Когда любезный муж со мною ты простился,
Рвалася я тогда и плакала стеня.
Между надежды зрел и страха ты меня,
Желала я чтоб ты не скоро возвратился.
Ты живописного мне прелестью искусства,
Дельсаль, представила Жан-Жаковы черты,
А нежностью ко мне своей—Руссовы чувства,
И Юлии его душевны красоты.
Переводчик Новой Элоизы.
Красавице любезной
Отдал последний час.
Любовь, твой дар чудесный
Царями ставит нас.
О любовь, твой милый дар
Везде ставит нам алтарь,
К удовольствию надежный,
Тихий, мирный, безмятежный.
Скажу, любезный мой приятель,
Ты для меня такой смешной,
Ты муз прилежный обожатель,
Им даже жертвуешь собой!..
Напрасно, милый друг! Коварных
К себе не приманишь никак;
Ведь музы — женщины; итак,
Кто ж видел женщин благодарных?..
В сей день тебя любовь на свет произвела,
Красою света быть, владеть людей сердцами;
Осыпала тебя приятностей цветами;
Сказала: будь мила!..
«Будь счастлива!» сказать богиня не могла.
Друг любезный! Ты влюбился…
Горе новое пришло…
В голове твоей туманно,
А на сердце так светло…
Друг любезный! Ты влюбился,
Но не хочешь говорить…
Но я вижу — счастье сердца
Чрез жилет твой ужь сквозит…
Если ты с дамой сошелся, любезный дружок, сохраняй
Тайну и имя ее осторожно скрывай;
Ради ее, коли это с порядочной женщиной связь, —
Ради себя, коль находишь ты в ней пошловатую грязь.
Истосковались вы, любезные друзья!
Дней лучших нет, и не идет спасенье…
Прочтемте же скорее в утешенье
Стихи о первых днях из Книги Бытия!
И будем ожидать, чтоб воплотилось «Слово»…
Что до «Хаоса» в жизни — это все готово…
В роще карийской, любезной ловцам, таится пещера,
Стройные сосны кругом склонились ветвями, и тенью
Вход ее заслонен на воле бродящим в извивах
Плющем, любовником скал и расселин. С камня на камень
Звонкой струится дугой, пещерное дно затопляя,
Резвый ручей. Он, пробив глубокое русло, виется
Вдаль по роще густой, веселя ее сладким журчаньем.1827 г.
Ты мне советуешь, Плетнев любезный,
Оставленный роман [наш] продолжать
[И строгой] век, расчета век железный,
Рассказами пустыми угощать.
Ты думаешь, что с целию полезной
Тревогу славы можно сочетать,
И что нашему собрату
Брать с публики умеренную плату.
Ты говоришь: пока Онегин жив,
Дотоль роман не кончен — нет причины
Его прервать… к тому же план счастлив1835 г.
Этот юноша любезный
Сердце радует и взоры.
То он устриц мне подносит,
То мадеру, то ликеры.В сюртуке и модных брючках,
В модном бантике кисейном,
Каждый день приходит утром,
Чтоб узнать, здоров ли Гейне? Льстит моей широкой славе,
Грациозности и шуткам,
По моим делам с восторгом
Всюду носится по суткам.Вечерами же в салонах
С вдохновенным выраженьем
Декламирует девицам
Гейне дивные творенья.О, как радостно и ценно
Обрести юнца такого!
В наши дни ведь джентельмены
Стали редки до смешного.
Из Гейне
Этот юноша любезный
Сердце радует и взоры.
То он устриц мне подносит,
То мадеру, то ликеры.
В сюртуке и модных брючках,
В модном бантике кисейном,
Каждый день приходит утром,
Чтоб узнать, здоров ли Гейне?
Льстит моей широкой славе,
Грациозности и шуткам,
По моим делам с восторгом
Всюду носится по суткам.
