Ногти ночи цвета крови,
Синью выведены брови,
Пахнет мускусом крысиным,
Гиацинтом и бензином,
Носит счастье на подносах,
Ищет утро, ищет небо,
Ищет корку злого хлеба.
В этот час пусты террасы,
Спят сыры и ананасы,
Спят дрозды и лимузины,
Не проснулись магазины.
Этот час — четвертый, пятый —
Будет чудом и расплатой.
Небо станет, как живое,
Закричит оно о бое,
Будет нежен, будет жаден
Разговор железных градин,
Город, где мы умираем,
Станет горем, станет раем.
И мы простим, и Бог простит.
Мы жаждем мести от незнанья.
Но злое дело — воздаянье
Само в себе, таясь, таит.И путь наш чист, и долг наш прост:
Не надо мстить. Не нам отмщенье.
Змея сама, свернувши звенья,
В свой собственный вопьется хвост.Простим и мы, и Бог простит,
Но грех прощения не знает,
Он для себя — себя хранит,
Своею кровью кровь смывает,
Себя вовеки не прощает —
Хоть мы простим, и Бог простит.
Я громом их в отчаяньи застигну,
Я молнией их пальмы сокрушу,
И месть на месть и кровь на кровь воздвигну,
И злобою гортань их иссушу.Я стены их сотру до основанья,
Я камни их в пустыне размечу,
Я прокляну их смрадное дыханье,
И телеса их я предам мечу.Я члены их орлятам раскидаю,
Я кости их в песках испепелю,
И семя их в потомках покараю,
И силу их во внуках погублю.На жертву их отвечу я хулою,
Оставлю храм и не приду опять,
И девы их в молитве предо мною
Вотще придут стенать и умирать.
«Красные капли!» Земля восстонала.
«Красные капли! Их мало!
В недрах творения — красное млеко,
Чтоб воссоздать человека.
Туп он, и скуп он, и глух он, и нем он,
Кровь проливающий Демон.
Красные капли скорей проливайте,
Крови мне, крови давайте!
Месть совершающий, выполни мщенье,
Это Земли есть решенье.
Месть обернется, и будет расцветом.
Только не в этом, не в этом.
Бойтесь, убившие! Честь убиенным!
Смена в станке есть бессменном.
Кровь возвратится. Луна возродится.
Мстителю месть отомстится!»
«Красныя капли!» Земля возстонала.
«Красныя капли! Их мало!
«В недрах творения — красное млеко,
Чтоб возсоздать человека.
«Туп он, и скуп он, и глух он, и нем он,
Кровь проливающий Демон.
«Красныя капли скорей проливайте,
Крови мне, крови давайте!
«Месть совершающий, выполни мщенье,
Это Земли есть решенье.
«Месть обернется, и будет расцветом.
Только не в этом, не в этом.
«Бойтесь, убившие! Честь убиенным!
Смена в станке есть безсменном.
«Кровь возвратится. Луна возродится.
Мстителю месть отомстится!»
Все чуждо женщине в искусстве, кроме страсти,
Всегда с ней гений одинок…
Орфей бродил с пантерою, от ног
Его не отводившей жадной пасти,
Чуть он наколется ступнею обнаженной
На розы шип и кровь польется —
Одним прыжком ужь зверь несется
И, музыку забыв, кровь лижет, опьяненный…
Страшись, поэт, поклонниц, хитрых дев!
Не лиры их влечет чарующий напев.
Нет—сердце, что исходит кровью!
Пусть млеет страсть в волшебных звуках —
Им надо крови в твоих муках,
Чтоб всласть натешиться поруганной любовью!..
А. Лачинов.
Свободна воля человека,
Разгульно бешенство страстей.
Спроси безумного Ацтека,
Спроси о цвете орхидей.
О том, как много вспышек жадных
Среди тропических лесов.
О жатвах мира, странных, страдных,
Под гром небесных голосов.
Непостижимые изломы
В сердцах жрецов и палачей,
Разрывы, молнии, и громы,
И кровь, хмельная от лучей.
И кровь, и кровь, своя, чужая,
На высях стройных пирамид,
Где, светоч бездн, доныне, злая
Агава, хищный цвет, горит.
Пять гвоздей горит в подкове,
В беге быстрого коня.
Слышишь клич: Огня! Огня!
Слышишь голос: Крови! Крови!
Я далеко. Жди меня.
