Не задачей, не заданием,
не стирая в прах и дым –
научи мя оправданием,
оправданием Твоим.Научи меня смирению,
отучи от лишних слов,
чтоб ни вервию, ни ремнию
не развязывать узлов.Оправданием учи меня,
и помилуй, и подай…
Безо времени, без имени,
если сможешь, оправдай.
Явился я на свет под знаком Водолея.
Читатель, не страшись и смело воду пей:
Она — не из меня, ее нашел в скале я,
Из камня истины выходит сей ручей.
1896(?)
Пока мы боль чужую
чувствуем,
Пока живет в нас
сострадание,
Пока мечтаем мы и буйствуем,
Есть нашей жизни оправдание.
Пока не знаем мы заранее,
что совершим,
Что сможем вынести,
Есть нашей жизни оправдание,
До первой лжи иль первой
хитрости.
Нет, никогда не примирюсь.
Верны мои проклятья.
Я не прощу, я не сорвусь
В железные объятья.Как все, пойду, умру, убью,
Как все — себя разрушу,
Но оправданием — свою
Не запятнаю душу.В последний час, во тьме, в огне,
Пусть сердце не забудет:
Нет оправдания войне!
И никогда не будет.И если это Божья длань —
Кровавая дорога —
Мой дух пойдет и с Ним на брань,
Восстанет и на Бога.
Ни воли, ни умелости,
Друзья мне — как враги…
Моей безмерной смелости,
Господь, о помоги!
Ни ясности, ни знания,
Ни силы быть с людьми…
Господь, мои желания,
Желания прими!
Ни твёрдости, ни нежности…
Ни бодрости в пути…
Господь, мои мятежности
И дерзость освяти!
Я в слабости, я в тленности
Стою перед Тобой.
Во всей несовершенности
Прими меня, укрой.
Не дам Тебе смирения, —
Оно — удел рабов, —
Не жду я всепрощения,
Забвения грехов,
Я верю — в Оправдание…
Люби меня, зови!
Сожги моё страдание
В огне Твоей Любви!
Ангел
Огни твоей земной вселенной —
Как тень в лучах иных миров!
Поэт
Но я люблю мой дух надменный
И яркий блеск моих оков!
Ангел
За гранью счастий и несчастий
Есть лучшей жизни небосвод!
Поэт
Но я хочу, чтоб темной страсти
Меня крутил водоворот!
Ангел
Познаешь, кинув мир случайный,
Как сожигает полнота!..
Поэт
Но для меня в любви — все тайны,
В одном лице — вся красота!
Наверное, дождик прийти помешал.
А я у пустого сквера
Тебя до двенадцати ночи ждал
И ждал терпеливо в первом.
Я все оправданий тебе искал:
«Вот если бы дождик не был!»
И если была какая тоска —
Тоска по чистому небу.Сегодня тебе никто не мешал.
А я у того же сквера
Опять до двенадцати ночи ждал,
Но с горечью понял в первом:
Теперь оправданий нельзя искать —
И звезды и небо чисто.
И если крепка по тебе тоска,
Тоска по дождю — неистова!
Огни твоей земной вселенной —
Как тень в лучах иных миров!
Но я люблю мой дух надменный
И яркий блеск моих оков!
За гранью счастий и несчастий
Есть лучшей жизни небосвод!
Но я хочу, чтоб темной страсти
Меня крутил водоворот!
Познаешь, кинув мир случайный,
Как сожигает полнота!..
Но для меня в любви — все тайны,
В одном лице — вся красота!
Когда одни воспоминанья
О заблуждениях страстей,
На место славного названья,
Твой друг оставит меж людей, И будет спать в земле безгласно
То сердце, где кипела кровь,
Где так безумно, так напрасно
С враждой боролася любовь, Когда пред общим приговором
Ты смолкнешь, голову склоня,
И будет для тебя позором
Любовь безгрешная твоя, Того, кто страстью и пороком
Затмил твои младые дни,
Молю: язвительным упреком
Ты в оный час не помяни.Но пред судом толпы лукавой
Скажи, что судит нас Иной,
И что прощать святое право
Страданьем куплено тобой.
Я — Демон, гений зла. Я Богом пренебрег!