Вечерами же в салонах
С вдохновенным выраженьем
Декламирует девицам
Гейне дивные творенья.
О, как радостно и ценно
Обрести юнца такого!
В наши дни ведь джентельмены
Стали редки до смешного.
Gaudes carminibus, carmina possumus
Donare et pretium dicere nioneri.
HoratiusСпасибо, друг, — ты упросил
Меня приняться за работу,
Твой юный голос разбудил
Камену, впавшую в дремоту.Опять стихи мои нашли
То, что годами было скрыто.
Всё лето предо мною шли
Причудник Фауст и Маргарита.И вот прейден гористый путь:
Следи за мной, — но, бога ради,
Ты Мефистофилем не будь
Насчет стареющего дяди.
Без любезной грудь томится,
Слезно очи возрыдают,
Без любезной ум мутится,
Дух и сердце унывают.
Ах! вы сгиньте с глаз, утехи;
Вы завяньте, все цветы;
Обратитесь в плачи, смехи;
Не прельщайте, красоты;
Теней, ветви, не бросайте;
Не журчите вы, струи;
Вы, зефиры, не летайте;
Не свищите, соловьи.
Мне на свете жить постыло,
Скучно стало жить в лугах,
Мое стадо мне не мило;
Нет любезной на очах.
О! Филиса, как сгрустнется
Тебе в дальной стороне,
Знай, тут сердце мое рвется;
Потужи тогда о мне.
1776
Пристающих к земли той един бог любезный,
И умам чувствительным всегда он полезный.
Разум, что имать очи живы, прозорливы,
Гласом громким идущих и речьми учтивы
Остановляет; стоя при самом том входе,
Запрещает дорогу, кричит, что есть годе.
Но чувствия его зрак не зрят, ослепленны.
И будучи един он с недруги смертельны
Не может биться. Тако никто его гласа
Не слушает, и всяк там идет без опаса.
В сей день счастливый нежность сына
Какой бы дар принесть могла!
Букет цветов? — но флора отцвела,
И луг поблекнул и долина.
Просить ли мне стихов у муз?
У сердца я спрошусь.
И вот что сердце мне сказало:
В объятьях счастливой семьи,
Нежнейший муж, отец-благотворитель,
Друг истинный добра и бедных покровитель,
Да в мире протекут драгие дни твои!
Детей и подданных любовью окруженный,
На лицах вкруг себя радость узришь ты.
Так солнце, с горней высоты,
С улыбкой смотрит на цветы,
Его лучами оживленны.
Глубокий нежный сад, впадающий в Оку,
стекающий с горы лавиной многоцветья.
Начнёмте же игру, любезный друг, ау!
Останемся в саду минувшего столетья.
Ау, любезный друг, вот правила игры:
не спрашивать зачем и поманить рукою
в глубокий нежный сад, стекающий с горы,
упущенный горой, воспринятый Окою.
Попробуем следить за поведеньем двух
кисейных рукавов, за блеском медальона,
сокрывшего в себе… ау, любезный друг!..
сокрывшего, и пусть, с нас и того довольно.
Заботясь лишь о том, что стол накрыт в саду,
забыть грядущий век для сущего событья.
Ау, любезный друг! Идёте ли? — Иду.-
Идите! Стол в саду накрыт для чаепитья.
А это что за гость? — Да это юный внук
Арсеньевой.- Какой? — Столыпиной.- Ну, что же,
храни его Господь. Ау, любезный друг!
Далекий свет иль звук — чирк холодом по коже.
Ау, любезный друг! Предчувствие беды
преувеличит смысл свечи, обмолвки, жеста.
И, как ни отступай в столетья и сады,
душа не сыщет в них забвенья и блаженства.
В моей любезной отчизне
Растет там древо жизни;
Но манит вишенье людей,
А птичье пугало им страшней.
И мы давай, как галки,
Бежать от чертовой палки;
Цвети и смейся, вишня, здесь, —
А мы поем отречения песнь.
