Государственный советник Хитоши.
Кусты бамбука
за камышом не видны;
моей же страсти
не скрыть мне... О, зачем же
она так миловидна?
Под кустами
Снег лежит,
Весь истаял,
И сквозит.
Вот подснежник
Под ольхой, —
Он в одежде
Голубой.
Для чего ж он
Так спешит?
Что тревожит?
Что томит?
Когда я утром шла в кустах, на
них осенняя роса лежала.
Рукав я замочила. Ночью он совсем
промок от слез. Я по тебе их проли-
вала.
Из-под тенистого куста
С подстилкой моховою,
Фиалок темных я нарвал,
Увлаженных росою!
Принес к тебе их! С лепестков
Прохладой ночи веет...
Твой добрый взгляд, твой милый взгляд
Их теменью темнеет!
Утренняя почта для А.А. Ахматовой из города Сестрорецка
В кустах Финляндии бессмертной,
где сосны царствуют сурово,
я полон радости несметной,
когда залив и Комарово
освещены зарей прекрасной,
осенены листвой беспечной,
любовью Вашей — ежечасной
и Вашей добротою — вечной.
Весенний дождь хлестал кусты
И над землянкой ветер злился…
Мне этой ночью снилась ты
И городок далекий снился. В какой бы ни был стороне,
Какой бы ни свистел мне ветер,
Не надо больше счастья мне,
Чем-то, что ты живешь на свете.
Она кормила зимних птичек,
Бросая крошки из окна.
От их весёлых перекличек
Смеялась радостно она.
Когда ж она бежала в школу,
Питомцы, слыша снега хруст,
Ватагой шумной и весёлой
Неслись за ней с куста на куст!
Девочка мальчику розу дарит,
Первую розу с куста.
Девочку мальчик целует в уста,
Первым лобзаньем дарит.
Солнышко скрылось, аллея пуста…
Стыдно в уста целовать!
Девочка, надо ли было срывать
Первую розу с куста?
Пограничной водой наливается куст,
и трава прикордонная жжется.
И боится солдат святотатственных чувств,
и поэт этих чувств бережется.
Над холодной водой автоматчик притих,
и душа не кричит во весь голос.
Лишь во славу бессилия этих двоих
завывает осенняя голость.
Да в тени междуцарствий елозят кусты
и в соседнюю рвутся державу.
И с полей мазовецких журавли темноты
непрерывно летят на Варшаву.
Ночь ползет из травы, из кустов;
Чуть погаснет закат, проступает;
Нет плотины теням, нет оков:
Тень возникшую тень нагоняет.
И, соткавшись в глубокую тьму,
В темной жизни своей веселятся;
Что и как — не узнать никому,
Но на утро цветы расплодятся!
Что ветру говорят кусты,
листом бедны?
Их речи, видимо, просты,
но нам темны.
Перекрывая лязг ведра,
скрипящий стул —
«Сегодня ты сильней. Вчера
ты меньше дул».
А ветер им — «Грядет зима!»
«О, не губи».
А может быть — «Схожу с ума!»
«Люби! Люби!»
И в сумерках колотит дрожь
мой мезонин…
Их диалог не разберешь,
пока один.
Пышно липа цвела; заливался в кустах соловей;
Солнце смехом приветным смеялось;
Ты, целуя меня, обнимала рукою своей,
Полной грудью ко мне прижималась.
Но опали листы, глухо ворон в лесу прокричал,
Солнце мертвенным взором смотрело,
И друг другу «прости» без волнения каждый сказал,
И превежливо мне ты присела.
На кустах растут разрывы
Облетелых туч. У сада
Полон рот сырой крапивы:
Это запах гроз и кладов.
Устает кустарник охать.
В небе множатся пролеты.
У босой лазури — походь
Голенастых по болоту.
И блестят, блестят, как губы,
Не утертые рукою,
Лозы ив, и листья дуба,
И следы у водопоя.
То клубникой, то бананом
Пахнет крэмовый жасмин,
Пышно-приторным дурманом
Воссоздав оркестр румын.
Раковина окарины,
Пестротканное литье.
Устрицы и мандарины.
Вместо жизни — пляс-житье.
Лоскощекие мещанки.
Груди — дыни, жабой брошь.
Разговорные шарманки.
Имперьял идет за грош.
