Роза ль ты, розочка, роза душистая!
Всем ты красавица, роза цветок!
Вейся, плетися с лилеей и ландышем,
Вейся, плетися в мой пышный венок.
Нынче я встречу красавицу девицу,
Нынче я встречу пастушку мою:
«Здравствуй, красавица, красная девица!»
Ах!.. и промолвлюся, молвлю: люблю!
Вдруг зарумянится красная девица,
Вспыхнет младая, как роза цветок.
Взглянь в ручеечек, пастушка стыдливая,
Взглянь: пред тобою ничто мой венок!
Тебя полюбил я, красавица нежная,
И в светло-прозрачный, и в сумрачный день,
Мне любы и ясные взоры безбрежные,
И думы печальной суровая тень.
Ужели обман — эта ласка нежданная!
Ужели скитальцу изменишь и ты?
Но сердце твердит: это пристань желанная
У ног безмятежной святой красоты.
Люби же меня ты, красавица нежная,
И в светло-прозрачный, и в сумрачный день.
И пусть эти ясные взоры безбрежные
Все горе былое развеют как тень.
11 октября 1894
Вам, красавицы младые,
И супруге в дар моей
Песни Леля золотые
Подношу я в книжке сей.
Нравиться уж я бессилен
И копьем и сайдаком,
Дурен, стар и не умилен:
Бью стихами вам челом.
Бью челом; и по морозам
Коль вы ездите в санях,
Летом ходите по розам,
По лугам и муравам, —
То и праха не лобзаю
Я прелестных ваших ног;
Чувствы те лишь посвящаю,
Что любви всесильный бог
С жизнью самой в кровь мне пламень,
В душу силу влил огня;
Сыплют искры снег и камень
Под стопами у меня.
Как много красавиц, а ты — один,
Один — против ста тридцати Кармен,
И каждая держит цветок в зубах,
И каждая просит — роли.
У всех лихорадка в глазах и лесть
На красных губах, и такая страсть
К мехам и духам, и невинны все,
И все они — примадонны.
Вся каторга рампы — вокруг юных глаз.
Но занавес падает, гром гремит,
В надушенный шелк окунулся стан,
И кто-то целует руки.
От гения, грима, гримас, грошей —
В кабак, на расправу, на страстный смотр!
И возглас в четвертом часу утра,
С закинутым лбом: — Любите!
Тобой пленяться издали
Мое все зрение готово,
Но слышать боже сохрани
Мне от тебя одно хоть слово.
Иль смех, иль страх в душе моей
Заменит сладкое мечтанье,
И глупый смысл твоих речей
Оледенит очарованье…
Так смерть красна издалека;
Пускай она летит стрелою.
За ней я следую пока,
Лишь только б не она за мною…
За ней я всюду полечу
И наслажуся в созерцанье,
Но сам привлечь ее вниманье
Ни за полмира не хочу.
Вдоль по улице метелица метет;
За метелицей мой миленький идет.
Ты постой, постой, красавица моя,
Дай мне наглядеться, радость, на тебя!
На твою ли на прекрасну красоту,
На твое ли да на белое лицо.
Ты постой, постой, красавица моя,
Дай мне наглядеться, радость, на тебя!
Красота твоя с ума меня свела,
Сокрушила добра молодца меня.
Ты постой, постой, красавица моя,
Дай мне наглядеться, радость, на тебя!
Две последние строки куплетов повторяются
Не трать, красавица, ты времени напрасно,
Любися; без любви всё в свете суеты,
Жалей и не теряй прелестной красоты,
Чтоб больше не тужить, что век прошел несчастно.
Любися в младости, доколе сердце страстно:
Как младость пролетит, ты будешь уж не ты.
Плети себе венки, покамест есть цветы,
Гуляй в садах весной, а осенью ненастно.
Взгляни когда, взгляни на розовый цветок,
Тогда когда уже завял ея листок:
И красота твоя, подобно ей, завянет.
Не трать своих ты дней, доколь ты нестара,
И знай, что на тебя никто тогда не взглянет,
Когда, как розы сей, пройдет твоя пора.
Загляденье была соседка
Кареглазая, с нежной кожей.
Оборачивались нередко и глядели ей в след прохожие.
А потом она постарела,
Потеряла всё, что имела,
Стала старой старухой грузной
Из вчерашней девчонки хрупкой.
А старик, и смешно и грустно,
Всё гордится своей голубкой.