У вишни сверху красный вид,
Но в косточке — там смерть торчит;
Лишь в небе, где всевышний,
Без косточек все вишни.
Бог отче, бог сыне, бог дух святой,
Которые чтимы нашей душой,
К вам из скудельной рухляди,
Немецкий бедный дух, лети.
Лишь там, где ангел летает,
Блаженство созревает;
А здесь наш мир во всем иной:
Здесь вишни все с оскоминой.
Забудь, любезный П[етерсон],
Мои минувшие сужденья;
Нет! Недостоин бедный свет презренья,
Хоть наша жизнь минута сновиденья,
Хоть наша смерть струны порванной звон.
Мой ум его теперь ценить иначе станет.
Навряд ли кто-нибудь из нас страну узрит,
Где дружба дружбы не обманет,
Любовь любви не изменит.
Зачем же всё в сем мире бросить,
Зачем и счастья не найти:
Есть розы, друг, и на земном пути!
Их время злобное не все покосит!..
Пусть добродетель в прах падет,
Пусть будут все мольбы творцу бесплодны,
Навеки гений пусть умрет, –
Везде утехи есть толпе простонародной;
Но тот, на ком лежит уныния печать,
Кто, юный, потерял лета златые,
Того не могут услаждать
Ни дружба, ни любовь, ни песни боевые!.. Обращено к товарищу поэта по пансиону Дмитрию Васильевичу Петерсону.
Прости, моя любезная, мой свет, прости,
Мне сказано назавтрее в поход ийти;
Не ведомо мне то, увижусь ли с тобой,
Ин ты хотя в последний раз побудь со мной.Покинь тоску, иль смертный рок меня унес?
Не плачь о мне, прекрасная, не трать ты слез.
Имей на мысли то к отраде ты себе,
Что я оттоль с победою приду к тебе.Когда умру, умру я там с ружьем в руках,
Разя и защищаяся, не знав, что страх;
Услышишь ты, что я не робок в поле был,
Дрался с такой горячностью, с какой любил.Вот трубка, пусть достанется тебе она!
Вот мой стакан, наполненный еще вина;
Для всех своих красот ты выпей из него,
И будь ко мне наследницей лишь ты его.А если алебарду заслужу я там,
С какой явлюся радостью к твоим глазам!
В подарок принесу я шиты башмаки,
Манжеты, опахало, щегольски чулки.
Уже восходит солнце, стада идут в луга,
Струи в потоках плещут в крутые берега.
Любезная пастушка овец уж погнала
И на вечер сегодни в лесок меня звала.О темные дубровы, убежище сует!
В приятной вашей тени мирской печали нет;
В вас красные лужайки природа извела
Как будто бы нарочно, чтоб тут любовь жила.В сей вечер вы дождитесь под тень меня свою,
А я в вас буду видеть любезную мою.
Под вашими листами я счастлив уж бывал
И верную пастушку без счету целовал.Пройди, пройди, скоряе, ненадобный мне день,
Мне свет твой неприятен, пусть кроет ночи тень.
Спеши, дражайший вечер, о время, пролетай!
А ты уж мне, драгая, ни в чем не воспрещай.
Во сне я любезную видел
Унылой и робкой женой,
Нужда и болезнь изсушили
Безвременно стан молодой.
Несла на руках она сына,
Другого за ручку вела;
Бедняжка, убитая горем,
Она через силу брела.
Так шла она тихо по рынку,
И вдруг повстречалась со мной.
Увидя страданье несчастной,
Сказал я с сердечной тоской:
„Поди ко мне, друг мой, — со мною
„Ты будешь покойнее жить:
„Я стану своими трудами
„Тебя и поить и кормить.
„Я буду заботиться нежно
„О бедных малютках твоих,
„Тебя же я буду покоить,
„Лелеять нежнее, чем их.
