От Солнца до Солнца иду я,
От Ночи до Ночи я жду.
Внимая, тоскуя, ликуя,
В душе засвечаю звезду.
Мне Сириус дал златоцветность,
Мечту он увлек за собой.
И, в сердце лелея ответность,
Увидел я Нил Голубой.
Большую Медведицу зная,
К цветам неизведанных мест
Ушел я, и мгла голубая
Мне Южный означила Крест.
Дорогою душ устремляясь,
Я Млечным Путем проходил.
И мысль, серебрясь, расцвечаясь,
Златых прикоснулась светил.
Цветы небосводные были
Так ярки в своей высоте,
Что блески цветочной той пыли,
Остались как гроздья в мечте.
От Солнца до Звезд и до Солнца,
От Солнца до Звезд и Луны,
Румяность и рдяность червонца,
Опально-сребристые сны.
И, если я снова в тумане,
И дымность в сияния лью, —
Я все ж, и в туманной Бретани,
Багряное Солнце пою.
К. БАЛЬМОНТ.
190
6.
Финистер. Примель.
Лето.
190
8.
Фландрия. Беркендаль.
Убыль Зимы.
Мадлэна здесь. Мадлэна рядом. —
Сегодня видели ее…
Но нет! душа моя не рада,
И сердце холодно мое.
В волненьи не брожу по саду,
Сирень восторженно не рву,
Я только чувствую досаду
И больше прошлым не живу.
Как флер полей, как в море пена,
Как обольстившие слова,
Растаяла моя Мадлэна,
И для души уже мертва…
Прозрел: о, в прошлом все пустое!
Мечта, ты стала инженю…
Меня не трогает былое:
Я настояшее ценю!
Когда назад четыре года
Ее я встретил в первый раз,
Всю жизнь, всю юность, всю свободу
Я ей вручил без громких фраз.
Не отвергая, не приблизив,
Любя другого, но в тоске,
Она шутя бросала вызов
Мне, грезившему вдалеке.
Она брала меня за сердце
И, нежно сердце теребя,
Его колола, чтоб вертеться
Меня заставить, — не любя.
Изнемогал. Изнемогая,
Молил прижать иль отшвырнуть.
Ее игра четыре мая
Мою испытывала грудь.
Ее игра четыре лета
Из жизни вырвала моей.
Но славою стихи поэта
Обязаны, быть может, ей.
Благодарю. Но — просветленный —
Крушу безжалостно Мечту,
В свою Последнюю влюбленный,
В которой Сбывшуюся чту!
Мой зверь — не лев, излюбленный толпою,
Мне кажется, что он лишь крупный пес.
Нет, желтый тигр, с бесшумною стопою
Во мне рождает больше странных грез.
И символ Вакха, — быстрый, сладострастный,
Как бы из стали, меткий леопард,
Он весь как гений вымысла прекрасный,
Отец легенд, зверь-бог, колдун и бард.
Еще люблю я черную пантеру,
Когда она глядит перед собой
В какую-то внежизненную сферу,
Как страшный Сфинкс в пустыне голубой.
Но, если от Азийских, Африканских
Святых пустынь мечту я оторву,
Средь наших дней, и плоских, и мещанских,
Моей желанной — кошку назову.
Она в себе, в изящной миньятюре,
Соединила этих трех зверей.
Есть искры у нее в лоснистой шкуре,
У ней в крови — бродячий хмель страстей
Она проходит в комнатах бесшумно,
Всегда свою преследуя мечту,
Влюбляется внезапно и безумно,
И любит ведьм и любит темноту.
В ее зрачках непознанная чара,
В них фосфор и круги нездешних сфер,
Она пленила страшного Эдгара,
Ей был пленен трагический Бодлер.
Два гения, влюбленные в мечтанья,
Мои два брата в бездне мировой,
Где нам даны безмерные страданья
И беспредельность музыки живой.
Вот, на каретных стеклах, в блеске
Огней и в зареве костров,
Из бледных линий и цветов
Мороз рисует арабески.
Бегут на смену темноты
Не фонари, а пятна света;
И катится моя карета
Средь этой мглы и суеты.
Огни, дворцы, базары, лица
И небо — все заслонено…
Миражем кажется столица —
Тень сквозь узорное окно
Проносится узорной дымкой,
Клубится пар, и — мнится мне,
Я сам, как призрак, невидимкой
Уселся в тряской тишине.
Скрипят тяжелые колеса,
Теряя в мгле следы свои;
Меня везут, и — нет вопроса:
Бегут ли лошади мои.
Я сам не знаю, где я еду, —
Заботливый слуга страстей,
Я словно рад ночному бреду,
Воспоминанью давних дней.
И снится мне — в холодном свете
Еще есть теплый уголок…
Я не один в моей карете…
Вот-вот сверкнул ее зрачок…
Я весь в пару ее дыханья —
Как мне тепло назло зиме!
Как сладостно благоуханье
Весны в морозной полутьме!
Очнулся — и мечта поблекла;
Опять, румяный от огней,
Мороз забрасывает стекла
И веет холодом. Злодей!
Он подглядел, как сердце билось:
Любовь, и страсти, и мечты,
И вздох мой — все преобразилось
В кристаллы, звезды и цветы.
Ткань ледяного их узора
Вросла в края звенящих рам,
И нет глазам моим простора,
И пет конца слепым мечтам!
Мечтать и дрогнуть не хочу я;
Но — каждый путь ведет к концу.
И скоро, скоро подкачу я
К гостеприимному крыльцу.
Я знаю, Лидинька, мой друг,
Кому в задумчивости сладкой
Ты посвятила свой досуг,
Кому ты жертвуешь украдкой
От подозрительных подруг.
Тебя страшит проказник милый,
Очарователь легкокрылый,
И хладной важностью своей
Тебе несносен Гименей.
Ты молишься другому богу,
Своей покорствуя судьбе;
Восторги нежные к тебе
Нашли пустынную дорогу.
Я понял слабый жар очей,
Я понял взор полузакрытый,
И побледневшие ланиты,
И томность поступи твоей…
Твой бог не полною отрадой
Своих поклонников дарит.
Его таинственной наградой
Младая скромность дорожит.
Он любит сны воображенья,
Он терпит на дверях замок,
Он друг стыдливый наслажденья,
Он брат любви, но одинок.