Как на гуслях сладкострунных
Древле пять жужжало струн, —
Как пяти желает лун
Май, что мед лобзаний лунных
Копит в снеге, в льдяном юн, —
Как в мелькающей основе
Пятикратно рдеет нить,
Чтобы взор заполонить, —
Я в твоей, всечасно, крови.
Верь звезде! Должна любить!
В райских обителях — блеск и сиянье:
Праведных жён и мужей одеянье
Всё в драгоценных камнях.
Эти алмазы и эти рубины
Скованы в небе из дольной кручины, —
Слёзы и кровь в их огнях.
Ангел-хранитель! Куёшь ты прилежно
Слёзы и кровь, —
Ах, отдохни ты порой безмятежно,
Царский венец не всегда мне готовь.
Меньше алмазом в обителях рая,
Ангел, поверь, мне не стыд.
Бедную душу недоля земная
Каждою лишней слезою томит.
Пчелке твердила мать:
«К свечке нельзя летать!»
Только ее урок
Юной пчеле не впрок.
Носится вкруг огня,
Гулко жужжа, звеня;
Мать ей кричит вослед:
«Пчелка, опасен свет!»
Кровь, молодая кровь…
Вновь бы кружить и вновь;
Ярок свечи огонь, —
«Пчелка, крылом не тронь!»
Вспыхнул огня язык,
Пчелка сгорела вмиг, —
Это тебе урок:
Бойся любви, сынок!
Пусть загорается денница,
В душе погибшей — смерти мгла.
Душа, как раненая птица,
Рвалась взлететь — но не могла.И клонит долу грех великий,
И тяжесть мне не по плечам.
И кто-то жадный, темноликий,
Ко мне приходит по ночам.И вот — за кровь плачу я кровью.
Друзья! Вы мне не помогли
В тот час, когда спасти любовью
Вы сердце слабое могли.О, я вины не налагаю:
Я в ваши верую пути,
Но гаснет дух… И ныне — знаю —
Мне с вами вместе не идти.
Пускай иссяк источник животворный
В сердцах людей, проклявших вечный свет.
Пускай они влачат свой век позорно,
Греху служа, забыв святой завет.
Весь мрак греха расчистит и развеет
Одна лишь капля крови пролитой,
И вечность вновь детей своих взлелеет,
И вновь призыв послышится святой.
И, как заря пред солнечным рассветом
Пролившись, тьму убьет святая кровь,
И будет кровь опять святым заветом,
Что мир омыт и царствует любовь.
Чудотворным молилась иконам,
призывала на помощь любовь,
а на сердце малиновым звоном
запевала цыганская кровь… Эх, надеть бы мне четки, как бусы,
вместо черного пестрый платок,
да вот ты такой нежный и русый,
а глаза — василек… Ты своею душою голубиной
навсегда затворился в скиту —
я же выросла дикой рябиной,
вся по осени в алом цвету… Да уж, видно, судьба с тобой рядом
свечи теплить, акафисты петь,
класть поклоны с опущенным взглядом
да цыганскою кровью гореть…
Этот лес совсем по Мейерхольду
Ставила природа, и когда
Я войду в него, свою Изольду
Встречу в нем — Изольду изо льда…
Взгляд ее студеный смотрит зорко
Сквозь обставшие ее леса.
Блестко выхрусталено озерко,
И на нем заката полоса.
Создал чей резец мою снегурку,
Девственную женщину мою?
В Сивку-Бурку — вещую Каурку
Превращу покорную скамью…
И взлетя на ней победолетно,
Вскрою вены — кровью станет лед,
Голубой снегурки лед бесплотный,
Чтобы он воспринял кровь и плоть!
О, ты — из всех залинейных нот
Нижайшая! — Кончим распрю!
Как та чахоточная, что в ночь
Стонала: еще понравься! Ломала руки, а рядом драк
Удары и клятв канаты.
(Спал разонравившийся моряк
И капала кровь на мя —
тую наволоку…)А потом, вверх дном
Стакан, хрусталем и кровью
Смеясь… — и путала кровь с вином,
И путала смерть с любовью.«Вам сон, мне — спех! Не присев, не спев —
И занавес! Завтра в лёжку!»
Как та чахоточная, что всех
Просила: еще немножкоПонравься!.. (Руки уже свежи,
Взор смутен, персты не гнутся…)
Как та с матросом — с тобой, о жизнь,
Торгуюсь: еще минуткуПонравься!..