„Поверь, никогда не скажу я,
„Как много любил я их мать;
„Умрешь ты, — я буду слезами
„Могилу твою орошать.“
Плачьте, Венеры все и все Эроты,
Плачьте, сколько ни есть людей достойных!
Ах, воробушка нет моей любезной,
Птички, радости нет моей любезной,
Что она больше глаз своих любила;
Ах, как сладок он был, хозяйку так он,
Так, как девочку мать родную знает;
Никогда не слезал с ее груди он,
Но туда и сюда скача по груди,
Лишь ее призывал он детским писком.
Вот теперь он идет путем туманным
В мир, откуда нельзя назад вернуться.
Ах, да будет вам зло, о злые тени
Орка, — вам бы глотать все, что прекрасно.
Птичку милую мне назад отдайте.
Бедный мой воробей! судьбина злая!
Ведь, в тоске по тебе, моей любезной
Стали красны от слез, потухши, глазки.
Сладостное чувств томленье,
Огнь души, цепь из цветов!
Как твое нам вдохновенье
Восхитительно, Любовь!
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
Умножайся пламень нежный
Под железной латой сей;
Печатлейся вид любезный
В мыслях и душе моей!
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
В бой иду, не ужасаюсь:
Честь любезной отомщу.
Соблещите, — ополчаюсь! —
Молньи, моему мечу!
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
1799
Любезная моя Аглая,
Я вижу ангела в тебе,
Который, с неба прилетая
С венцом блаженства на главе,
Принес в мое уединенье
Утехи, счастье жизни сей
И сладкой радости волненье
Сильней открыл в душе моей!
Любезная моя Аглая
Я вижу ангела в тебе!
Ах! как нам праздник сей приятен,
Он мил домашним и друзьям.
Хоть не роскошен и не знатен,
Зато в нем места нет льстецам.
Тебя здесь Дружба — угощает,
Веселость — на здоровье пьет,
Родство — с восторгом обнимает,
А Искренность — сей стих поет!
Любезная моя Аглая,
Я вижу ангела в тебе!
Но если счастием картины
Твое я сердце не прельстил,
Коль праздник сей тебе не мил,
Ты в этом первая причина!
Никто от радости рассудка не имел,
Ты только на себя вниманье обратила,
Я угостить тебя хотел,
А ты собой нас угостила!
Любезная моя Аглая,
Я вижу ангела в тебе!
Так, любезный мой Гораций,
Так, хоть рад, хотя не рад,
Но теперь я муз и граций
Променял на вахтпарад;
Сыну милому Венеры,
Рощам Пафоса, Цитеры,
Приуныв, прости сказал;
Гордый лавр и мирт веселый
Кивер воина тяжелый
На главе моей измял.
Строю нет в забытой лире,
Хладно день за днем идет,
И теперь меня в мундире
Гений мой не узнает! Мне ли думать о куплетах?
За свирель… а тут беды!
Марс, затянутый в штиблетах,
Обегает уж ряды,
Кличет ратников по-свойски…
О судьбы переворот!
Твой поэт летит геройски
Вместо Пинда — на развод. Вам, свободные пииты,
Петь, любить; меня же вряд
Иль камены, иль хариты
В карауле навестят. Вольный баловень забавы,
Ты, которому дают
Говорливые дубравы
Поэтический приют,
Для кого в долине злачной,
Извиваясь, ключ прозрачный
Вдохновительно журчит,
Ты, кого зовут к свирели
Соловья живые трели,
Пой, любимец аонид!
В тихой, сладостной кручине
Слушать буду голос твой,
Как внимают на чужбине
Языку страны родной.
Тебе, любезная, посвящаю мою «Аглаю», тебе, единственному другу моего сердца!
Твоя нежная, великодушная, святая дружба составляет всю цену и счастье моей жизни.
Ты мой благодетельный гений, гений хранитель!
Мы живем в печальном мире; но кто имеет друга, то пади на колена и благодари вездесущего!