Когда бессонницей унылой
Во тьме ночной томишься ты,
Он оживляет тайной силой
Твои неясные мечты,
Вздыхает нежно с бедной Лидой
И гонит тихою рукой
И сны, внушенные Кипридой,
И сладкий, девственный покой.
В уединенном упоенье
Ты мыслишь обмануть любовь.
Напрасно! — в самом наслажденье
Тоскуешь и томишься вновь.
Амур ужели не заглянет
В неосвященный свой приют?
Твоя краса, как роза, вянет;
Минуты юности бегут.
Ужель мольба моя напрасна?
Забудь преступные мечты,
Не вечно будешь ты прекрасна,
Не для себя прекрасна ты.
ВчераЗачем вы расцвели, осенние цветы?
Замерзните… засохните… увяньте…
Вы говорите мне о горестном таланте,
О юности моей, о жажде красоты.
Я так утомлена, мне нужен лишь покой.
Весне возврата нет, мечты мои померкли…
Мне все равно: среда, суббота ли, четверг ли, —
Живу я не живя, замерзла я душой…
Но было время… да! была я молода,
Я верила, ждала…надеялась…страдала…
Но не было «его»… Сирень благоухала,
И яблони цвели… и вяли без плода!
А я-то! я-то! я! Как я хотела жить,
Любить, безумствовать, смеяться до рыданья!
И вот явился «он»… Но новые страданья
Он мне принес с собой; он не умел любить!
Он не постиг моей трепещущей души, —
Он не сумел постичь… он понял только тело…
А я его всего, всего его хотела!..
За все мои «цветы» он мог мне дать… «гроши»!..
О, я превозмогла отчаянье и стыд, —
Его отвергла я! Я, гордая, не пала…
Окаменела я… Сирень благоухала…
И яблони цвели… Но их бесплодный вид
Внушал холодный страх и навевал печаль мне…
Спасаясь от себя, я вышла замуж; муж
Остался мне чужим, — и без слиянья душ
Я зачала детей в своей трагичной спальне…
Люблю ли я детей? О да! они — исход
Безвыходной мечты… Они — мое забвенье.
А я все жду «его», не веря в появленье, —
И снова нет «его»… В мечте — сирень цветет,
И яблони бесплодные цветущи…
Но я утомлена… Весне возврата нет…
Осенние цветы! гасите же свой свет:
Пока цветете вы, мои мученья пуще…
Сегодня
Благоухайте вы, весенние цветы!
Молю, помедлите… да пощадит вас тленье…
«Он» сам пришел ко мне, «он» принял воплощенье!
Но я… гоню «его»… чтоб сохранить… мечты!
Переход на страницу аудио-файла.
Простишь ли мне ревнивые мечты,
Моей любви безумное волненье?
Ты мне верна: зачем же любишь ты
Всегда пугать мое воображенье?
Окружена поклонников толпой,
Зачем для всех казаться хочешь милой,
И всех дарит надеждою пустой
Твой чудный взор, то нежный, то унылый?
Мной овладев, мне разум омрачив,
Уверена в любви моей несчастной,
Не видишь ты, когда, в толпе их страстной,
Беседы чужд, один и молчалив,
Терзаюсь я досадой одинокой;
Ни слова мне, ни взгляда… друг жестокой!
Хочу ль бежать: с боязнью и мольбой
Твои глаза не следуют за мной.
Заводит ли красавица другая
Двусмысленный со мною разговор—
Спокойна ты; веселый твой укор
Меня мертвит, любви не выражая.
Скажи еще: соперник вечный мой,
Наедине застав меня с тобой,
Зачем тебя приветствует лукаво?..
Что ж он тебе? Скажи, какое право
Имеет он бледнеть и ревновать?..
В нескромный час меж вечера и света,
Без матери, одна, полуодета,
Зачем его должна ты принимать?..
Но я любим… Наедине со мною
Ты так нежна! Лобзания твои
Так пламенны! Слова твоей любви
Так искренно полны твоей душою!
Тебе смешны мучения мои;
Но я любим, тебя я понимаю.
Мой милый друг, не мучь меня, молю:
Не знаешь ты, как сильно я люблю,
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.
Переход на страницу аудио-файла.
Примечание
Переход на страницу аудио-файла.
Я мальчиком мечтал, читая Жюля Верна,
Что тени вымысла плоть обретут для нас,
Что поплывет судно, громадной «Грет-Истерна»,
Что полюс покорит упрямый Гаттерас,
Что новых ламп лучи осветят тьму ночную,
Что по полям пойдет, влекомый паром, Слон,
Что «Наутилус» нырнет свободно в глубь морскую,
Что капитан Робюр прорежет небосклон.
Свершились все мечты, что были так далеки.
Победный ум прошел за годы сотни миль;
При электричестве пишу я эти строки,
И у ворот, гудя, стоит автомобиль;
На полюсах взвились звездистые знамена;
Семья «Титаников» колеблет океан;
Подводные суда его взрезают лоно,
И в синеву, треща, взлетел аэроплан.
Но есть еще мечта, чудесней и заветней;
Я снова предан ей, как в юные года:
Там, далеко от нас, в лазури ночи летней,
Сверкает и зовет багряная звезда.
Томят кою мечту заветные каналы,
О существах иных твердят безвольно сны…
Марс, давний, старый друг! наш брат! двойник наш алый!
Ужели мы с тобой вовек разлучены!
Не верю! Не хочу здесь, на зеленом лоне,
Как узник, взор смежить! Я жду, что сквозь эфир,
В свободной пустоте, помчит прибор Маркони
Приветствия земли в родной и чуждый мир;
Я жду, что, наконец, увижу шар блестящий,
Как точка малая, затерянный в огнях,
Путем намеченным к иной земле летящий,
Чтоб братство воссоздать в разрозненных мирах.
28 мая 1912
Места родимые! Здесь ветви вздохов полны,
С безоблачных небес струятся ветра волны:
Я мыслю, одинок, о том, как здесь бродил
По дерну свежему я с тем, кого любил,
И с теми, кто сейчас, как я, — за синей далью, —
Быть может, вспоминал прошедшее с печалью:
О, только б видеть вас, извилины холмов!
Любить безмерно вас я всё еще готов;
Плакучий вяз! Ложась под твой шатер укромный,
Я часто размышлял в час сумеречно-скромный:
По старой памяти склоняюсь под тобой,
Но, ах! уже мечты бывалой нет со мной;
И ветви, простонав под ветром — пред ненастьем, —
Зовут меня вздохнуть над отсиявшим счастьем,
И шепчут, мнится мне, дрожащие листы:
«Помедли, отдохни, прости, мой друг, и ты!»
