Выложен гроб лоскутками
Тряпочек, пестрых платков;
В церкви он на́ пол поставлен, —
В крае обычай таков.
В гробе ютится старушка,
Голову чуть наклоня,
Лик восковой освещают
Поздние проблески дня.
Колокол тихо ударил...
Гроб провожает село...
Пенье... Знать, кокон дубовый
На́ зиму сносят в дупло.
Всякий идущий за гробом
Мо́лча лелеет мечту —
Сказано: встанет старушка
Вся и в огнях, и в свету!
Записал я длинный адрес на бумажном лоскутке,
Все никак не мог проститься и листок держал в руке.
Свет растекся по брусчастке. На ресницы и на мех,
И на серые перчатки начал падать мокрый снег.
Шел фонарщик, обернулся, возле нас фонарь зажег,
Засвистел фонарь, запнулся, как пастушеский рожок.
И рассыпался неловкий, бестолковый разговор,
Легче пуха, мельче дроби… Десять лет прошло с тех пор.
Даже адрес потерял я, даже имя позабыл
И потом любил другую, ту, что горше всех любил.
А идешь — и капнет с крыши: дом и ниша у ворот,
Белый шар над круглой нишей, и читаешь: кто живет?
Есть особые ворота и особые дома,
Есть особая примета, точно молодость сама.
Как старьевщик, роюсь в стародавнем,
Лоскуток за лоскутком беру:
Помню домик, хлопающий ставнем,
За посадским вездом, на юру.
Был хозяин хмурый привередник,
А еще какого бы рожна?
Надевала кружевной передник
В праздники красавица-жена.
Выходила за ворота чинно —
Руки этак, карамель во рту.
Мимо я блуждал небеспричинно,
Заломив студенческий картуз.
И однажды, робость пересиля,
Я присел на бревна у крыльца…
«Погуляла б, да боюсь Василя», —
Прошептала, не подняв лица.
Но хозяин соль повез в июле,
Задолжав за выгон панычам,
А пылали на грозовом тюле
Зоркие зарницы по ночам.
Ты, Украйна, или юность просто,
Но как сладко в памяти легли
Заревые ночи у погоста
В душном паре мреющей земли.
И прохлада дрожкого рассвета,
И над прудом задымивший пар…
Это было, и любовно это
Сохранила память-антиквар.
— Среди примет ты видел след?
— Ступня ея. Сомненья нет.
— Из праха вырежь ту ступню,
И дай ее обнять огню.
Ее лизнет язык огня,
И станет слушаться ступня.
— А что̀ потом? А как потом?
Ступню куда мы поведем?
— Возьмешь ты бережно тот прах,
И в трех его яви цветах.
Оденешь в красный лоскуток,
И подожди, да минет срок.
Оденешь в черный, завяжи,
Ступню в том черном подержи.
И после в желтый лоскуток
Замкни, и выдержи зарок.
— А что̀ потом? Горит ступня.
И пляшет, мучает меня.
— Потом цветную нить скрути,
К подушке ближе помести.
Ступню на занавесь повесь,
И в жаркой мысли медли весь.
Зеленый прутик отыщи,
Хлещи, семь раз ее хлещи.
При смене зорь, в полночный час,
Хлещи, хоть спи, хлещи семь раз.
И припевай: Любви ищу.
Не землю, сердце я хлещу.
— Смотри, дрожит, идет ступня,
Люби меня! Люби меня!
— Среди примет ты видел след?
— Ступня ее. Сомненья нет.
— Из праха вырежь ту ступню,
И дай ее обнять огню.
Ее лизнет язык огня,
И станет слушаться ступня.
— А что потом? А как потом?
Ступню куда мы поведем?
— Возьмешь ты бережно тот прах,
И в трех его яви цветах.
Оденешь в красный лоскуток,
И подожди, да минет срок.
Оденешь в черный, завяжи,
Ступню в том черном подержи.
И после в желтый лоскуток
Замкни, и выдержи зарок.
— А что потом? Горит ступня.
И пляшет, мучает меня.
— Потом цветную нить скрути,
К подушке ближе помести.
Ступню на занавесь повесь,
И в жаркой мысли медли весь.
Зеленый прутик отыщи,
Хлещи, семь раз ее хлещи.
При смене зорь, в полночный час,
Хлещи, хоть спи, хлещи семь раз.
И припевай: Любви ищу.
Не землю, сердце я хлещу.
— Смотри, дрожит, идет ступня,
Люби меня! Люби меня!