Мы живем в печальном мире, где часто страдает невинность, где часто гибнет добродетель; но человек имеет утешение — любить!
Сладкое утешение!.. любить друга, любить добродетель!.. любить и чувствовать, что мы любим!
Исчезли призраки моей юности; угасли пламенные желания в моем сердце; спокойно мое воображение.
Ничто не прельщает меня в свете. Чего искать? К чему стремиться?.. К новым горестям?
Они сами найдут меня — и я без ропота буду лить новые слезы.
Там лежит страннический посох мой и тлеет во прахе!
Любезная! Сии две слезы, которые выкатились теперь из глаз моих, тебе же посвящаю!
Котурна Волкова пресеклися часы.
Прости, мой друг, навек, прости, мой друг любезный!
Пролей со мной поток, о Мельпомена, слезный,
Восплачь и возрыдай и растрепли власы!
Мой весь мятется дух, тоска меня терзает,
Пегасов предо мной источник замерзает.
Расинов я теятр явил, о россы, вам;
Богиня, а тебе поставил пышный храм;
В небытие теперь сей храм перенесется,
И основание его уже трясется.
Се смысла моего и тщания плоды,
Се века целого прилежность и труды!
Что, Дмитревский, зачнем мы с сей теперь судьбою?!
Расстался Волков наш со мною и с тобою,
И с музами навек. Воззри на гроб его,
Оплачь, оплачь со мной ты друга своего,
Которого, как нас, потомство не забудет!
Переломи кинжал; теятра уж не будет.
Простись с отторженным от драмы и от нас,
Простися с Волковым уже в последний раз,
В последнем как ты с ним игрании прощался,
И молви, как тогда Оскольду извещался,
Пустив днесь горькие струи из смутных глаз:
«Коликим горестям подвластны человеки!
Прости, любезный друг, проспи, мой друг, навеки!»
Пускай, не знаясь с Аполлоном,
Поэт, придворный философ,
Вельможе знатному с поклоном
Подносит оду в двести строф;
Но я, любезный Горчаков,
Не просыпаюсь с петухами,
И напыщенными стихами,
Набором громозвучных слов,
Я петь пустого не умею
Высоко, тонко и хитро
И в лиру превращать не смею
Мое гусиное перо!
Нет, нет, любезный князь, не оду
Тебе намерен посвятить;
Что прибыли соваться в воду,
Сначала не спросившись броду,
И вслед Державину парить?
Пишу своим я складом ныне
Кой-как стихи на именины.
Что должен я, скажи, в сей час
Желать от чиста сердца другу?
Глубоку ль старость, милый князь,
Детей, любезную супругу,
Или богатства, громких дней,
Крестов, алмазных звезд, честей?
Не пожелать ли, чтобы славой
Ты увлечен был в путь кровавый,
Чтоб в лаврах и венцах сиял,
Чтоб в битвах гром из рук метал
И чтоб победа за тобою,
Как древле Невскому герою
Всегда, везде летела вслед?
Не сладострастия поэт
Такою песенкой поздравит,
Он лучше муз навек оставит!
Дай бог любви, чтоб ты свой век
Питомцем нежным Эпикура
Провел меж Вакха и Амура!
А там — когда стигийский брег
Мелькнет в туманном отдаленье,
Дай бог, чтоб в страстном упоенье
Ты с томной сладостью в очах,
Из рук младого Купидона
Вступая в мрачный чёлн Харона,
Уснул.,. Ершовой на грудях!
Доколе мне в сей грусти злой с любезной в разлученье жить,
Доколь вздыхать по всякий час,
Лишась ея дражайших глаз.
Хотя уже надежды нет, другую не могу любить,
Одна во мне всю кровь зажгла,
Одна меня пленить могла.