Как была говорит красавица,
Так красавицей и осталась.
Люди слушают, усмехаются
Дескать вовсе ослеп под старость.
Если б ты совета просила,
Я б дала один единый
Не желай быть самой красивой,
А желай быть самой любимой.
Из-за слов твоих, как соловьи,
Из-за слов твоих, как жемчуга,
Звери дикие — слова мои,
Шерсть на них, клыки у них, рога.Я ведь безумным стал, красавица.Ради щек твоих, ширазских роз,
Краску щек моих утратил я,
Ради золотых твоих волос
Золото мое рассыпал я.Нагим и голым стал, красавица.Для того, чтоб посмотреть хоть раз,
Бирюза — твой взор, или берилл,
Семь ночей не закрывал я глаз,
От дверей твоих не отходил.С глазами полными крови стал, красавица.Оттого что дома ты всегда,
Я не выхожу из кабака,
Оттого что честью ты горда,
Тянется к ножу моя рука.Площадным негодяем стал, красавица.Если солнце есть и вечен Бог,
То перешагнешь ты мой порог.
Красавица моя, вся стать,
Вся суть твоя мне по сердцу,
Вся рвется музыкою стать,
И вся на рифмы просится.
А в рифмах умирает рок,
И правдой входит в наш мирок
Миров разноголосица.
И рифма не вторенье строк,
А гардеробный номерок,
Талон на место у колонн
В загробный гул корней и лон.
И в рифмах дышит та любовь,
Что тут с трудом выносится,
Перед которой хмурят бровь
И морщат переносицу.
И рифма не вторенье строк,
Но вход и пропуск за порог,
Чтоб сдать, как плащ за бляшкою
Болезни тягость тяжкую,
Боязнь огласки и греха
За громкой бляшкою стиха.
Красавица моя, вся суть,
Вся стать твоя, красавица,
Спирает грудь и тянет в путь,
И тянет петь и — нравится.
Тебе молился Поликлет.
Твои законы изданы.
Твои законы в далях лет,
Ты мне знакома издавна.
В буре электрического света
умирает юная Джульетта.
Праздничные ярусы и ложи
голосок Офелии тревожит.
В золотых и темно-синих блестках
Золушка танцует на подмостках.
Наши сестры в полутемном зале,
мы о вас еще не написали.
В блиндажах подземных, а не в сказке
Наши жены примеряли каски.
Не в садах Перро, а на Урале
вы золою землю удобряли.
На носилках длинных под навесом
умирали русские принцессы.
Возле, в государственной печали,
тихо пулеметчики стояли.
Сняли вы бушлаты и шинели,
старенькие туфельки надели.
Мы еще оденем вас шелками,
плечи вам согреем соболями.
Мы построим вам дворцы большие,
милые красавицы России.
Мы о вас напишем сочиненья,
полные любви и удивленья.
По ночам все комнаты черны,
Каждый голос темен. По ночам
Все красавицы земной страны
Одинаково — невинно — неверны.
И ведут друг с другом разговоры
По ночам красавицы и воры.
Мимо дома своего пойдешь —
И не тот уж дом твой по ночам!
И сосед твой — странно-непохож,
И за каждою спиною — нож.
И шатаются в бессильном гневе
Черные огромные деревья.
Ох, узка подземная кровать
По ночам, по черным, по ночам!
Ох, боюсь, что буду я вставать,
И шептать, и в губы целовать…
— Помолитесь, дорогие дети,
За меня в час первый и в час третий.
Тебе ль оплакивать утрату юных дней?
Ты в красоте не изменилась
И для любви моей
От времени еще прелестнее явилась.
Твой друг не дорожит неопытной красой,
Незрелой в таинствах любовного искусства.
Без жизни взор ее стыдливый и немой,
И робкий поцалуй без чувства.
Но ты, владычица любви,
Ты страсть вдохнешь и в мертвый камень;
И в осень дней твоих не погасает пламень,
Текущий с жизнию в крови.
В свой край возвратяся из дальней земли,
Три путника в гости к старушке зашли.«Прими, приюти нас на темную ночь;
Но где же красавица? Где твоя дочь?»«Принять, приютить вас готова, друзья;
Скончалась красавица дочка моя».В светлице свеча пред иконой горит,
В светлице красавица в гробе лежит.И первый, поднявший покров гробовой,
На мертвую смотрит с унылой душой: «Ах! если б на свете еще ты жила,
Ты мною б отныне любима была!»Другой покрывало опять наложил,
И горько заплакал, и взор опустил: «Ах, милая, милая, ты ль умерла?