Бутафорскою туникой
Шансонетка, с гнусью мин,
То бананом, то клубникой
Помавает, вся — жасмин.
Я увидел во сне можжевеловый куст,
Я услышал вдали металлический хруст,
Аметистовых ягод услышал я звон,
И во сне, в тишине, мне понравился он.
Я почуял сквозь сон легкий запах смолы.
Отогнув невысокие эти стволы,
Я заметил во мраке древесных ветвей
Чуть живое подобье улыбки твоей.
Можжевеловый куст, можжевеловый куст,
Остывающий лепет изменчивых уст,
Легкий лепет, едва отдающий смолой,
Проколовший меня смертоносной иглой!
В золотых небесах за окошком моим
Облака проплывают одно за другим,
Облетевший мой садик безжизнен и пуст…
Да простит тебя бог, можжевеловый куст!
Ржавеют на кустах цветы сирени,
Теряя вид, теряя запах свой.
А яблоня стоит как существо
Стыдливое и полное смиренья,
Но больше, чем сирень, она грустит,
Когда с неё, белея, цвет летит.
Сирень что обещала, то свершила:
Себя сожгла и радость раздала.
А яблоня, хоть пышно расцвела,
Признания пока не заслужила.
И вешний запах так смущённо льёт…
Цвет — это цвет. Каков-то будет плод?
Отпоют нас деревья, кусты,
Люди, те, что во сне не заметим,
Отпоют окружные мосты,
Или Киевский, или ветер.
Да и степь отпоет, отпоет,
И товарищи, кто поумнее,
А еще на реке пароход,
Если голос, конечно, имеет.
Басом, тенором — все мне одно,
Хорошо пароходом отпетым
Опускаться на светлое дно
В мешковину по форме одетым.
Я затем мешковину одел,
Чтобы после, на расстоянье,
Тихо всплыть по вечерней воде
И услышать свое отпеванье.
Мутныя, влажныя тени дрожат
В темных кустах.
Тихо и глухо деревья шумят,—
Мучит их страх…
Черная полночь ползет из кустов,
Скорбно глядит.
Можно ли Богу молиться без слов?
Сердце молчит…
Тучею месяц закрылся давно.
Звезд не видать…
Если вокруг, как в могиле, темно,
Что мне сказать?
Хмурая застигла ночь,
На пути — бурьян…
Дышит холодом с реки,
Каплет сквозь туман.
Но как будто там — вдали,
Из-под этих туч,
За рекою — огонька
Вздрагивает луч…
И как будто где-то там
Голоса в кустах…
Песня эта или звон
У меня в ушах?
В реку брошусь я — в кусты
Брошусь сквозь туман —
Впереди тепло и свет,
На пути — бурьян…
Кто розе, кто берёзе, кто яблоне в цвету,
А предки поклонялись ракитову кусту.
Ни в печку, ни в постройку — чего с него возьмёшь?
Ну, разве что из прутьев корзиночку сплетёшь.
Но пел гусляр былину, где от избытка чувств
Микула сошку кинул за тот ракитов куст.
Здесь горьки слёзы лили вдова и сирота.
Невесту обводили вкруг этого куста.
Высокая осока под тем кустом росла
И луговая утушка всю ночку в ней спала.
Не слушайся я старших, и серенький волчок
Меня б под куст ракитов, как в песне, уволок.
Весною куст ракитов видать во все концы.
Огромные серёжки, как малые птенцы.
Бредём сырой землею да по сухой траве
Туда, где куст ракитов желтеет в синеве.
Друг юности далёкой идёт со мной туда.
Как жаль, что не видались мы в зрелые года!
И та пришла со мною, кто сердцу всех милей.
Да вот не повстречались мы в юности моей.
А в поле ни былинки, а в роще ни листа…
А в мире нет прекрасней ракитова куста!
У опушки ельник мелкий
да зеленый луг.
Высоко на елке белка
закачала сук.
На лужайке ребятишки
ловят лягушат.
Отряхает белка шишки
с елки на ребят.
Каждый сук для белки мостик,
каждый куст ей дом.
Так и скачет рыжий хвостик
в ельнике густом.
Убежит под куст косматый,
выскочит опять.
Меж густых ветвей ребятам
белку не поймать.
Еще и холоден и сыр
Февральский воздух, но над садом
Уж смотрит небо ясным взглядом,
И молодеет Божий мир.
