Я бежал вприпрыжку
Следом за волной
И на дне увидел
Камешек цветной.
В солнечных веснушках,
В красном пояске,
Он сиял, искрился
На речном песке.
От такой находки
Глаз не отвести!
Что же вдруг случилось
С камешком в пути?
На ветру горячем
Камешек потух
И, мелькнув на солнце,
С кручи
в
р
е
к
у
— плюх!..
Не находка она, а утрата,
И не истина это, а — ложь…
Ты ее так далеко запрятал,
Что и сам никогда не найдешь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так не прячут, весь мир заполняя
Тенью тени и эхом таким.
Нам не случалось ссориться
Я старалась во всем потрафить.
Тебе ни одной бессонницы
Не пришлось на меня потратить.
не добычею,
Не наградою, —
была находкой простою,
Оттого, наверно, не радую,
потому ничего не стою.
Только жизнь у меня короткая,
только твердо и горько верю:
не любил ты свою находку —
полюбишь потерю…
Фея сделала находку:
Листик плавал по воде.
Из листка построив лодку,
Фея плавает везде.
Под стеной речного срыва
Показался ей налим,
Он мелькнул пред ней красиво,
И исчез, неуловим.
Дальше, больше. Дышат травы
В светлом зеркальце реки.
Целым островом — купавы,
Целым лесом — тростники.
Ей тритоны удивлялись,
Проползая бережком,
И, смешные, похвалялись
Ей оранжевым брюшком.
Плавунцы в воде чернели,
И пускали пузыри.
Обещались — в самом деле
Быть ей свитой до зари.
Всё бы, всё бы было складно,
Да внезапно с ветерком
Стало сумрачно, прохладно,
Громыхнул далёкий гром
Лодку Феи ветер, вея,
Опрокинул, — не со зла,
Но однако ж вправду Фея
Утонуть в реке могла.
Но она лишь усмехнулась,
Миг, — и в замок, до грозы,
Фея весело вернулась
На спине у стрекозы.
По бирже двое шли.
Какия люди то, не знаю я об етом,
Гуляли летом,
Гуляли и в гульбе тут устрицу нашли:
Гражданска в силу права,
Кому съесть устрицу, не приложу ума;
Юстиция сама
Не ведает того, и нет на то устава.
Пошед великой спор,
Кому принадлежит находку ету скушать,
И скучно было слуш.ть,
Какой об устрице был шум у них и вздор.
Окончилась проказа:
Глупяе устрицы была такая тварь.
Попался секретарь,
Шел биржей на кабак из суднаго приказа:
Тотчас он их развел,
Им дал по черепку обеим из находки,
И перед чаркой водки,
Без справок, устрицу, и без екстракта, съел.
Шли два прохожия: нашел один топор,
И на пути они имея разговор,
Вступили ь спор:
Другой сказал: так мы нашли находку:
А тот ответствовал: заткни себе ты глотку;
Находка не твоя,
Не мы нашли, нашол то я;
Так стала быть находка та моя.
Пришли в деревню: где топор вы братцы взяли,
Спросили их:
Нам надобен топор, и для ради самих.
Связали,
Как воров,
С дубьем бегут, со всех дворов,
И все кричат: топор деревни етой,
Таков и едаков приметой.
По всей о топоре деревне шумъ;
Крестьяня завсегда в таких случаях дружны.
Хозяин топора в то время всем был кум,
Все стали кумовья, и куму все услужны,
А бабы все кумы.
Прохожий, кто топор один себе наследил,
Не во единственном числе уже забредил,
И говорил: погибли братец мы:
А тот ему на то: заткни себе ты глотку;
Не я нашол находку:
И слов, и так и сяк, мой друг, не изгибай.
Один нашол топор, один и погибай.
Я выбежал на улицу,
По мостовой пошел,
Свернул налево за угол
И кошелёк нашел.
Четыре отделения
В тяжёлом кошельке,
И в каждом отделении
Пятак на пятаке.
И вдруг по той же улице,
По той же мостовой
Идет навстречу девочка
С поникшей головой.
И грустно смотрит под ноги,
Как будто по пути
Ей нужно что-то важное
На улице найти.
Не знает эта девочка,
Что у меня в руке
Её богатство медное
В тяжёлом кошельке.
Но тут беда случается,
И я стою дрожа:
Не нахожу в кармане я
Любимого ножа.
Четыре острых лезвия
Работы непростой,
Да маленькие ножницы,
Да штопор завитой.
И вдруг я вижу: девочка
Иёт по мостовой,
Мой ножик держит девочка
И спрашивает: «Твой?»
Я нож беру уверенно,
Кладу в карман его,
Проходит мимо девочка,
Не знает ничего.
И грустно смотрит под ноги,
Как будто по пути
Ей нужно что-то важное
На улице найти.
Не знает эта девочка,
Что у меня в руке
Её богатство медное
В тяжелом кошельке.
Я бросился за девочкой,
И я догнал её,
И я спросил у девочки:
«Твоё? Скажи, твоё?»
«Моё, — сказала девочка. —
Я шла разинув рот.
Отдай! Я так и думала,
Что кто-нибудь найдёт».
Глубо́ко под землею, в утробе крепких гор
Палаты великана таятся с давних пор.
Там блещет позолотой и жи́вописью свод,
Там дочка великана красуется-цветет…
Стройна и величава в расцвете красоты,
Та дочка вышла ростом поболее версты…
В руках перебирая две пары бревен-спиц,
Она усердно вяжет чулочки для сестриц.
Когда же от работы захочет отдохнуть,
Идет она на воздух, где легче дышит грудь,
Где куполом над нею синеет свод небес,
Где кажется ей лугом густой зеленый лес…
Дома, лачуги, церковь пред нею вдалеке
Расставлены как будто игрушки на лотке…
По лугу вековому привольно ей гулять,
На озеро ложиться, на влажную кровать…
В венок себе вплетая бруснику, бересклет,
Идет она и песню веселую поет;
Срывает для букета сосну, и дуб, и клен
И дергает березы, как вереск или лен.
Но вот пред нею что-то копается в пыли,
Едва-едва приметно над скатертью земли…
К отцу она с находкой вбегает, весела.
— Смотри, что я сестренкам с прогулки принесла! —
И ручку опускает проворно в свой карман…
Но смотрит на находку, прищурясь, великан
И молвит полустрого: — хвалить я не могу,
Что ты еще не знаешь всю эту мелюзгу.
Пусти ее тотчас же! Хоть ростом и мелка,
Она не бесполезна и разумом крепка.
В моих палатах каждый крупней ее сверчок;
Но это — плуг с волами, а это — мужичок.
Он создан, чтобы в зелень рядить откосы гор
И сеять рожь, премилый для плоскости убор;
Нет! надо знать природу и в горной тесноте;
Прочти у Блуменбаха об этой мелкоте!
Задумалася дочка — и часто с той поры
Лучи мелькают света из трещины горы:
В палате под землею свеча горит всю ночь,
Читает до рассвета задумчивая дочь.
Вникает в Блуменбаха, забыла о чулке
И целый день болтает о крошке-мужичке,
О маленьком твореньи, налегшем на плужок…
Сестренки же гуляют по залам без чулок.