Но охладит судьба души моей волненье,
Заботам и страстям пошлет успокоенье,
Так часто думал я, — пусть близкий смертный час
Судьба мне усладит, когда огонь погас;
И в келью тесную, иль в узкую могилу —
Хочу я сердце скрыть, что медлить здесь любило;
С мечтою страстной мне отрадно умирать,
В излюбленных местах мне сладко почивать;
Уснуть навеки там, где все мечты кипели,
На вечный отдых лечь у детской колыбели;
Навеки отдохнуть под пологом ветвей,
Под дерном, где, резвясь, вставало утро дней;
Окутаться землей на родине мне милой,
Смешаться с нею там, где грусть моя бродила;
И пусть благословят — знакомые листы,
Пусть плачут надо мной — друзья моей мечты;
О, только те, кто был мне дорог в дни былые, —
И пусть меня вовек не вспомнят остальные.13 ноября 1905
1
Вот и Солнце, удаляясь на покой,
Опускается за сонною рекой.
И последний блеск по воздуху разлит,
Золотой пожар за липами горит.
А развесистые липы, все в цвету,
Затаили многоцветную мечту.
Льют пленительно медвяный аромат,
Этой пряностью приветствуют закат.
Золотой пожар за тканями ветвей
Изменяется в нарядности своей.
Он горит как пламя новых пышных чар,
Лиловато-желто-розовый пожар.
2
Я отошедший день, каких немного было
На памяти твоей, мечтающий мой брат.
Я предвечернее светило,
Победно-огненный закат.
Все краски, сколько их сокрыто в силе света,
Я в мысль одну вложил, которая горит,
В огонь, рубиновый одета
И в нежно-дымный хризолит.
Многоразличные созвучия сиянья
По небу разбросав, я все их слил в одно:
В восторг предсмертного сознанья,
Что мне блаженство суждено.
Так пышно я горю, так радостно-тревожно,
В воздушных облаках так пламенно сквозя,
Что быть прекрасней — невозможно,
И быть блаженнее — нельзя.
Гляди же на меня, о, дух мечты печальной,
Мечтатели земли, глядите на меня:
Я блеск бездонности зеркальной
Роскошно гаснущего дня.
Любите ваши сны безмерною любовью,
О, дайте вспыхнуть им, а не бессильно тлеть,
Сознав, что теплой алой кровью
Вам нужно их запечатлеть.
Тогда как сердцем мы лелеем
Живые сладкие мечты,
И часто розам и лилеям
И незабудкам красоты
Мы поклоняемся, и нежно
Их величаем и поем,
Полны любви самонадеянной,
Сгорая пламенным огнем;
В те дни желаний легкокрылых,
Восторгов, мыслей и стихов,
Счастливых, радостных и милых,
Когда весь мир нам люб и нов,
Гостеприимен и чудесен, -
В те дни разгара чувств и сил,
Я много, много, много песен
Сердечных вам бы посвятил,
Свободно, весело лелея
Живые, пылкие мечты!..
Нет, вы не роза, не лилея,
Вы, просто, чудо красоты!
Я перед вами на колена
Упал бы, трепетный, немой,
Навек, навек, в оковы плена
Любви глубокой, роковой!
Мои глаза б остановились,
К земле б склонилась голова,
Смешались, замерли б и сбились
Во мне все чувства и слова…
Теперь, мои младые лета
Прошли, решительно прошли;
И вы во мне уже поэта
Смиренномудрого нашли:
Теперь, холодный и бесстрастный
Я вижу только суеты
Везде, во всем. Нет, вы прекрасны,
Вы просто чудо красоты!
Нет! вы всего меня смутили
В тот вечно памятный мне час,
Как на меня вы обратили
Лучи огнистых ваших глаз:
Мои глаза остановились,
К земле склонилась голова,
Смешались, замерли и сбились
Во мне все чувства и слова.
Не буди его в тусклую рань,
Поцелуем дремоту согрей…
Но сама — вcя дрожащая — встань:
Ты одна, ты царишь… Но скорей!
Для тебя оживил я мечту,
И минуты ее на счету…
Так беззвучна, черна и тепла
Резедой напоенная мгла…
В голубых фонарях,
Меж листов на ветвях
Без числа
Восковые сиянья плывут,
И в саду,
Как в бреду,
Хризантемы цветут…
Все, что можешь ты там, все ты смеешь теперь,
Ни мольбам, ни упрекам не верь!
Пока свечи плывут
И левкои живут,
Пока дышит во сне резеда —
Здесь ни мук, ни греха, ни стыда…
Ты боишься в крови
Своих хо́леных ног,
И за белый венок
В беспорядке косы?
О, молчи! Не зови!
Как минуты — часы
Не таимой и нежной красы.
На ветвях,
В фонарях догорела мечта
Голубых хризантем…
Ты очнешься — свежа и чиста,
И совсем… о, совсем!
Без смятенья в лице,
В обручальном кольце
Стрелка будет показывать семь…
Душою светлой и прекрасной,
Свободной, чистой и живой
Вступаешь ты в союз согласный
С другою светлою душой.
И, верно, с женственной и нежной
И робкой смелостью мечты,
Ждала ты встречи неизбежной,
Опоры твердой и надежной,
Мужского сердца красоты!
И ты достойно оценила,
Кого судьба тебе нашла?
Его свободно полюбила,
Его надежно избрала —
Не детской страсти увлеченьем,
Не чувств внезапных слепотой:
Души любовным разуменьем
И сердца мудрой простотой!
Из всех минут одну особо
Моя мечта рисует мне,
Когда сказалося вполне,
Что так давно таили оба!..
Кто тайну женскую проник?..
Она задумчиво сидела,
Ей внятен был его язык,
И на нее в тот строгий миг
Немая будущность глядела!..
Что нужды вам до неминучей
Судьбы, лежащей вдалеке;
Полно любовию могучей,
Не дрогнет сердце перед тучей,
Доверясь дружеской руке!
Так смело в путь! Веселым пиром
Встречайте праздник ваших уз:
Мне веет счастием и миром
Ваш гармонический союз!