Прозрачно-бледный, как весной,
Слезится снег недавней стужи,
А с неба на кусты и лужи
Ложится отблеск голубой.
Не налюбуюсь, как сквозят
Деревья в лоне небосклона,
И сладко слушать у балкона,
Как снегири в кустах звенят.
Нет, не пейзаж влечет меня,
Не краски жадный взор подметит,
А то, что в этих красках светит:
Любовь и радость бытия.
Эй, красавица, — стой, погоди!
Дальше этих кустов не ходи.За кустами невылазна грязь,
В этой грязи утонет и князь.Где-нибудь, возле края земли,
Существуют еще короли.Может, ты — королевская дочь,
Может, надо тебе помочь.И нельзя уходить мне прочь,
Если встретились ты и ночь.Может, нищая ты, голодна
И шатаешься не от вина.Может, нет у тебя родных
Или совести нет у них, Что пустили тебя одну
В эту грозную тишину.Глубока наша глушь лесная,
А тропинок и я не знаю…
Хмурая застигла ночь,
На пути — бурьян…
Дышет холодом с реки,
Каплет сквозь туман.
Но, как будто, там, вдали,
Из-под этих туч,
За рекою — огонька
Вздрагивает луч…
И, как будто, где-то там
Голоса в кустах…
Песня это — или звон
У меня в ушах?
В реку брошусь я, — в кусты
Брошусь сквозь туман… —
Впереди тепло и свет,
На пути — бурьян…
Осеню себя осенью — в дальний лес уйду.
В день туманный и серенький подойду к пруду.
Листья, точно кораблики, на пруде застыв,
Ветерка ждут попутного, но молчат кусты.
Листья мокрые, легкие и сухие столь,
Что возьмешь их — ломаются поперек и вдоль.
Не исчезнуть скоробленным никуда с пруда:
Ведь она ограниченна, в том пруде вода.
Берега всюду топкие с четырех сторон.
И кусты низкорослые стерегут их сон.
Листья легкие-легкие, да тяжел удел:
У пруда они выросли и умрут в пруде…
Набух, оттаял лед на речке,
Стал пегим, ржаво-золотым,
В кустах затеплилися свечки,
И засинел кадильный дым.Березки — бледные белички,
Потупясь, выстроились в ряд.
Я голоску веснянки-птички,
Как материнской ласке, рад.Природы радостный причастник,
На облака молюся я,
На мне иноческий подрясник
И монастырская скуфья.Обету строгому неверен,
Ушел я в поле к лознякам,
Чтоб поглядеть, как мир безмерен,
Как луч скользит по облакам, Как пробудившиеся речки
Бурлят на талых валунах,
И невидимка теплит свечки
В нагих, дымящихся кустах.
А мне от куста — не шуми
Минуточку, мир человечий! —
А мне от куста — тишины:
Той, — между молчаньем и речью.
Той, — можешь — ничем, можешь — всем
Назвать: глубока, неизбывна.
Невнятности! наших поэм
Посмертных — невнятицы дивной.
Невнятицы старых садов,
Невнятицы музыки новой,
Невнятицы первых слогов,
Невнятицы Фауста Второго.
Той — до всего, после всего.
Гул множеств, идущих на форум.
Ну — шума ушного того,
Все соединилось в котором.
Как будто бы все кувшины́
Востока — на лобное всхолмье.
Такой от куста тишины,
Полнее не выразишь: полной.
Около 20 августа 1934
Как празднично сад расцветила сирень
Лилового, белого цвета.
Сегодня особый — сиреневый — день,
Начало цветущего лета.
За несколько дней разоделись кусты,
Недавно раскрывшие листья,
В большие и пышные гроздья-цветы,
В густые и влажные кисти.
И мы вспоминаем, с какой простотой,
С какою надеждой и страстью
Искали меж звёздочек в грозди густой
Пятилепестковое «счастье».
С тех пор столько раз перед нами цвели
Кусты этой щедрой сирени.
И если мы счастья ещё не нашли,
То, может быть, только от лени.
Стоял Терновный куст.
Лиса мошенничать обыкла
И в плутни вникла.
Науку воровства всю знает наизуст,
Как сын собачий
Науку о крючках,
А попросту бессовестный подьячий.