За дерзостный Мой взлет Бог возгордился мною,
Как перлом творчества, как лучшею. мечтою,
Венцом своих забот, венцом своих тревог.
Я — Демон, гений зла. Я Богом пренебрег!
Но я Его люблю, как любит Он Меня:
Меня ожизнил Бог, экстазом осиянный!
И ныне Я Его приветствую «Осанной»!
Я Демон, гений тьмы, пою Поэта дня
И я Его люблю, как любит Он меня!
Меня вне Бога нет: мы двое — Эгобог.
Извечно Мы божим, но Нас не понимали.
О, человечество! В подсолнечной эмали
Начертаны слова, как упоенья вздох:
«Нет Бога вне меня! Мы двое — Эгобог!»
Мне
Действительно лямку натерло,
И спасения прямо нет!
Как с ножом — понимаете —
К горлу
Подступают
Мои тридцать лет.
Где спастись
И куда мне податься?
Нет на свете
Такого пути!
И от этого
Заимодавца
Все равно
Никуда не уйти.
Нет такой удивительной
Кровли!
А стране моей
И невдомек,
Что я словом,
Пропитанным кровью,
Многим людям,
Как хлебом,
Помог.
Да когда
И кому было дело
До такой захолустной глуши,
Как провинция
Бедного тела
Или темная область
Души!..
Крест
На все это дело поставить, —
Вот, по-моему,
Способ один:
Быть спокойным
И время заставить
Подождать
С предявленьем седин.
Врут про Гамлета,
Что он нерешителен.
Он решителен, груб и умен.
Но когда клинок занесен,
Гамлет медлит быть разрушителем
И глядит в перископ времен.
Не помедлив стреляют злодеи
В сердце Лермонтова или Пушкина.
Не помедлив бьет лейб-гвардеец,
Образцовый, шикарный воин.
Не помедлив бьют браконьеры,
Не жалея, что пуля пущена.
Гамлет медлит,
Глаза прищурив
И нацеливая клинок,
Гамлет медлит.
И этот миг
Удивителен и велик.
Миг молчания, страсти и опыта,
Водопада застывшего миг.
Миг всего, что отринуто, проклято.
И всего, что познал и постиг.
Ах, он знает, что там за портьерою,
Ты, Полоний, плоский хитрец.
Гамлет медлит застывшей пантерою,
Ибо знает законы сердец,
Ибо знает причины и следствия,
Видит даль за ударом клинка,
Смерть Офелии, слабую месть ее, —
Все, что будет потом.
На века.
Бей же, Гамлет! Бей без промашки!
Не жалей загнивших кровей!
Быть — не быть — лепестки ромашки,
Бить так бить! Бей, не робей!
Не от злобы, не от угару,
Не со страху, унявши дрожь, —
Доверяй своему удару,
Даже если себя убьешь!
Решительно печальных строк моих
Не хочешь ты ответом удостоить;
Не тронулась ты нежным чувством их
И презрела мне сердце успокоить!
Не оживу я в памяти твоей,
Не вымолю прощенья у жестокой!
Виновен я: я был неверен ей;
Нет жалости к тоске моей глубокой!
Виновен я: я славил жен других…
Так! но когда их слух предубежденный
Я обольщал игрою струн моих,
К тебе летел я думой умиленной,
Тебя я пел под именами их.
Виновен я: на балах городских,
Среди толпы, весельем оживленной,
При гуле струн, в безумном вальсе мча
То Делию, то Дафну, то Лилету
И всем троим готовый сгоряча
Произнести по страстному обету;
Касаяся душистых их кудрей
Лицом моим; объемля жадной дланью
Их стройный стан; — так! в памяти моей
Уж не было подруги прежних дней,
И предан был я новому мечтанью!
Но к ним ли я любовию пылал?
Нет, милая! когда в уединеньи
Себя потом я тихо проверял,
Их находя в моем воображеньи,
Тебя одну я в сердце обретал!
Приветливых, послушных без ужимок,
Улыбчивых для шалости младой,
Из-за угла Пафосских пилигримок
Я сторожил вечернею порой;
На миг один их своевольный пленник,
Я только был шалун, а не изменник.