Она так нежно, так заботно
В тот час взглянула мне в лицо,
Она, казалось, неохотно
Взяла венчальное кольцо, —
Ужель не сон? ужели точно
Она невинна и верна
И не мечтой была порочной,
А тайной грустью стеснена?
Ах! искра той надежды сладкой
Могла бы грудь одушевить,
Веселый стих внушить украдкой,
Мечту и музу пробудить.
Я вновь главой поник бы ныне
Перед царицей красоты,
Неся к ногам моей богини
Любовь, покорность и мечты.
Но нет, самолюбивой думой
Напрасно сердце не живи!
Мне суждено молчать угрюмо
Под гнетом рока и любви.
Уймись же, сердце! не надейся,
Вздох затаи в грудной глуби,
Волненьем суетным рассейся
И, если сможешь, разлюби
И для красот ее ослепни;
Иль страсть смирением окуй
И словно камень в нем окрепни,
Или по-прежнему целуй
Шаг каждый ног ее прелестных —
Всё, всё, лишь только не дерзни
Толпой укоров бесполезных
Напомнить ей былые дни!
Оставь ее! она ребенок,
Она и любит — только час.
Пускай же будет дик и звонок
Твоей тоски унылый глас.
Страдай! — страданьям нет неволи.
Мне суждено, постигнул я,
Одни трагические роли
Играть на сцене бытия.
Эта удочка мюнхенского производства,
Неизменная спутница жизни моей,
Отвлекает умело меня от уродства
Исторических — и истерических! — дней.Эта палочка, тоненькая, как тростинка,
Невесомая, гибкая, точно мечта,
Точно девушка, — уж непременно блондинка, —
Восхитительные мне открыла места.Мы идём с нею долго, — с утра до заката, —
По тропинкам, что трудный соткали узор.
Нам встречается лишь лесниковая хата,
Но зато нам встречается много озёр.И на каждом из них, в мелочах нам знакомом,
Мы безмолвный устраивать любим привал,
Каждый куст служит нам упоительным домом,
Что блаженство бездомному мне даровал.Наклонясь над водой и любуясь собою
В отразивших небес бирюзу зеркалах,
Смотрит долго подруга моя в голубое,
Любопытство в тигровых будя окунях.И маня их своим грустно-гибким нагибом,
Привлекает на скрытый червями крючок,
Чисто женским коварством доверчивым рыбам
Дав лукавый, — что делать: смертельный — урок.Уловив окунька, выпрямляется тотчас
И, свой стан изогнув, лёгкий свист торжества
Издавая, бросает, довольная очень,
Мне добычу, лицо мне обрызгав слегка… Так подруга моя мне даёт пропитанье,
Увлекает в природу, дарует мечты.
Оттого-то и любы мне с нею скитанья —
С деревянной служительницей красоты.
Покину мир — среди могил
Влачить мне долгое изгнанье!
Покину мир — я в нем забыл
Свое высокое призванье!
Не блеск его, не суеты
Во мне глас неба заглушали:
Меня томят мои мечты,
Мои мечты меня убили!
Мне память в казнь! передо мной
Витает образ вечно-милый —
Любовью грешной и тоской
Душа томится, гаснут силы...
Но я разрушу тяжкий плен,
Я жизнь найду во тьме могилы
И вольность среди мрачных стен.
Там вновь душа молиться станет,
Вдали от бурь созреет плод —
И падший дух опять воспрянет,
И небо в грудь мою сойдет.
Я понесу святое иго,
Я тьмы стерплю мучений, зол;
Согнусь под тяжкою веригой...
Но небо даст мне свой глагол.
Тогда покину мрак гробовый,
Тогда явлюсь перед людей —
И грянет глас судьбы суровый,
Как гром над бездною морей.
Глагол небес прейдет пучины,
И тьмы во прах пред ним падут,
Главы преклонят властелины,
Рабы свободу обретут.
Мещанин и обыватель
Про него бубнит весь век:
— Фантазер, пустой мечтатель,
Несерьезный человек!
Что ж, мечтам отнюдь не ново
Натыкаться на вражду:
С давних пор косятся совы
На сверкнувшую звезду.
И еще до книжной грамоты
У пещеры, среди скал,
Пращур наш, свежуя мамонта,
На товарища ворчал:
— До чего ведь люди странные,
Есть жилье и сыт, так нет —
Про пещеры деревянные
Стал выдумывать сосед.
Чтоб в мороз не знать кручины —
Посреди костер с трубой
Да «нетающие льдины»
Вставить в стены. Ну, герой!
— Не свихни мозгов, приятель!
Так бурчал сосед один —
Первый древний обыватель
И пещерный мещанин.
Шли века, старели горы,
Высыхали сотни рек,
Но, как встарь, глядит с укором
Мещанин на фантазера:
— Несерьезный человек!
«Несерьезный»? А читает
Про луну и про сирень.
«Несерьезный»? А включает
Телевизор каждый день.
Эх вы, совы-порицатели!
Души, спящие во мгле!
Да когда бы не мечтатели,
Что бы было на земле?!
Вы бы вечно прозябали
Без морей и островов,
В самолетах не летали,
Не читали бы стихов.
Не слыхали б, как роняет
Май росинку в тишине,
Не видали б, как сверкает
Спутник в темной вышине.
Что б вы там ни говорили,
Но, наверное, без них
Вы бы до сих пор ходили
В шкурах пращуров своих!
А мечта, она крылата,
А мечта, она живет!
И пускай ее когда-то
Кто-то хмурый не поймет!
Пусть тот лондонский писатель,
Встретив стужу да свечу, Произнес
потом: «Мечтатель!» —
Не поверив Ильичу.
Пусть бормочут, пусть мрачнеют,
Выдыхаясь от хулы.
Все равно мечта умнее,
Все равно мечта сильнее,
Как огонь сильнее мглы!
Но брюзги не умолкают:
— Ведь не все горят огнем!
Есть такие, что мечтают
И о личном, о своем!
О, назойливые судьи!
Что за грех в такой мечте?!
Ведь о чем мечтают люди?
Не о горе, не о худе,
А стремятся к красоте!
Приглядитесь же внимательно:
Сколько светлого подчас
В тех улыбках обаятельных
И мечтательности глаз!
Сад с рекой перекликаются,
Звезды кружатся во мгле,
Песни в ветре зарождаются,
Сказки бродят по земле…
Мой привет вам, открыватели
Всех сокровищниц планеты!
Будьте счастливы, мечтатели,
Беспокойные искатели,
Фантазеры и поэты!