Лисице ягоды прелестны на сучках,
И делает она в Терновник лапой хватки,
Подобно как писец примается за взятки.
Терновный куст
Как ягодой, так шильем густ
И колется. Лиса ярится,
Что промысел ея без добычи варится.
Лисица говорит Терновнику: «Злодей!
Все лапы исколол во злобе ты своей».
Терновник отвечал: «Бранись, как ты изволишь:
Не я тебе колю, сама себя ты колешь».
Читатель! знаешь ли, к чему мои слова?
Каков Терновный куст, сатира такова.
Я с Мечтою обручился и венчальный стих пою,
Звезды ясные, сойдите в чашу брачную мою.
Сладко грезе светлой спится далеко от тьмы земной,
Там, где звездный куст огнится многоцветной пеленой.
Куст восходит, возрастает, обнимает все миры,
Драгоценности рождает нескончаемой игры.
Жар-цветы и цвет-узоры смотрят вниз с ветвей куста,
Светом помыслы одеты, в звездных ризах Красота.
Бриллиантовою пылью осыпается жар-цвет,
Манит душу к изобилью сказка огненных примет.
Искры, жгите, вейтесь, нити, плющ, змеись по Бытию,
Звезды ясные, сойдите в чашу брачную мою.
Я венчалася с дружком
Под кусточком под кустом,
Платье свадебно Луна
Убелила с высоты,
Наша церковь — тишина,
Гости свадебны — цветы.
Под кусточком под кустом
Там и свадебный был дом,
Были певчие у нас:
Между ладанных ветвей,
Всю-то ночку пел — как раз
Надо мною — соловей.
Обручала нас весна,
Обвенчала тишина,
И на яблоне лесной
Осыпались лепестки.
Хорошо ль тебе со мной?
Вечно ль будем мы дружки?
На полянке под кустом
спит охотник крепким сном.
Зайцы вылезли из нор,
Слышен тихий разговор:
— Он заснул, не притворяется?
Загляни ему в лицо.
Что? и пес не просыпается?
Так утащим ружьецо...
— Но ружье начнет стрелять —
В нем огромнейший заряд!
Нет, уж лучше шляпу взять,
будет люлька для зайчат...
На полянке под кустом
спит охотник крепким сном
и не слышит, глупый, спора —
Чьим зайчатам люлька впору.
И царственный карлик —
гранатовый куст.
А. АхматоваКогда полмира пламенем объято,
когда повсюду, как штыки, солдаты,
отец и сын за каменной тюрьмой,
она — портрет из залов Третьяковки,
она — скульптура в мягкой упаковке,
и свет ее замаскирован тьмой.Ее колонной мраморной прозвали,
от вражьего нашествия спасали,
везли в Ташкент, как некий идеал.
Она, окаменевшая, молчала
и лишь четверостишия роняла,
как жемчуг, на каррарский пьедестал.С Ахматовой, ожившей от блокады,
и Дант и Пушкин, и сама Эллада,
как царский поезд, прибыли в Дюрмень.
Глубокий край, во тьме — звезда Востока,
а по камням ступает одиноко
Ахматовой торжественная тень.Ни знанием, ни скорбью не нарушив
азийские причудливые души,
она глядела в дали твои, Русь.
Ждала исхода битвы богатырской,
молитвою молилась монастырской
и мимоходом дланью материнской
гранатовый благословила куст…
Белки, зайки, мышки, крыски,
Землеройки, и кроты,
Как вы вновь мне стали близки!
Снова детские цветы.
Незабудки расцветают,
Маргаритки щурят глаз,
Подорожники мечтают —
Вот роса зажжет алмаз.
Вплоть до самой малой мошки,
Близок стал мне мир живых,
И змеистые дорожки
Повели к кустам мой стих.
А в кустах, где все так дико,
Притаился хмурый еж.
Вон краснеет земляника,
Сколько ягод здесь найдешь!
Все цветы на зов ответят,
Развернув свои листки
А в ночах твой путь осветят
Между травок светляки.
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.
С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.
Зерна глаз твоих осыпались, завяли,
Имя тонкое растаяло, как звук,
Но остался в складках смятой шали
Запах меда от невинных рук.
В тихий час, когда заря на крыше,
Как котенок, моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.
Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Все ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи —
К светлой тайне приложил уста.
Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.