Нет! более надменна, чем нежна,
Ты все еще обид своих полна…
Прости ж навек! но знай, что двух виновных,
Не одного, найдутся имена
В стихах моих, в преданиях любовных.
С тех пор, как Эрик приехал к Ингрид в ее Сияиж,
И Грозоправа похоронили в дворцовом склепе,
Ее тянуло куда-то в степи,
В такие степи, каких не видишь, каких не знаешь.
Я не сказал бы, что своенравный поступок мужа
(Сказать удобней: не благородный, а своенравный)
Принес ей счастье: он был отравный, —
И разве можно упиться счастьем, вдыхая ужас!..
Она бродила в зеркальных залах, в лазурных сливах,
И — ах! нередко! над ручейками глаза журчали…
Из них струился алмаз печали…
О, эта роскошь не для утешных, не для счастливых!..
Разгневан Эрик и осуждает он Грозоправа:
— Такая жертва страшнее мести и ядовитей.
Поют поэты: «Любовь ловите!»
Но для чего же, когда в ней скрыта одна отрава?
Ведь есть же совесть на этом свете — цариц царица,
Любви эмблема, эмблема жизни! ведь есть же совесть!..
И ей подвластна и Ингрид, то есть
И королева должна послушно ей покориться.
Но стонет Ингрид: «В твоей кончине не виновата, —
Я разлюбила и эту правду тебе открыла,
Не изменила и не сокрыла
Любви к другому. Я поступила, о муж мой, свято!»
В такие миги с его портрета идет сиянье,
Сквозит улыбка в чертах угрюмых, но добродушных.
Он точно шепчет: «Ведь мне не нужно,
Чтоб ты страдала, моя голубка, — утишь страданья.
Не осуждаю, не проклинаю, — благословляю
Союз твой новый и боле правый, чем наш неравный,
Твой Эрик юный, твой Эрик славный
Весне подобен, как ты, царица, подобна маю…»
Тогда любовью и тихой скорбью царицы выгрет
Подходит Эрик, раскрыв объятья, к своей любимой
И шепчет с грустью невыразимой:
— Мы заслужили страданьем счастье, о друг мой Ингрид! —
О! не вините струн моих
Изнеженное рокотанье:
Не эхо сердца ропщет в них,
Когда пафосских жриц лобзанья,
Звон чаш под тенью лип густых
В их беглом слышатся бряцаньи!
Что мне вам петь? С презреньем я
Любовь? — но в цвете бытия
Душа проникнута моя
Ее змеиною отравой!..
Рассейте ж славы дым пустой;
Мне о любви не поминайте;
Зовите жриц пафосских рой;
Мой кубок розами венчайте!
Меж тем безумие страстей,
Быть может, и в душе моей
Высокой жизни б не убило,
Когда бы солнце лучших дней
Мою весну озолотило!..
Как знать? — быть может, край родной
И мне приветно б улыбался;
В боях моею бы душой
Дух грозных тысяч зажигался;
И на обломках вражьих стен,
С родных воспрянувший знамен,
Везде б Орел наш развевался.
И гений брани увенчал
Меня бы славою гигантской;
Иль, может быть, на мне б сиял
Отчизны дар, венец гражданский.
Иль дивный клад родных камен
Открыл бы я в глуши времен;
Поток безвестных песнопений
В странах бы дальних зажурчал,
И ярким солнцем русский гений
Над миром радостно б сиял.
О други! крылья соколины
Душа расправила б моя,
Когда бы ранние кручины
Из урны бешеной судьбины
Не проливались на меня!..
....................................
Рассейте ж славы дым пустой;
Мне о любви не поминайте;
Зовите жриц пафосских рой;
Мой кубок розами венчайте!..
Я силился счастливой старины
Возобновить счастливыя мечтанья;
Взывал к тебе, взывал от глубины
Души моей, исполненной страданья.
Вотще, увы! печальных строк моих
Не хочешь ты ответом удостоить;
Не тронулась ты нежностию их
И презрела мне сердце успокоить.
Виновен я и в памяти твоей
Не оживу! Прощенья у жестокой
Не вымолю! Я был неверен ей:
Нет жалости к тоске моей глубокой,
Вниманья нет к мольбам любви моей.