Сомнению закрыл я дверь,
Закрыл умышленно я очи,
В глазах и в сердце — сумрак ночи;
Все в мире к лучшему теперь.
Сказав прости мечтам поэта,
Я стал отращивать живот,
Не надо мне добра и света,
Все в мире к лучшему идет.
Покончил я с мечтой последней:
Она мертва — мечта моя,
Отрекся я от дивных бредней,
Все в мире к лучшему, друзья.
Обрезал я желаньям крылья,
И — ставшим жертвою насилья —
Им не подняться до высот.
Все в мире к лучшему идет.
Туда — в последнее жилище,
Скорей в могилу, мысль моя!
Жизнь вечная — лишь на кладбище;
Все в мире к лучшему, друзья.
Я — плоть ничтожная, и в бездну
Времен я кану без следа,
Я в мироздании исчезну.
Все в мире к лучшему — всегда.
Что мне душа? Не знаю страха
Пред вечной тайной бытия,
Мой жалкий мозг — добыча праха.
Все в мире к лучшему, друзья.
Шёл корабль из далёкой Австралии,
Из Австралии, из Австралии.
Он в Коломбо шёл и так далее,
И так далее, и так далее.
И корабль этот вел из Австралии
Капитан Александр Грант.
И была у него дочь-красавица,
Дочь-красавица, дочь-красавица.
Даже песня тут заикается,
Даже песня тут заикается, —
Эта самая Фрези Грант…
Как бы там ни было, корабль плыл, плыл и
был в пути полтора месяца, когда вахта на рассвете
заметила огромную волну, метров сто высотой, идущую
с юго-востока. Все испугались и приняли меры достойно
утонуть. Однако ничего не случилось: корабль поднялся,
опустился, и все увидели остров необычайной красоты.
Фрези Грант стала просить отца пристать к острову, но
капитан Грант естественно и с полным основанием ответил,
что острова эти всего-навсего пригрезились.
Острова эти нам пригрезились,
Нам пригрезились, нам пригрезились,
Нам пригрезились эти отмели,
Эти пальмы на берегу,
А к мечте, дорогая Фрези,
Я пристать никак не могу.
Что ж, вы правы, сказала Фрези,
Что ж, прощайте, сказала Фрези,
Что ж, прощай, мой отец любимый,
Не сердись понапрасну ты!
Пусть корабль к мечте не причаливает —
Я смогу добежать до мечты.
И с этими словами Фрези прыгнула за борт. «Это не
трудно, как я и думала», — сказала она, побежала к
острову и скрылась, как говорится, в тумане.
И бежит по волнам, чуть касаясь воды,
И на зыбкой воде остаются следы,
И бежит сквозь ненастье и мрак до конца,
Всё бежит и надежду приносит в сердца.
Фрези Грант, Фрези Грант, Фрези Грант!..
Вы — думы яркие, мечтанья золотые,
Живые детища живой души моей,
Рождайтесь в добрый час, плодитесь, световые,
Являйтесь в полчищах блистанья и теней!
Большие полчища, живущие вне тленья,
Во мне возникшие, но видные другим,
Непостижимые наукой воплощенья, —
Вы — не мерцание, не призраки, не дым.
В вас ясно зримые свидетельства мелькают
Того, что области бессмертья — не мечты!
Что, так иль иначе, от них к нам достигают
И чувствуются нам нетления черты…
Я буду умирать! Со мною, обмирая,
Но все еще живя, сверкая и звеня,
Мечта и мысль, законам уступая,
Начнут вдруг отходить куда-то от меня —
В непостижимое, в неясное, в немое —
В слои неведомые «множества жилищ»…
И с ними отойдет все то полуземное,
В чем богом я бывал, родившись слаб и нищ…
И, может быть, тогда, как эха отклик нежный,
В иной загробный мир я им вослед пройду —
Как и они, живой, свободный, безмятежный —
И личностью своей вполне не пропаду…
(Мотив из признаний Ады Кристен)Пусть по воле судеб я рассталась с тобой, —
Пусть другой обладает моей красотой!
Из объятий его, из ночной духоты,
Уношусь я далёко на крыльях мечты.
Вижу снова наш старый, запущенный сад:
Отраженный в пруде потухает закат,
Пахнет липовым цветом в прохладе аллей;
За прудом, где-то в роще, урчит соловей…
Я стеклянную дверь отворила — дрожу —
Я из мрака в таинственный сумрак гляжу —
Чу! там хрустнула ветка — не ты ли шагнул?!
Встрепенулася птичка — не ты ли спугнул?!
Я прислушиваюсь, я мучительно жду,
Я на шелест шагов твоих тихо иду —
Холодит мои члены то страсть, то испуг —
Это ты меня за руку взял, милый друг?!
Это ты осторожно так обнял меня,
Это твой поцелуй — поцелуй без огня!
С болью в трепетном сердце, с волненьем в крови
Ты не смеешь отдаться безумствам любви, —
И, внимая речам благородным твоим,
Я не смею дать волю влеченьям своим,
И дрожу, и шепчу тебе: милый ты мой!
Пусть владеет он жалкой моей красотой!
Из объятий его, из ночной духоты,
Я опять улетаю на крыльях мечты,
В этот сад, в эту темь, вот на эту скамью,
Где впервые подслушал ты душу мою…
Я душою сливаюсь с твоею душой —
Пусть владеет он жалкой моей красотой!
Не могу я быть в юрте,
Не могу ужь, не могу.
Захлебнулся я в мечте,
Эти мысли, те, и те,
Вечно мысли стерегу.
Быть в измысленной черте
Не могу ужь, не могу.
Не могу в юрте я быть,
Зрячий филин—и слепой.
Самого себя любить,
Душу в малости дробить,
Чтоб себя же обступить
Все собой, самим собой.
В Белый Мир пойду теперь,
Белый Ад хочу избыть,
Распахну я настежь дверь,
Быть с собою—то не быть.
Белый Мир, вступаю в бой,
С Белым Дьяволом, с тобой.
Белой Смерти я вкусил,
Столько, столько, что не счесть.
И вкушу еще, до тла.
Вот, ты есть и ты не есть,
Ты скорее лишь была.
Не считая капель сил,
И глядя на ток светил,
Я узор мечты плету,
Я бросаю свой уют,
Зажигаю я юрту,
Языки Огня поют.
