На небе блещут звезды, и солнце, и луна,
И в них Творца величье мир видит издавна́:
Поднявши очи кверху, с любовью неизменной,
Толпа благословляет Создателя вселенной.
Но для чего я буду смотреть на небеса,
Когда кругом я вижу земные чудеса
И на земле встречаю Творца произведенья,
Которые достойны людского изумленья?
Павел
Дать слово — ничего не стоит,
Дать деньги — стоит кой-чего.
Луиза
Но кто ж племянника пристроит,
Как дядя проведет его?
Всегда нас дяди притесняют,
Они нам вечная гроза,
У денег глаз нет, повторяют,
I
Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой:
Нет, не покинул я тебя.
Кого же в сень успокоенья
Я ввел, главу его любя,
Памяти А.Н. Толстого, скончавшегося 22 февраля 1945-гоДавность ли тысячелетий,
Давность ли жизни одной
Призваны запечатлеть им, —
Всё засосет глубиной,
Всё зацветет тишиной.
Всё сохранится, что было.
Прошлого мир недвижим.
Сколько бы жизнь не мудрила,
Смерть тебя вновь возвратила
Вновь молодым и моим.I…И снится мне хутор над Волгой,
Стянут цепию железной,
Кто с бессмертьем на челе
Над разинутою бездной
Пригвожден к крутой скале?
То Юпитером казнимый
С похитительного дня —
Прометей неукротимый,
Тать небесного огня!
Цепь из кузницы Вулкана
В члены мощного титана
Уже довольно лучший путь не зная,
Страстьми имея ослепленны очи,
Род человеческ из краю до края
Заблуждал жизни в мрак безлунной ночи,
И в бездны страшны несмелые ноги
Многих ступили — спаслися немноги, Коим, простерши счастье сильну руку
И не хотящих от стези опасной
Отторгнув, должну отдалило муку;
Но стопы оных не смысл правя ясной —
Его же помочь одна лишь надежна, —
Простите
Простите меня,
Простите меня, товарищ Костров,
с присущей
с присущей душевной ширью,
что часть
что часть на Париж отпущенных строф
на лирику
на лирику я
на лирику я растранжирю.
Долго ль будешь, рок суровый,
Дни весны моей мрачить,
И на сей ты год мой новый
Хочешь тучи наводить?
Где, в каких сердцах найду я
Против этих туч отвод,
Или мне — опять горюя
Провлачить и этот год,
Здесь — далеко на чужине
От родных, друзей моих?
Когда рассеянно брожу без цели,
Куда глаза глядят и не глядят,
К расстилаются передо мной
На все четыре стороны свободно
Простор, и даль, и небосклон широкой, —
Как я люблю нечаянно набресть
На скрытую и узкую тропинку,
Пробитую средь жатвы колосистой!
Кругом меня волнами золотыми
Колышется колосьев зыбких море,
Подобно черному разсеянному стаду,
Которое пасет зловещий ураган,
Неслися облака сквозь призрачный туман
И бездна темная внизу являлась взгляду.
Там, где клубилися тяжелые пары,
Вершина мрачная чудовищной горы,
Подобно призраку, из бездны поднималась.
Ея подножие в глубокой тьме терялось,
А наверху ея—горе подобен сам—
Хранителя меня ты ангела крылами,
О мысль бессмертия! приосеняй,
Да в нем, как в зеркале, души очами
Я будущих блаженств увижу рай;
Подобно путник как сверх вод, сквозь лес, в мрак нощи
Зрит проблеск от луны.
Коль не был горд и подл и лишь из самолюбья
Пронырством не пролез вельмож я в сонм,
Но с малых должностей всегда орудье
(НА ЕГО ВОПРОС, ОТКУДА ЗВЕЗДЫ?)
Хоть ночь и теплая, а все-ж, давным-давно
Набегались порядочныя дети,—
Легли и спят; а ты в открытое окно
Глядишь и хочешь знать: откуда звезды эти…
Откуда?!. О, дитя! (Такого и на свете
Нет мудреца, чтоб дал на это мне ответ…)
Об астрономии слыхал ты или нет?
Иль не дочел еще и азбуки печатной?..
Как вижу, милый мой, ученый ты не знатный!..
«В час прибоя…»В час прибоя
Голубое
Море станет серым.В час любови
Молодое
Сердце станет верным.Бог, храни в часы прибоя —
Лодку, бедный дом мой!
