призрачно-зеркальные озера
Внушают больше неги, чем тоски.
Вершины гор — пьянящий пир для взора,
Бессмертно свеж безбрежный океан,
И что нежнее пенного узора.
Прекрасна разность всех различных стран,
Просторны и равнины и провалы,
В мираже обольстителен обман.
И губы женщин ласковы и алы,
И ярки мысли избранных мужчин,
Но так как все в свой смертный час усталы, —
И так как жизнь не понял ни один,
И так как смысла я ее не знаю, —
Всю смену дней, всю красочность картин,
Всю роскошь солнца и лун — я проклинаю!
Мне, живущему во мгле трущоб,
Вручена была любовь и жалость
К воробью ручному и еще
К пришлой кошке, но она кусалась.
Воробей в кувшине утонул,
Кошка пожила и околела.
Перед смертью кошка на меня
Взглядом укоризненным глядела.
Плакал я и горько думал я:
Ах, бродяга, стихоплет ничтожный,
Вот не уберег ты воробья,
Не дал кошке помощи возможной.
Себялюбец, вредный ротозей,
Для чего живешь ты — неизвестно.
Для родных своих и для друзей
Ты обузой был тяжеловесной.
И рвала, толкла меня беда,
И хотелось мне в росинку сжаться,
И клялся я больше никогда
Ни к какой любви не приближаться.
Вот живу, коснея, не любя,
Запер сердце, как заветный ящик:
Не забыть мне трупик воробья,
Не забыть кошачьих глаз молящих.
Не хочу дробящих сил колес,
Не хочу у черного порога
Надрываться от бессильных слез,
Не хочу возненавидеть Бога.
Я быть желал бы во вселенной
Потомком славных королей,
Что блеском власти неизменной
Царят над массами людей.
Я быть желал бы властелином
Далеких Азии племен,
Где раб доселе господином
К повиновенью приучен.
Я жажду почестей кумира,
Чтоб, трепеща передо мной,
Склонились в прах две трети мира,
Как поле ржи перед грозой.
Чтоб, в виде дани, отовсюду
Судов тянулася гурьба,
Неся: плодов заморских груду
И вин старинных в погреба;
Сребра и золота — в палаты;
В конюшни — резвых скакунов,
И мрамора запас богатый,
И драгоценнейших ковров!
Толпу красавиц побежденных
Я скрыл бы в комнатах дворца —
Прелестных пленниц, уведенных
От мужа, брата иль отца.
И без соперников страною
Я бы обширною владел,
Не зная, что придет за мною
И где могуществу предел…
Тогда бы я (о миг прекрасный!) —
Собрав народ и пышный двор,
Перед толпой подобострастной
Сорвал блистающий убор.
Излил богатства, как бегущий,
С вершины хлынувший, поток,
Чтоб из него всяк неимущий
Рукою полной черпать мог.
И всем, томящимся в чужбине
Под игом плена роковым,
Отчизну б я вернул отныне —
И самым знатным, и простым.
Богатый выкуп образцовым
Своим войскам я б отдал в дар
И виночерпиям дворцовым
Дозволил пить из царских чар.
Чрез рвы и башенные стены
Рабов, по прихоти своей,
Я сам бы выпустил из плена,
Как стаю вольных голубей.
Прелестным девушкам и вдовам
Я б даровал свободу всем
И распустил единым словом
Свой многочисленный гарем. —
Дабы могли они свободно
К родным вернуться очагам,
К труду и жизни благородной,
Туда, где места нет рабам…
А я — мечтатель убежденный,
Что любит солнце и простор,
Кому и вольно заключенный
Тяжел бывает договор —
На дальнем острове, безбурно,
Провел бы я остаток дней,
Где небо чисто и лазурно
Над гладью светлою морей;
Где посреди песков прибрежных
Не становились якоря,
И над пучиной вод безбрежных
Встают лишь тучи да заря;
Куда душевные недуги
Не проникают никогда.
— «Пойдем, — сказал бы я подруге, —
Из мира шумного туда,
Где пальмы в лесе полутемном
Цветут, с лианами сплетясь,
И где в одном цветке огромном
Мы оба спрячемся как раз…»
1885 г.
Вернулся сын в родимый дом
С полей войны великой.
И запоясана на нем
Шинель каким-то лыком.
Не брита с месяц борода,
Ершится — что чужая.