На синем — темно-розовый закат
И женщина, каких поют поэты.
Вечерний ветер раздувает плат:
По синему багряные букеты.И плавность плеч и острия локтей
Явила ткань узорная, отхлынув.
Прозрачные миндалины ногтей
Торжественней жемчужин и рубинов.У юных мучениц такие лбы
И волосы — короны неподвижней.
Под взлетом верхней девичьей губы
Уже намеченная нега нижней.Какой художник вывел эту бровь,
И на виске лазурью тронул вену,
Где Рюриковичей варяжья кровь
Смешалась с кровью славною Комнена?
И что ни человек, то смерть, и что ни
Былинка, то в огонь и под каблук,
Но мне и в этом скрежете и стоне
Другая смерть слышнее всех разлук.Зачем — стрела — я не сгорел на лоне
Пожарища? Зачем свой полукруг
Не завершил? Зачем я на ладони
Жизнь, как стрижа, держу? Где лучший друг, Где божество мое, где ангел гнева
И праведности? Справа кровь и слева
Кровь. Но твоя, бескровная, стократ
Смертельней.Я отброшен тетивою
Войны, и глаз твоих я не закрою.
И чем я виноват, чем виноват?
«Ученые Грузии нашли золото
в составе крови человека».
(Из журнальной статьи)
Не так давно ученые открыли
Пусть небольшой, но золотой запас.
Они его не в рудниках отрыли,
Они его нашли в крови у нас.
И пусть всего-то малая частица,
Не в этом суть, а суть, наверно, в том,
Что в нашем сердце золото стучится,
И мы весь век живем, как говорится,
Согреты этим золотым огнем.
Мы знаем фразу: «золотые руки!»
Иль, скажем: «Золотая россыпь слов!»
Теперь буквально с помощью науки
Сказать мы вправе: «Золотая кровь!»
И может быть, с момента первородства,
Чем было больше золота в крови,
Тем больше было в людях благородства,
И мужества, и чести, и любви.
И я уверен в том, что у Чапая,
У Фучика, у Зои, у таких,
Кто отдал жизнь, не дрогнув, за других,
Струилась кровь по жилам золотая!
И право, пусть отныне медицина,
Ребят готовя в трудные бои,
Глядит не на процент гемоглобина,
А на проценты золота в крови.
И нет верней проверки на любовь,
На мужество и стойкость до конца.
Где полыхает золотая кровь,
Там бьются настоящие сердца!
Тема Райдера Хаггарда
Лесная птица, влетевшая в сумрачный зал;
Рука ребенка, зажавшая острый кинжал, —
Ты облик Жизни узнал ли? узнал ли? — Узнал!
Красиво небо в уборах вечерней зари,
Но солнце тонет в крови, все в крови, все в крови.
Звезды сиянье в воде непрозрачной пруда,
Расцвет фиалок в равнине, где скачет орда, —
Ты облик Смерти узнал ли? узнал ли? — О, да!
Темнеет небо в уборах вечерней зари,
Но солнце тонет в крови, все в крови, все в крови!
Нельзя проснуться от сна этих дней без примет,
Порвать ли цепи, где звенья — ряд стертых монет,
Ты облик Тайны узнал ли? узнал ли? — иль нет?
Померкло небо в уборах вечерней зари,
И солнце скрылось в крови, все в крови, все в крови!
19 марта 1923
День искупительного чуда,
Час освящения креста:
Голгофе передал Иуда
Окровавленного Христа.Но сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся, постиг,
Что не простит любви безбрежной
Ему коварный ученик.Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
Но разгорелася любовь.Она сияет правдой новой, —
Благословив ее зарю,
Он крест и свой венец терновый
Земному передал царю.Бессильны козни фарисейства:
Что было кровь, то стало храм,
И место страшного злодейства —
Святыней вековечной нам.
Мстислав:
Тем больше страсть моя к тебе непобедима…
Тем больше чувствую я власть моей любви!
Коль хладом бы тушить льзя было огнь в крови,
Давно бы погашен мой был тобою пламень;
Но тщетно: хоть вложи мне вместо сердца камень
И током слез моих кипящу кровь туши —
Умножишь только мне страдание души,
Но пламень мой к тебе все пламенем пребудет.