Охрани от злой любови
Сердце, где я дома!«Сказать: верна…»Сказать: верна,
Прибавить: очень,
А завтра: ты мне не танцор, —
Когда рассеянно брожу без цели,
Куда глаза глядят и не глядят,
И расстилаются передо мной
На все четыре стороны свободно
Простор и даль, и небосклон широкой, -
Как я люблю нечаянно набресть
На скрытую и узкую тропинку,
Пробитую сквозь жатвы колосистой!
Кругом меня волнами золотыми
Колышется колосьев зыбких море,
(НА ЕГО ВОПРОС, ОТКУДА ЗВЕЗДЫ?)
Хоть ночь и теплая, а все ж, давным-давно
Набегались порядочные дети,—
Легли и спят; а ты в открытое окно
Глядишь и хочешь знать: откуда звезды эти…
Откуда?!. О, дитя! (Такого и на свете
Нет мудреца, чтоб дал на это мне ответ…)
Об астрономии слыхал ты или нет?
Иль не дочел еще и азбуки печатной?..
Как вижу, милый мой, ученый ты не знатный!..
Боль, как бы ни пришла, приходит слишком рано.
Прошли, в теченьи лет, еще, еще года.
На шепчущем песке ночного Океана
Я в полночь был один, и пенилась Вода.
Вставал и упадал прибой живой пустыни,
Рождала отклики на суше глубина.
Был тот же Океан, от века и доныне,
Но я не знал, о чем поет его волна.
Давно это было…
Разъезд пограничный в далеком Шираме, —
Бойцов было трое, врагов было двадцать, —
Погнался в пустыню за басмачами.
Он сгинул в песках и не мог отозваться.Преследовать — было их долгом и честью.
На смерть от безводья шли смелые трое.
Два дня мы от них не имели известий,
И вышел отряд на спасенье героев.И вот день за днем покатились барханы,
Как волны немые застывшего моря.
Осталось на свете жары колыханье
Лес, точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный,
Веселой, пестрою стеной
Стоит над светлою поляной.
Березы желтою резьбой
Блестят в лазури голубой,
Как вышки, елочки темнеют,
А между кленами синеют
То там, то здесь в листве сквозной
С снегов
И льдин,
С нагих плечей
Высоких гор
В сырой простор
Степей, лугов,
Полян,
Долин
Плывет туман,
Ночей
На катафалке бледный труп лежал,
А дух умершего на небо улетал;
Юдоль покинув навсегда земную,
Искал себе обитель он иную.
И вот эдема перед ним врата,
Но в них калитка крепко заперта.
Душа с тоской взмолилась тут, вздыхая:
Отверзите, молю, мне двери рая!
Пройдя тернистый, долгий жизни путь,
Спустил седой Эол Борея
С цепей чугунных из пещер;
Ужасные криле расширя,
Махнул по свету богатырь;
Погнал стадами воздух синий.
Сгустил туманы в облака,
Давнул, — и облака расселись,
Пустился дождь и восшумел.
Уже румяна Осень носит
(за городом)
Фауст
Блажен, кто не отверг надежды
Раздрать покров душевной тьмы!
Во всем, что нужно, мы невежды,
А что не нужно, знаем мы.
Но нет! печальными речами
Не отравляй даров небес.
Смотри, как кровли меж древес
Горят вечерними лучами…
Красуйся, счастлива Россия!
Восторгом радостным пылай;
Встречая времена златые,
Главу цветами увенчай,
В порфиру светлу облекися,
Веселья миром умастися.
Да глас твой в песнях возгремит,
Исполнит радостью вселенну:
Тебе свободу драгоценну
Екатерина днесь дарит.
БЕРНАР ФОНТЕНЕЛЬПредвестницы зари, еще молчали птицы,
В полях покой, не знать горящей колесницы,
Когда встает Эраст и мнит, коль он встает,
Что солнце уж лугам Фетида отдает.
Бежит открыть окно и на небо взирает,
Но светозарных в нем красот не обретает,
Ни бледной светлости сияющей луны.
Едва выходит мать любви из глубины.
Эраст озлобился, во мраке зря зеленость,
И сердится на ночь и на дневную леность.
Бил барабан.
Был барабанщиком конный с гранитной глыбы.
Бой копыт Фальконета заставил даже пыль Марсова поля звенеть.