О злой случай, на что ты дал,
Чтоб я, ее увидев, знал,
И склонность получиль,
Чтоб после век грустил.я в тех местах, где зрел ее, потоки слез не вольно лью,
И только лишь на них взгляну,
Я тот час все воспомяну.
Что было тут, что видел я, и вспомню тут всю мысль мою,
Слова ея и всю любовь,
И будто разлучуся вновь,
Грущу не знаю, что начать,
Хощу и зреть, но негде взять,
Весь дух во мне замрет,
Что тут ее уж нет.Забудуся на краткий час, что я лишен забав моих,
Среди речей, средь мыслей всех,
Приходит в ум часы дней тех,
В которые я счастлив был, и что живу в печалях злых,
И сей незапный мне удар,
Винит еще жесточе жар,
В ночи сомкну глаза в слезах,
Она и тут в моих глазах,
Всегда она со мной
Потерян мой покой.А ты моя любезная вздохни хоть только раз о мне
И вспомня, изь драгих очей
Хотя две капли слез пролей,
И обрати ты милый взор хоть раз к печальной стране,
Взгляни в поля, пути меж гор
И чрезь леса ко мне сей взорь,
Ты так, как прежде мне была,
По смерть мою всегда мила,
А я ужь не в себе
Душа моя в тебе.
A caza iban a caza.
Los cazadores del Rey…Веселой тешились охотой
Король и рыцари его;
Веселой тешились охотой, —
И не убили ничего.
Все сокола их разлетелись,
И утомил бесплодный путь,
Все сокола их разлетелись, —
Настало время отдохнуть.
Поблизости был древний замок,
Там, где кончался темный лес;
Поблизости был древний замок,
А в нем прекрасная Иньес.
Ее увидел рыцарь Рико, —
И все на свете позабыл;
Ее увидел рыцарь Рико, —
И деву страстно полюбил.
Наутро, замок покидая,
Еще при блеске ранних рос,
Наутро, замок покидая,
Коварно деву он увез.
— Не об отце ль, Иньес, ты плачешь?
Забудь: не встанет больше он.
О брате ли, Иньес, ты плачешь?
Моим мечом он поражен.
— Не плачу я, сеньор любезный,
Но мне наряд мешает мой,
Мне дайте нож, сеньор любезный:
Я длинный шлейф обрежу свой.
Тогда учтиво рыцарь Рико
Кинжал толедский подает,
Тогда учтиво рыцарь Рико,
Полет коня замедлив, ждет.
Лицо Иньес к нему склоняет,
Чтоб взор ее он видеть мог,
И в грудь ему Иньес вонзает
В Толедо кованный клинок.
Року надобно, чтоб рассталася,
С тем, люблю кого, не видалася.
Вылетай, душа, ах! из тела вон.
Я тоскую, увы! уехал он.
Каково без души на свете жить?
Не живою, но мертвой должно быть.
Я так шатаюсь бездушна, как тень,
Только что жива, ночь плачу и день.
Слезы затмили всее красоту.
Младость, утехи я чту в суету, —
Только отрада любезного вид,
Он меня тешит и он веселит;
Остаток я зрю лишь в нем живота,
Дышит увядша лишь им красота.
Ах, только лишь в ответе тем я живу,
Что милой его в разлуке слыву.
Так опускается розовой цвет,
Оставит его как солнечный свет;
Но сохнет совсем он только затем,
Что чает увидеть луч солнечный днем.
Эта надежда питает меня,
Что, мой мне любезный, верность храня,
Скоро и скоро ко мне прилетит;
Он душу в меня с собой возвратит.
1776
Луна! любовников чувствительнейший друг!
Пролей свой бледный свет на сей зеленый луг!
Услыши голос мой, исполненный стенанья,
Узри потоки слез и томны воздыханья!
Приемля лиру я незвонкую, печальну,
Хочу воспета песнь унылу, погребальну!
Хочу, чтобы то всё, что дышит и живет,
Познало бы о том, что дух мой днесь гнетет!