Они пришли. Столетних стен
Не жаль разнузданным вандалам,
И древний озарен Лувен
Сияньем дымчатым и алым.Горят музеи и дворцы,
Ровесники средневековья,
И в медных касках наглецы
Соборы обагряют кровью.И библиотека в огне,
Которой в мире нету равной…
Но как, Лувен, завиден мне
Твой горький жребий, жребий славный.Известие, что ты сожжен,
С вандалов новых сняло маски,
И мир, злодейством поражен,
Нетерпеливо ждет развязки.И пред судилищем веков
Твои развалины святые
И храмы, кровью залитые,
Красноречивей будут слов.
ОдиссейБрат мой, я вижу глаза твои тусклые,
Вместо доспехов меха леопарда
С негой обвили могучие мускулы,
Чувствую запах не крови, а нарда.Сладкими винами кубок твой полнится,
Тщетно вождя ожидают в отряде,
И завивает, как деве, невольница
Черных кудрей твоих длинные пряди.Ты отдыхаешь под светлыми кущами,
Сердце безгневно и взор твой лилеен,
В час, когда дебри покрыты бегущими,
Поле — телами убитых ахеян.Каждое утро страдания новые…
Вот, я раскрыл пред тобою одежды,
Видишь, как кровь убегает багровая,
Это не кровь, это наши надежды.АхиллБрось, Одиссей, эти стоны притворные,
Красная кровь вас с землей не разлучит,
А у меня она страшная, черная,
В сердце скопилась и давит и мучит.
Из чьей руки свинец смертельный
Поэту сердце растерзал?
Кто сей божественный фиал
Разрушил, как сосуд скудельный?
Будь прав или виновен он
Пред нашей правдою земною,
Навек он высшею рукою
В «цареубийцы» заклеймен.
Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир светлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью в жилах… знойной кровью.
И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил —
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть Тот рассудит,
Кто слышит пролитую кровь…
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..
В растении смарагдовая кровь,
Особенным послушная законам.
Зеленый лес шумит по горным склонам,
Зеленая встает на поле новь.
Но, если час пришел, не прекословь,
И жги рубин за празднеством зеленым.
Сквозя, мелькнуло золото по кленам,
И алый луч затеплила любовь.
Гранатом стал смарагд, перегорая.
В лесу костер цветов и черт излом.
Ковер огней от края и до края.
Не древо ль стало вещим нам узлом?
Любя, наш дух в чертог верховной славы
Вступает — надевая плащ кровавый.
Как кровь в виске твоем стучит,
Как год в крови, как счет обид,
Как горем пьян и без вина,
И как большая тишина,
Что после пуль и после мин,
И в сто пудов, на миг один,
Как эта жизнь — не ешь, не пей
И не дыши — одно: убей!
За сжатый рот твоей жены,
За то, что годы сожжены,
За то, что нет ни сна, ни стен,
За плач детей, за крик сирен,
За то, что даже образа
Свои проплакали глаза,
За горе оскорбленных пчел,
За то, что он к тебе пришел,
За то, что ты — не ешь, не пей,
Как кровь в виске — одно: убей!
Как солнце восходит раз в сутки,
Восходит в крови моей страсть…
И счастья минуту украсть
Спешу у Тоски-Беспробудки,
Сидящей собакою в будке,
Оскалив зубастую пасть.
Вся уличка в маевой тюльке
Качается, чуть бирюзясь.
Окрепла подснежная грязь.
Эстонка проносит копчульки.
И в птичьем восторженном бульке
Есть с бульком крови моей связь…
Я молод! Отдайся мне, солнце!
Отдайся, вся зелень! вся синь!
Отдайся отдачей святынь
Пчелиной душе аполлонца!
Сквози голубая коронца
Над ликом любимой! Аминь.
На раздробленной ноге приковыляла,
У норы свернулася в кольцо.
Тонкой прошвой кровь отмежевала
На снегу дремучее лицо.
Ей все бластился в колючем дыме выстрел,
Колыхалася в глазах лесная топь.
Из кустов косматый ветер взбыстрил
И рассыпал звонистую дробь.
Как желна, над нею мгла металась,
Мокрый вечер липок был и ал.
Голова тревожно подымалась,
И язык на ране застывал.
Желтый хвост упал в метель пожаром,
На губах — как прелая морковь…
Пахло инеем и глиняным угаром,
А в ощур сочилась тихо кровь.