Белый Мир, в последний бой
Выхожу теперь—с тобой,
Ты не сможешь победить,
И в тебе найду я нить
В сказку Жизни Голубой.
Слуху милые названья,
Зренью милые места!
Светлой цепью обаянья
К нам прикована мечта.
Вот Ливадия, Массандра!
Благозвучные слова!
С древних берегов Меандра
Их навеяла молва.
Гаспра тихая! Красиво
Расцветающий Мисхор!
Орианда, горделиво
Поражающая взор!
Живописного узора
Светлый, свежий лоскуток —
Кореиз, звездой с Босфора
Озаренный уголок!
Солнце, тень, благоуханье,
Гор Таврических краса,
В немерцающем сиянье
Голубые небеса!
Моря блеск и тишь, и трепет!
И средь тьмы и тишины
Вдоль прибрежья плач и лепет
Ночью плещущей волны!
Поэтической Эллады
Отголоски и залог
Мира, отдыха, услады,
Пристань, чуждая тревог!
Здесь, не знаяся с ненастьем,
Жизнь так чудно хороша,
Здесь целебным, чистым счастьем
Упивается душа.
С нашим чувством здесь созвучней
Гор, долин, лесов привет,
Нам их таинства сподручней,
Словно таинства в них нет.
Здесь нам родственным наречьем
Говорит и моря шум;
С детским здесь простосердечьем
Умиляется наш ум.
И с природою согласно
Свежесть в мыслях и мечтах,
Здесь и на сердце так ясно,
Как в прозрачных небесах.
Благодарю тебя, о провиденье,
Благодарю, благодарю тебя,
Ты мне дало чудесное мгновенье,
Я дожил до чудеснейшего дня.
Как я желал его! В душе глубоко
Я, как мечту, как сон, его ласкал —
Сбылась мечта, и этот миг высокой
Я не во сне, я наяву узнал.
Любовь и дружба! вы теперь со мною,
Теперь вы вместе, вместе у меня —
О боже мой, я радостной слезою
Благодарю, благодарю тебя.
Благодарю! О, с самого рожденья
Ты два зерна мне в душу посадил,
И вот я два прекрасные растенья
Из них, мой боже, свято возрастил.
Одно — то дуб с зелеными листами,
Высокий, твердый, гордою главой
Он сединился дивно с небесами
И тень отрадно бросил над землей.
Другое — то роскошное явленье,
То южных стран душистое дитя,
Магнолия — венец всего творенья…
О боже мой, благодарю тебя.
Любовь и дружба!— вы теперь со мною.
Друзья! так обнимите же меня.
Вот вам слеза,— пусть этою слезою
Вам скажется, что ощущаю я…
Что грустно мне? О чем я так жалею?..
Во мне уж нет ни силы, ни огня…
Слабеет взор… Я стыну, холодею…
И жизнь и свет отходят от меня.Меня зовет какой-то голос свыше.
Мне кажется, что я уж не живу;
И шум людской становится все тише,
И смерти вздох я слышу наяву.Как лист в ручье, теченьем струй гонимый,
Поблекший лист, оторванный с куста, —
Куда-то вдаль я мчусь неудержимо.
Неслышно мчусь, как дух или мечта.Душа назад, как птица, рвется жадно;
Но мчит вперед поток ее немой…
А солнце светит ярко и отрадно,
Душистый клен шумит над головой.И дороги душе моей скорбящей
Леса, луга, сияющая высь, —
И я взываю к жизни уходящей;
«Не покидай! Постой! Остановись!»«Мне дорог свет! — твержу в бреду я страстно: —
Не уходи!» Желаньем грудь полна!
Я трепещу, я плачу, — но напрасно!
Вот-вот уйдет последняя волна… Что ж будет там, в неведомом мне мире,
За этой страшной, тайною чертой?
Польется ль жизнь спокойнее и шире
В пространстве светлом вечности немой? Иль будет тьма мертвящая, и эта
Немая тишь, и бездна пустоты?..
Ни чувств, ни слов, ни времени, ни света,
Ни мимолетной радостной мечты… Нестися вдаль, не чувствуя движенья,
Жить и не жить, томиться в полусне,
Не видя снов, не зная пробужденья…
Ничтожным быть! — О, страшно, страшно мне!
Очи тёмные подъемлет
Дева к небу голубому,
И, на звёзды глядя, внемлет
Чутко голосу ночному.
Под мерцаньем звёзд далёких,
Под блистающей их тайной
Вся равнина в снах глубоких
И в печали неслучайной.
Тихо, робко над рекою
Поднимаются туманы
И ползучею толпою
Пробираются в поляны.
У опушки тени гуще,
Лес и влажный, и дремотный.
Смотрит страх из тёмной кущи,
Нелюдимый, безотчётный.
К старику-отцу подходит
Дева с грустною мечтою
И про небо речь заводит:
«Беспредельность предо мною.
Где-нибудь в раздольях света,
За безмерным отдаленьем,
Есть такая же планета,
И с таким же населеньем.
Есть там зори и зарницы,
Реки, горы и долины,
Счастье, чары, чаровницы,
Грозы, слёзы и кручины.
Не оттуда ль в сердце плещет
Грёза сладостным приветом?
Вот звезда над нами блещет
Переливным дивным светом:
Это — солнце, и с землею,
И на той земле мечтает
Кто-то, близкий мне душою.
К нам он взоры подымает,
Нескончаемые дали
Мерит чёрными очами,
И томления печали
Отвеваются мечтами.
Он иную землю видит,
Где так ярко счастье блещет,
Где могучий не обидит,
Где бессильный не трепещет,
Где завистливой решёткой
Пир богатых не охвачен,
Где клеймом недоли кроткий
Навсегда не обозначен».
Скоро звёзды гаснуть станут,
Расточатся чары ночи,
И с тоской пугливой глянут
Размечтавшиеся очи.