Герольды—трубач с дворцовой колоны, рубака с Мариинской Площади и третий—в медалях грудь—трехсотпудовой медной рудою на квартирной булыжной груде стал.
там,
Где медовые дали Азии, Сибирью зияя, за решеткой окна в Европу теплятся.
Гулко герольды сзывают:
— На митинг, на митинг, на митинг…
Шли.
Над братской оградой, рада не рада, дворцов затаенная рада метнулась в знамя невероятной речи.
Снова гений жизни веет;
Возвратилася весна;
Холм на солнце зеленеет;
Лед разрушила волна;
Распустившийся дымится
Благовониями лес,
И безоблачен глядится
В воды зеркальны Зевес;
Все цветет — лишь мой единый
Не взойдет прекрасный цвет:
1
Да, фейерверком из Пуччини
Был начат праздник. Весь Милан
Тонул в восторженной пучине
Веселья. Выполняя план
Забав, когда, забыв о чине,
И безголосый стал горлан…
Однако по какой причине
Над городом аэроплан?
2
Снится городу:
Все,
Чем кишит,
Исключая шпионства,
Озаренная даль,
Как на сыплющееся пшено,
Из окрестностей пресни
Летит
На трехгорное солнце,
И купается в просе,
«Дедушка, дедушка! Вот я чудес-то когда насмотрелся!
Песней наслушался всяких!.. и вспомню, так сердце забьется.
Утром я сел на поляне под дубом и стал дожидаться,
Скоро ли солнышко встанет. В лесу было тихо, так тихо,
Словно все замерло… Вижу я, тучки на небе алеют —
Больше да больше, и солнышко встало! Как будто пожаром
Лес осветило! Цветы на поляне, листы на деревьях, —
Ожило все, засияло… ну, точно смеется сквозь слезы
Божьей росы!.. Сквозь просеку увидел я чистое поле:
Ярким румянцем покрылось оно, а пары подымались
Сонного подняли ночью, поздно,
Хрипом команды, лязгом стали,
И по стенам каземата грозно
Призраки-тени заплясали.
Длинный и темный ход,
Темным и длинным ходом—вперед.
Дверь завизжала, ветра гул,
Небо вверху, мороз, озноб,
И карета ждет—на колесах гроб,
И в гроб его кто-то втолкнул.
Полночь било; в добрый час!
Спите, Бог не спит за нас! Как все молчит!.. В полночной глубине
Окрестность вся как будто притаилась;
Нет шороха в кустах; тиха дорога;
В пустой дали не простучит телега,
Не скрипнет дверь; дыханье не провеет,
И коростель замолк в траве болотной.
Все, все теперь под занавесом спит;
И легкою ль, неслышною стопою
Прокрался здесь бесплотный дух… не знаю.
Двенадцать братьев, веря в сны — и веря в призраки и тени —
Остановились у стены, хранящей царство сновидений…
А за стеною — девы плач звучал, как стон в глухой могиле —
И веря в сон — девичий стон двенадцать братьев полюбили…
Сказали: "стонет — но живет! Живет за камнем наша дева!"
Сказали все — и стали в ряд — направо — старший, младший — слева…
И каждый — в руки молот взял, и каждый — к небу вскинул очи —
И стал неистовый металл дробить гранит во мраке ночи!..
"Разрушим царство злой стены, спасая деву от печали!"
Так, руша кварц и веря в сны двенадцать братьев повторяли…
1Рожок поет протяжно и уныло, —
Давно знакомый утренний сигнал!
Покуда медлит сонное светило,
В свои права вступает аммонал.
Над крутизною старого откоса
Уже трещат бикфордовы шнуры,
И вдруг — удар, и вздрогнула береза,
И взвыло чрево каменной горы.
И выдохнув короткий белый пламень
Под напряженьем многих атмосфер,
ТАЙНА ПРАХА.
Были сонныя растенья,
Липко-сладкая дрема,
Полусвет и полутьма.
Полуявь и привиденья.
Ожиданье пробужденья,
В безднах праха терема,
Смерть, и рядом жизнь сама.
Северозападный ветер его поднимает над
сизой, лиловой, пунцовой, алой
долиной Коннектикута. Он уже
не видит лакомый променад
курицы по двору обветшалой
фермы, суслика на меже.
На воздушном потоке распластанный, одинок,
все, что он видит — гряду покатых
холмов и серебро реки,