И абие изыде кровь и вода…
Ев. Иоанна 19, ст. 34Ты, веками опозоренная,
Неустанно раззадоренная,
О людская кровь — руда,
Неужель с тобой не сложится
Снова, так что плоть обожится,
Строгий недруг твой — вода? Неужель густою пеною,
И кипучею, и тленною,
Вечно в нас тебе гореть?
И терпеть опустошения
От страстей ожесточения —
Клокотать, потом хиреть? Если б с легкостию водною,
Смелой, пылкой и свободною,
Совершала ты свой путь —
То огню ль страстей губящему
Иль унынию мертвящему
Смертью на тебя дохнуть?
Истомила мечта,
Вожделеньем взволнована кровь.
Эта жизнь и скучна и пуста,
А в мечте безмятежна любовь.
За машиной шумливой сидит молодая швея.
И бледна, и грустна, серебрится луна…
Отчего не слыхать соловья?
Отчего не лепечет волна?
И грустна, и бледна молодая швея.
Повстречать бы любовь,
Рассыпая пред нею цветы!
Вожделеньем взволнована кровь,
И румяны, и знойны мечты.
Под изношенным платьем не видно пленительных плеч.
Только шорох невнятный порой за стеной…
Отчего бы на ложе не лечь,
Обнажая свой стан молодой!
Только шорох невнятный от девственных плеч.
Истомила мечта,
Вожделеньем взволнована кровь.
Эта жизнь и скучна и пуста,
А в мечте лучезарна любовь.
Прежние звуки, с былым обаяньем
Счастья и юной любви!
Всё, что сказалося в жизни страданьем,
Пламенем жгучим пахнуло в крови! Старые песни, знакомые звуки,
Сон, безотвязно больной!
Точно из сумрака бледные руки
Призраков нежных манят за собой.Пусть обливается жгучею кровью
Сердце, а очи слезой! —
Доброю няней, прильнув к изголовью,
Старая песня, звучи надо мной! Пой! Не смущайся! Пусть время былое
Яркой зарей расцветет!
Может быть, сердце утихнет больное
И, как дитя в колыбели, уснет.
Вы меня прогоняли сквозь строй,
Вы кричали: «Удвой, и утрой,
В десять раз, во сто раз горячей,
Пусть узнает удар палачей».
Вы меня прогоняли сквозь строй,
Вы стояли зловещей горой,
И горячею кровью облит,
Я еще, и еще, был избить.
Но, идя как игрушка меж вас,
Я горел, я сгорал, и не гас.
И сознаньем был каждый смущен,
Что я кровью своей освящен.
И сильней, все сильней каждый раз,
Вы пугались блистающих глаз.
И вы дрогнули все предо мной,
Увидав, что меж вас — я иной.
Есть счастье у нас, поверьте,
И всем дано его знать.
В том счастье, что мы о смерти
Умеем вдруг забывать.
Не разумом, ложно-смелым.
(Пусть знает, — твердит свое),
Но чувственно, кровью, телом
Не помним мы про нее.О, счастье так хрупко, тонко:
Вот слово, будто меж строк;
Глаза больного ребенка;
Увядший в воде цветок, —
И кто-то шепчет: «Довольно!»
И вновь отравлена кровь,
И ропщет в сердце безвольном
Обманутая любовь.Нет, лучше б из нас на свете
И не было никого.
Только бы звери, да дети,
Не знающие ничего.
В тающем сумраке пропасти черной
Вьется кровавый ручей,
Вьется лениво, струею покорной,
В нем отражаются цепью узорной
Отсветы бледных лучей.
В мерном паденье струи неустанной,
В шепоте мертвой волны,
Прошлое близится, близится странно,
Снова живет — и уходит обманно
В тайну безвестной страны.
Медленно тянутся в сумраке мглистом,
Дышат, белея, цветы,
Грезят, отравлены скорбью о чистом,
Грезят и видят в сиянье лучистом
Радостный сон красоты.
Кровь путает, толкает и пьянит,
Совета лишь в своих вскипаньях спросит.
Пятнает, омывает и возносит
Дела времен и выси пирамид.
В пыланьи розы кровь. И хмель ей свит,
Хотя она не красный цвет в нем носит.
И сеет, сеет. Станет, косит, косит.
И лед скует. И явит снежный вид.
Отшельник, что десятки лет в пустыне
Замаливает грех под звон оков,
И девушка, что светит по долине,
И смотрит в жизнь, и смотрит в небо сине, —
Не равны ль вы? Аминь, скажу я, ныне,
И присно, и во веки всех веков.