В чисто поле я пойду,
Речь с Ветрами поведу: —
Ветры, Вихори, скорей,
Дайте власть мечте моей,
Буйны Вихори, яруйте,
По всему вы свету дуйте,
Распалите, разожгите,
Деву красную сведите
Вы со мной,
Душа с душой,
Тело с телом,
Онемелым,
Плоть же с плотью,
Хоть же с хотью,
Поскорей,
Ветры, к радости моей,
Счастья ради, страсти ради,
День в ее зажгите взгляде,
Вы в ее мечтах повейте,
Разогрейте, разомлейте,
Вы в ее застыньте слухе,
Не сроните слов присухи
Ни на воду, ни на лес,
Ни на землю — силен Бес: —
В воду сроните — вода
Вся иссохнет навсегда,
В лес — так лес шуметь не станет,
Лес засохнет, лес повянет,
А на землю — мир сгорит,
Все горя, возговорит: —
Ветры, Вихори, яруйте,
Только нас скорей задуйте,
А присуху поскорей
К милой мчите, будьте с ней,
Вы снесите, положите
Этот пламень в сердце ей,
В тело белое, живое,
В сердце девы ретивое,
В хоть и плоть,
В хоть и плоть! —
В чистом поле есть криница,
В чистом поле Чаровница,
Печь горит, а на печи
Кипь кипит, прядет лучи,
Кипь кипит, перекипает,
Все горит, перегорает,
Сохнет, сохнет на огне, —
Так бы дева обо мне
Ретивым своим кипела,
Кровью жгучею горела,
Без меня бы не умела
Ни забыться, ни любить,
Без меня ни жить, ни быть!
Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски,
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки, —
Наружно погружась в их блеск и суету,
Ласкаю я в душе старинную мечту,
Погибших лет святые звуки.
И если как-нибудь на миг удастся мне
Забыться, — памятью к недавней старине
Лечу я вольной, вольной птицей;
И вижу я себя ребенком, и кругом
Родные всё места: высокий барский дом
И сад с разрушенной теплицей;
Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,
А за прудом село дымится — и встают
Вдали туманы над полями.
В аллею темную вхожу я; сквозь кусты
Глядит вечерний луч, и желтые листы
Шумят под робкими шагами.
И странная тоска теснит уж грудь мою;
Я думаю об ней, я плачу и люблю,
Люблю мечты моей созданье
С глазами, полными лазурного огня,
С улыбкой розовой, как молодого дня
За рощей первое сиянье.
Так царства дивного всесильный господин —
Я долгие часы просиживал один,
И память их жива поныне
Под бурей тягостных сомнений и страстей,
Как свежий островок безвредно средь морей
Цветет на влажной их пустыне.
Когда ж, опомнившись, обман я узнаю
И шум толпы людской спугнет мечту мою,
На праздник не́званную гостью,
О, как мне хочется смутить веселость их
И дерзко бросить им в глаза железный стих,
Облитый горечью и злостью!..
Я понял, я знаю всю прелесть любви!
Я жил, я дышал не напрасно!
Недаром мне сердце шептало: «Живи!» —
В минуты тревоги ненастной.Недаром на душу в веселых мечтах
Порою грусть тихо слетала
И тайная дума на легких крылах
Младое чело осеняла.Но долго я в жизни печально блуждал
По тернам стези одинокой;
Но тщетно я в мире прекрасной искал,
Как розы в пустыне далекой.И много обшел я роскошных садов,
Но сердце ее не встречало;
И много я видел прелестных цветов,
Но сердце упорно молчало.Пустыней казался мне мир. На пути
Нигде не слыхал я привета.
Зачем же, я думал, сей пламень в груди
И сердце восторгом согрето? Но нет, не напрасно тот пламень возжжен
И сердце в восторге трепещет!
Настанет мгновенье, и радостно он
В очах оживленных заблещет! Настанет мгновенье, и силой мечты
Возникнет мир новый, чудесный.
То мир упоенья! То мир красоты!
То отблеск отчизны небесной! И радужным светом оденется высь
И ярко в душе отразится;
И в сердце проникнет небесная жизнь,
И сумрачный взор прояснится… Настало мгновенье… И, радость очей,
С надзвездной долины эфира
Хранитель мой, гений в сиянье лучей
Приникнул над бездною мира.Он видит глубокую тьму под собой,
Он слышит печальных призванья.
Он сходит на землю воздушной стопой —
Утишить земные страданья.И мир превратился в роскошный чертог,
И в тернах раскинулись розы;
И в сердце зажегся потухший восторг,
И сладкие канули слезы.О, сколько блаженства во взоре его!
О, сколько в улыбке отрады!
Всю вечность смотрел бы, смотрел на него:
Другой мне не нужно награды.Но нет, то не гений! Небесный жилец
На землю незримо нисходит;
Но нет, то не смертный! Удельный пришлец
На небо собой не возводит.То горняя в мире земном красота!
То цвет из эдемского рая!
То лучшая чистого сердца мечта!
То дева любви молодая! О юноша! в гордой душе не зови
Забавой мечты той прекрасной!
Я понял, я знаю всю цену любви!
Я жил, я дышал не напрасно!
Пора сознаться: я — не молод; скоро сорок.
Уже не молодость, не вся ли жизнь прошла?
Что впереди? обрыв иль спуск? но, общий ворог,
Стоит старуха-смерть у каждого угла.
Я жил, искал услад, и правых и неправых,
Мне сны безумные нашептывала страсть,
Губами припадал ко всем земным отравам,
Я знал, как радует, как опьяняет власть.
Меж мук и радостей, творимых и случайных,
Я, в лабиринте дней ища упорно путь,
Порой тонул мечтой в предвечно-страшных тайнах
И в хаос истины порой умел взглянуть.
Я дрожь души своей, ее вмещая в звуках,
Сумел на ряд веков победно сохранить,
И долго меж людей, в своих мечтах и муках,
В своих живых стихах, как феникс, буду жить.
И в длинном перечне, где Данте, где Вергилий,
Где Гете, Пушкин, где ряд дорогих имен,
Я имя новое вписал, чтоб вечно жили
Преданья обо мне, идя сквозь строй времен.
Загадку новую я задал для столетий,
На высях, как маяк, зажег мечту свою…
Об чем же мне жалеть на этом бедном свете?
Иду без трепета и без тревог стою.
Взмахни своей косой, ты, старая! Быть может,
Ты заждалась меня, но мне — мне все равно.
В час роковой меня твой голос не встревожит:
Довольно думано! довольно свершено!
Ты помнишь этот день? Природе, умирая,
Лазурный поцелуй дарили небеса;
В лиловом вереске терялась золотая
Березовых кудрей увядшая краса.
Как вольно билась грудь! Прозрачно отражались
Кораллами в воде песчаные брега.
Осенние лучи задумчиво смеялись,
Сверкала в камышах ленивая река.