Что сердце бедное страдать столь заставляет,
Что слезы из очей ручьями извлекает!
Близь берега сего, где видны кипарисы,
Почиет с миром прах любезныя Кларисы!
Здесь иволги поют печальны песни в день,
А в ночь сова кричит, на старый седши пень!
На камне, что сокрыл любви моей предмет,
С репейником, я зрю, крапива уж растет!
Дни кончила она в летах красы цветущей;
Лик с розой сходен был, на поле вновь растущей,
Улыбка нежная всех сердце заражала;
Она счастливила словами и пленяла!..
…И дружество ее, творя меня блаженным,
Любезным стало мне и самым драгоценным.
Но ах! тебя уж нет! и хладная могила
Навеки образ твой дражайший поглотила!..
Навеки?.. А я жив!.. Я жив! Я существую!
И в жизни мучуся, и плачу, и тоскую!
И только смерть одну отрадой вижу я!
Приди, желанная! С охотой жду тебя!..
Мою любезную теперь я воспевая
И милую душу ее воспоминая,
Чувствительность из глаз слез токи исторгает,
И лира, орошась, нескладный звук пускает!
С любезной живучи в разлуке,
Мой томный дух теперь страдает;
И быть, по гроб в сей злейшей муке
Судьбина гнева предвещает.
О рок! за что, о рок жестокий!
Меня несносно так караешь?
Или в печали сей глубокой
Мученья большего желаешь?
Когда не сыт ты сей напастью,
Что самой смерти мне тяжеле,
Рази меня во гроб всей страстью
И успокой дух томный в теле.
Рви, мучь, терзай как можно зляе:
Коль жизнь свою я ненавижу,
Коль нет того, что мне миляе
Всего, что в свете я не вижу.
Я смерть себе приму в награду
За все мое теперь терпенье.
Один мне будет гроб в отраду
С моей любезной в разлученье.
А ты, дражайшая! заочно
Почувствуй, как мой дух страдает;
И если быть тому не мочно,
Чего надежда нас лишает,
Приди на место, где могила,
И вспомни, как с тобой расстался;
Мне жизнь моя была постыла,
И без тебя все дни терзался.
Те взоры, что меня пленяли,
Пусти во прах иссохши тела,
Чтоб купно кости ощущали
То, что меня ты пожалела.
Доколе мне в сей грусти злой с любезной в разлученье жить,
Доколь вздыхать по всякий час,
Лишась ее дражайших глаз.
Хотя уже надежды нет, другую не могу любить,
Одна во мне всю кровь зажгла,
Одна меня пленить могла.
О злой случай, на что ты дал,
Чтоб я, ее увидев, знал?
И склонность получил,
Чтоб после век грустил.
Я в тех местах, где зрел ее, потоки слез невольно лью,
И только лишь на них взгляну,
Я тотчас все воспомяну.
Что было тут, что видел я, и вспомню тут всю мысль мою,
Слова ее и всю любовь,
И будто разлучуся вновь,
Грущу не знаю, что начать,
Хощу и зреть, но негде взять,
Весь дух во мне замрет,
Что тут ее уж нет.
Забудуся на краткий час, что я лишен забав моих,
Среди речей, средь мыслей всех,
Приходят в ум часы дней тех,
В которые я счастлив был, и что живу в печалях злых,
И сей незапный мне удар,
Винит еще жесточе жар,
В ночи сомкну глаза в слезах,
Она и тут в моих глазах,
Всегда она со мной
Потерян мой покой.
А ты моя любезная вздохни хоть только раз о мне
И вспомня, из драгих очей
Хотя две капли слез пролей,
И обрати ты милый взор хоть раз к печальной стране,
Взгляни в поля, пусти меж гор
И чрез леса ко мне сей взор,
Ты так, как прежде мне была,
По смерть мою всегда мила,
А я уж не в себе,
Душа моя в тебе.