И в дом пришел он, как беда
Приходит вдруг большая… Но не хотели мать с отцом
Беде тотчас поверить,
И сына встретили вдвоем
Они у самой двери.
Его доверчиво обнял
Отец, что сам когда-то
Три года с немцем воевал
И добрым был солдатом;
Навстречу гостю мать бежит:
— Сынок, сынок родимый…-
Но сын за стол засесть спешит
И смотрит как-то мимо.
Беда вступила на порог,
И нет родным покоя.
— Как на войне дела, сынок? -
А сын махнул рукою.А сын сидит с набитым ртом
И сам спешит признаться,
Что ради матери с отцом
Решил в живых остаться.Родные поняли не вдруг,
Но сердце их заныло.
И край передника из рук
Старуха уронила.Отец себя не превозмог,
Поникнул головою.
— Ну что ж, выходит так, сынок,
Ты убежал из боя? .-
И замолчал отец-солдат,
Сидит, согнувши спину,
И грустный свой отводит взгляд
От глаз родного сына.Тогда глядит с надеждой сын
На материн передник.
— Ведь у тебя я, мать, один —
И первый, и последний.-
Но мать, поставив щи на стол,
Лишь дрогнула плечами.
И показалось, день прошел,
А может год, в молчанье.И праздник встречи навсегда
Как будто канул в омут.
И в дом пришедшая беда
Уже была, как дома.
Не та беда, что без вреда
Для совести и чести,
А та, нещадная, когда
Позор и горе вместе.Такая боль, такой позор,
Такое злое горе,
Что словно мгла на весь твой двор
И на твое подворье,
На всю родню твою вокруг,
На прадеда и деда,
На внука, если будет внук,
На друга и соседа… И вот поднялся, тих и строг
В своей большой кручине,
Отец-солдат: — Так вот, сынок,
Не сын ты мне отныне.
Не мог мой сын, — на том стою,
Не мог забыть присягу,
Покинуть Родину в бою,
Притти домой бродягой.Не мог мой сын, как я не мог,
Забыть про честь солдата,
Хоть защищали мы, сынок,
Не то, что вы. Куда там!
И ты теперь оставь мой дом,
Ищи отца другого.
А не уйдешь, так мы уйдем
Из-под родного крова.Не плачь, жена. Тому так быть.
Был сын — и нету сына,
Легко растить, легко любить.
Трудней из сердца вынуть…-
И что-то молвил он еще
И смолк. И, подняв руку,
Тихонько тронул за плечо
Жену свою, старуху.Как будто ей хотел сказать:
— Я все, голубка, знаю.
Тебе еще больней: ты — мать,
Но я с тобой, родная.
Пускай наказаны судьбой, -
Не век скрипеть телеге,
Не так нам долго жить с тобой,
Но честь живет вовеки…-А гость, качнувшись, за порог
Шагнул, нащупал выход.
Вот, думал, крикнут: «Сын, сынок!
Вернись!» Но было тихо.
И, как хмельной, держась за тын,
Прошел он мимо клети.
И вот теперь он был один,
Один на белом свете.Один, не принятый в семье,
Что отреклась от сына,
Один на всей большой земле,
Что двадцать лет носила.
И от того, как шла тропа,
В задворках пропадая,
Как под ногой его трава
Сгибалась молодая; И от того, как свеж и чист
Сиял весь мир окольный,
И трепетал неполный лист —
Весенний, — было больно.
И, посмотрев вокруг, вокруг
Глазами не своими,
Кравцов Иван, — назвал он вслух
Свое как будто имя.И прислонился головой
К стволу березы белой.
— А что ж ты, что ж ты над собой,
Кравцов Иван, наделал?
Дошел до самого конца,
Худая песня спета.
Ни в дом родимого отца
Тебе дороги нету, Ни к сердцу матери родной,
Поникшей под ударом.
И кары нет тебе иной,
Помимо смертной кары.
Иди, беги, спеши туда,
Откуда шел без чести,
И не прощенья, а суда
Себе проси на месте.И на глазах друзей-бойцов,
К тебе презренья полных,
Тот приговор, Иван Кравцов,
Ты выслушай безмолвно.
Как честь, прими тот приговор.
И стой, и будь, как воин,
Хотя б в тот миг, как залп в упор
Покончит счет с тобою.А может быть, еще тот суд
Свой приговор отложит,
И вновь ружье тебе дадут,
Доверят вновь. Быть может…