Чудесной тишины гармонию немую
Лишь трепет стрекозы внезапно нарушал,
Да легкий ветерок, вздыхая и танцуя,
Миражи берегов под рябью изменял.
Как жизнь была ясна! Казалось, мы забыли
Безжалостный конец и лета и мечты,
И в этот светлый миг друг друга полюбили,
Не думая о том, что ждет нас впереди.
И кончилась мечта тревогою разлуки,
И колокол в селе протяжно прозвучал;
Дрожали вдалеке торжественные звуки,
Последний поцелуй безмолвно угасал.
Ты помнишь этот день? С тобою неужели
Мы больше никогда там вместе не пройдем,
Где белые стволы и маленькие ели
В лиловом вереске раскинулись кругом;
Где тихая река так ясно отражает
Нависшие брега с зеленою листвою,
Где всюду и всегда все та же тень витает,
Где осенью тогда я счастлив был с тобою?
Благодарю вас; вы мне дали
Надежды лучшие мои,
Пустые радости любви
Любви прелестные печали; Всегда я помнил вас, один среди друзей,
Мечты о вас мне чаровали
Часы бессонницы моей,
Часы трудов и сатурналий,
И редко ль рабствовала вам
Моя богиня молодая,
Все, что не вы, позабывая
И сладко радуясь цепям?
Но гордость пламенного нрава
Ее достойное взяла:
Опять меня зовет пленительная слава
На вдохновенные дела;
Опять мне душу оживила
К добру, к высокому любовь,
И поэтическая сила
Во мне владычествует вновь.*Увижу родину моих стихотворений,
Увижу Дерпт, там крылья развернет,
Покинет мир сует мой своевольный гений,
И будет смел его полет.*«Поэт свободен, что награда
Его торжественных трудов?
Не милость царственного взгляда,
Не восхищение рабов!
Служа не созданному богу
Он даст ли нашим божествам
Назначит мету и дорогу
Своей душе, своим стихам?»*Я виноват, прошу прощенья!
Быть может, некогда мой глас
Будил холодные сомненья
И мысли скучные для вас.*Я сердца вашего не знаю,
Но я надеюсь — так и быть —
Вы мне изволите простить
Мечты, летавшие к языческому раю.
Я притворялся, я желал
Любви кипучей, невозможной,
Ее певал неосторожно,
А сам ее не понимал.Теперь горжусь моим признаньем,
Теперь возвышен мой обет:
Не занимать души бесславным упованьем.
Не забывать, что я поэт!
Не могу я быть в юрте,
Не могу уж, не могу.
Захлебнулся я в мечте,
Эти мысли, те, и те,
Вечно мысли стерегу.
Быть в измысленной черте
Не могу уж, не могу.
Не могу в юрте я быть,
Зрячий филин — и слепой.
Самого себя любить,
Душу в малости дробить,
Чтоб себя же обступить
Все собой, самим собой.
В Белый Мир пойду теперь,
Белый Ад хочу избыть,
Распахну я настежь дверь,
Быть с собою — то не быть.
Белый Мир, вступаю в бой,
С Белым Дьяволом, с тобой.
Белой Смерти я вкусил,
Столько, столько, что не счесть.
И вкушу еще, до тла.
Вот, ты есть и ты не есть,
Ты скорее лишь была.
Не считая капель сил,
И глядя на ток светил,
Я узор мечты плету,
Я бросаю свой уют,
Зажигаю я юрту,
Языки Огня поют.
Белый Мир, в последний бой
Выхожу теперь — с тобой,
Ты не сможешь победить,
И в тебе найду я нить
В сказку Жизни Голубой.
«Наклонись над колодцем…»
Я припомнил слова, что приснились мечте
В утро жизни, как нежное пение.
И хоть я уж не тот, и хоть мысли не те, —
Тайны те же зовут в отдаление.
«Наклонись над колодцем, увидишь ты там,
Словно темная яма чернеется,
Пахнет гнилью, и плесень растет по краям,
И прозрачной струи не виднеется.
Но внизу, в глубине, среди гнили и тьмы,
Там, где пропасть чернеется мглистая,
Как в суровых обятьях угрюмой тюрьмы,
Робко бьется струя серебристая».
Не напрасно те строки привиделись мне,
Промелькнули, как нежное пение,
Нет обманности — в сне, все правдиво — в весне,
Все — рождение светлого Гения.
Наклонись над колодцем, далеко — до дна,
Но не смерть там под мраками грубыми,
Ключевая волна так светло-холодна,
Между темными тесными срубами.
Не напрасно поднимется тяжесть ведра,
Не напрасно опустится, звонкая.
Сколько выйдет на свет хрусталя, серебра,
Нить мечтания скрутится тонкая.
Жизнь глубо́ко-свежа, предвещательны сны,
Неисчерпана мгла утоления.
Многоструйна мечта в темноте глубины,
Ясен праздник весны — Приближения.
Я счастлив был мечтой своей прекрасной,
Хранил ее от первых детских лет;
Да, я любил возвышенно и ясно,
Смотрел тогда па дивный божий свет.Я предался любви очарованью,
Поэзии мечтаний молодых
И сладкому о ней воспоминанью,
О лучших днях, о первых днях моих.Я возрастал — и с каждым днем яснее,
Обширнее мне открывался свет,
И с каждым днем надменней и сильнее
Был гордых дум возвышенный полет.Пришла пора, минута вдохновенья,
И из груди стесненной потекли
Свободными волнами песнопенья,
И новый мир обрел я на земли.Когда ко мне поэзия сходила
И за стихом стремился звучно стих,
Всё о тебе мечтал я, друг мой милый,
Всё о тебе, подруга дней моих.Бывало, грусть на сердце мне наляжет
И странные томят меня мечты,
И мне никто участья не покажет,
И все своей заботой заняты.Тогда меня безумцем называют.
О, в те часы как часто думал я:
Пускай они меня не понимают,
Но ты, мой друг, но ты поймешь меня.Когда меня ты, Шиллер вдохновенный,
В свой чудный мир всесильно увлекал,
И в этот час, коленопреклоненный,
Я целый свет забвенью предавал, —Как мне тогда ее недоставало!
Как я хотел, чтобы она со мной
Создания поэта созерцала
И пламенный восторг делила мой. —Теперь, увы! Разрушен призрак милый,
Исчезла ты, прекрасная мечта, —
Теперь брожу угрюмый и унылый,
И в сердце одиноком пустота.