Виновен я! Я нежныя признанья
Твердил сто раз красавицам другим;
Я к ним спешил на тайныя свиданья,
Я расточал живыя ласки им;
Но все дышал Доридою одною,
В обятьях их мечту о ней тая,
В обятьях их был верен ей душою
И отдавал им только чувства я.
В собраниях, веселью посвященных,
На празднествах столичных богачей,
При пламени безчисленных свечей,
При гуле струн, смычками оживленных,
Как бешеный в безумном вальсе мча
То Делию, то Дафну, то Лилету
И всем троим готовый сгоряча
Произнести по страстному обету;
Касаяся душистых их кудрей
Лицом моим, обемля жадной дланью
Их стройный стан: — так в памяти моей
Уж не было подруги прежних дней;
Принадлежал я новому мечтанью.
Но к ним ли я любовию пылал?
Нет, милый друг, когда в уединеньи
Себя потом я строго поверял,
Их находя в моем воображеньи,
Тебя одну я в сердце обретал.
Доверчивых вертушек обольщая,
С восторгом пел я чувство к ним мое;
Но жар любви, но голос я ея
Как находил? — Тебя воображая!
Не внемлешь ты и, мук моих жадна,
По правилам прелестниц хладнокровных,
Все памятью обид своих полна.
Прости ж навек; но знай, что двух виновных,
Не одного — найдутся имена
В стихах моих, в преданиях любовных!
Защищая пол прелестный,
Аннушка, мой друг любезный!
Часто ты пеняла мне,
Что лишь слабости одне
В женщинах ценю я строго
И что нежных тех зараз,
Чем они пленяют нас,
Нахожу я в них немного.
Удивляло то тебя,
Что писать про них я смею;
Ты пеняла, что умею
В них пороки видеть я.
Ты пеняла — я смеялся.
Ты грозила — я шутил.
И тебя я не боялся!
И тебе самой не льстил!
Для меня казалось стыдно,
И досадно, и обидно
Девочке в пятнадцать лет,
Как судье, давать ответ.
Но судьба здесь всем играет,
Вид всему дает иной:
Часто роза там блистает,
Иней где мертвел седой.
Где лежал бел снег пушистый,
Облака крутил Борей,
Флора утренней зарей
Стелет там ковры душисты
Для любовных алтарей.
Все природе уступают.
Превратяся воды в лед
Пусть Бореев презирают.
Придет час — они растают,
Вся их твердость пропадет,
Их теперь и вихри люты
Не возмогут всколебать;
Но настанут те минуты,
Как резвясь их волновать
Станут ветерки восточны.
Сердце наше таково:
Твердо, холодно, как камень;
Но наступит час его,
Вспыхнет вдруг, как лютый пламень.
Все в нем страсти закипят,
И тогда один уж взгляд
Волновать его удобен
И, вливая в душу яд,
Душу связывать способен.
Но когда здесь все не впрок,
Может быть, закон природы
И моей уже свободы
Назначает близкий срок.
Скоро, скоро, может статься,
Заплачу большой ценой
За вину, что воружаться
Смел на пол я нежный твой;
Но теперь лишь оправдаться
Я желаю пред тобой.
Зла тоскою не избудешь,
Грустью тучи не принудишь
Грозу мимо пронести.
Я еще вздохнуть успею,
Как совсем уж ослабею
От беды себя спасти
И погибну невозвратно.
Так тебе то не приятно,
Что на женщин я пишу,
Их причуды поношу,
Открываю их пороки,
Страсти пылки и жестоки,
Кои вредны иногда,
Странны и смешны всегда.
Но тебя ль я обижаю,
Коль порочных поражаю?
Нет — тебя тем обожаю.
Твой лишь тихий, кроткий нрав,
Не любя переговоров,
Колких шуток, ссор и споров,
То твердит, что я не прав.
И когда пером шутливым,
Не бранчивым, не брюзгливым,
Глупость я колю одну,
Ты в поступке видишь этом,
Будто с целым женским светом
Злую я веду войну.
Так пастух в лесу тенистом,
Голосом пленяясь чистым
Милой пеночки своей,
Чтоб дать боле места ей,
Прочь от дерева гоняет
Глупых каркливых ворон,
Но тем пеночку пугает —
Робка пеночка слетает —
И ее теряет он,
Как приятный, сладкий сон.
Но тебе ль, мой друг любезный,
Страх пристал сей бесполезный?
Пусть Венера во сто лет,
Колотя в поддельны зубы
И надув увядши губы,
Мне проклятие дает
За вину, что слишком строго
Заглянул к ней в туалет
И ценил его я много;
Но тебе в том нужды нет.
Ты красот не покупаешь
В баночках большой ценой,
И природе лишь одной
Тем должна, чем ты пленяешь.
Пусть пеняет на меня
Скромна, хитра щеголиха,
Пусть ворчит мне исподтиха,
Мниму злость мою кленя.
Перед ней, сказать неложно,
Не совсем я чист и прав,
И не слишком осторожно
Я открыл лукавый нрав,
Хитры замыслы, уловки,
Кои чаще у нее,
Нежель у мужа ее
Модны головны обновки.
Не совсем я прав и тем,
Что сказал за тайну всем,
Как она над ним играет;
Знает кстати похвалить;
Знает кстати слезы лить,
Кстати часто обмирает;
И, воскреснув без него,
Мужа скромного сего
Лоб счастливый убирает.
Пусть она бранит меня;
Перед ней я очень грешен;
Но я тем, мой друг, утешен,
Что я прав перед тобой:
С описаньем сим несходен
Нрав невинный, скромный твой:
Он приятен, благороден —
Как тиха заря весной.
Ты притворства ненавидишь —
Нужды в нем себе не видишь —
И к чему тебе оно?
Все судьбой тебе дано,
Чтоб тобою восхищаться?
Для чего же притворяться?
Разве только для того,
Чтоб любезной не казаться?
Пусть, как хочет, так бранит
Резвая меня Ветрана;
Пусть везде она твердит,
Что я схож на грубияна,
Что во мне искусства нет
Тешить нежно модный свет.
Гнев ее ничуть не дивен:
Кто портрет ее писал
И, писав его, не лгал,
Тот, конечно, ей противен.
Если б я не рассказал,
Как сердца она меняет;
Как нередко в сутки раз
Верностью своей линяет,
Не храня своих зараз;
И как бабочка летает
С василька на василек,
И с кусточка на кусток;
Если б я был скромен боле,
Если б я смолчать умел;
Может быть, с другими в доле
Сердцем бы ее владел;
Но в блаженстве без препятства
Мало есть, мой друг, приятства —
Мил сокол нам в высоке —
Скучит скоро на руке.
Пусть она кричит, как хочет;
Пусть язык, как бритву, точит:
Мне не страшен гнев ея.
Но, писав портрет Ветраны,
Хитрость, плутовство, обманы,
Чем тебе досаден я?
Ты ловить сердца не ищешь;.
За победами не рыщешь
На гуляньи, в маскарад,
В сосьете, в спектакли, в сад.
И хотя ты всех пленяешь
И умом и красотой,
Но, сколь взгляд опасен твой,
Всех ты мене это знаешь.
Перед зеркалом, друг мой,
Ты не учишь улыбаться,
Ни вздыхать, ни ужиматься,
Кстати бросить томный взгляд,
Иль лукавы сделать глазки;
Щеголих подборны краски,
Весь ученый их снаряд,
Расставлять сердцам тенета,
Быть влюбленной не любя —
Вся наука хитра эта
Не понятна для тебя.
У тебя, мой друг, не в моде
С сердцем быть глазам в разводе.
Ты открыта — твой язык
К хитрой лести не привык.
Плачешь ты или хохочешь
Не тогда, когда захочешь,
Но как сердце то велит.
С ним одним всегда согласны
Голос твой, глаза и вид:
Оттого они прекрасны.
Ах! когда бы весь твой пол
Сходен был во всем с тобою;
Кто б, мой друг, был столько зол
И с душою столь слепою,
Чтобы не пленяться им?
Слабым я пером моим
Лишь ему платил бы дани
И оставил бы все брани
Злым порокам и смешным.
С лирой томной и согласной,
Пел бы пол я сей прекрасной:
И учился б лишь тому,
Чтоб уметь его прославить;
Кстати — в шутках позабавить —
И приятным быть ему.