Ты мною так долго любима была!»Но третий опять покрывало поднял
И мертвую в бледны уста целовал: «Тебя я любил; мне тебя не забыть;
Тебя я и в вечности буду любить!»
Знаю, чем меня пленила
жизнь моя, красавица, —
одарила страшной силой,
что самой не справиться. Не скупилась на нее
ни в любви, ни в бедах я, —
сердце щедрое мое
осуждали, бедные. Где ж им счастье разгадать
ни за что, без жалости
все, что было, вдруг отдать
до последней малости. Я себя не берегла,
я друзей не мучила…
Разлетелись сокола…
Что же, может, к лучшему? Елка, елка, елочка,
вершинка — что иголочка,
после милого осталась
только поговорочка. Знаю, знаю, чем пленила
жизнь моя, красавица, —
силой, силой, страшной силой.
Ей самой не справиться.
Прекрасна ты, в том нет и спору.
Я жаждал бы твоей любви,
Когда б ты милости свои
Не расточала без разбору.
И кто увлечь тебя не мог
И обмануть готовой сказкой?
Ты — словно вешний ветерок,
Дарящий всех своею лаской!
Взгляни на розу: меж листвой
Она скрывается от взора,
Небрежной сорвана рукой,
Она увянет слишком скоро.
Ты, к наслаждению стремясь,
Цветешь такою же красою,
Но дерзкой сорвана рукою,
Погибнешь, брошенная в грязь!
Красавицы с безоблачным челом
Вы снились мне весенними ночами;
Когда душа обятая мечтами
Еще спала в неведенье святом.
Мне снились вы веселою толпой
В долине роз, в долине наслажденья,
Когда любовь хранила сновиденья
И стерегла мечтательный покой.
Солгали сны… спустился мрак кругом,
Сомнения мне разум истерзали, —
И меркнет жизнь в тумане роковом.
Но все еще, как отблеск дивной дали,
Красавицы с безоблачным челом, —
Вы снитесь мне, как снилися в начале.
Вам, красавицы младыя,
И супруге в дар моей,
Песни Леля золотыя
Подношу я в книжке сей.
Нравиться уж я безсилен
И копьем и сайдаком,
Дурен, стар и не умилен:
Бью стихами вам челом;
Бью челом, — и по морозам
Коль вы ездите в санях,
Летом, ходите по розам,
По лугам и муравам,
То и праха не лобзаю
Я прелестных ваших ног;
Чувствы те лишь посвящаю,
Что любви всесильный Бог
С жизнью самой в кровь мне пламень,
В душу силу влил огня;
Сыплют искры — снег и камень
Под стопами у меня.
Ах, кто ты, дева-красота?
Твои уста, твои ланиты
Такою прелестью покрыты!
И в ком чудесная мечта
Груди б младой не взволновала,
Когда б ты на скале крутой,
Одна, над бездною морской,
Как дева Пушкина, стояла
Под белой дымкой покрывала?..
И вкруг тебя одеждой снежной
Зефир приветливо б играл;
По сгибу плеч, по шее нежной
Свитые кудри развивал?..
Когда б, качаяся, дремало
Перо на шляпке голубой,
И грудь лебяжая вздыхала
Любовью девственной, святой?..
Тогда б, в сердечном упоеньи
Склонив колена пред тобой,
В немом и сладостном забвеньи,
Сгорел бы весь, как огнь степной!..
Всякий раз как под буркой, порою ночной,
Беспробудно я сплю до звезды заревой, Три видения райских слетают ко мне —
Три красавицы чудных я вижу во сне».Как у первой красавицы очи блестят,
Так и звезды во мраке ночном не горят; У второй, как поднимет ресницы свои,
Очи зорко глядят, как глаза у змеи.Никогда не была ночь в горах так темна,
Как у третьей темна черных глаз глубина, И когда на заре улетает мой сон,
Не вставая, гляжу я в пустой небосклон —Все гляжу да все думаю молча о том:
Кабы деньги да деньги, построил бы дом! Окружил бы его я высокой стеной,
Заключил бы я в нем трех красавиц со мной —От утра до утра им бы песни я пел!
От зари до зари им бы в очи глядел!
О красавица Сайма, ты лодку мою колыхала,
Колыхала мой челн, челн подвижный, игривый и острый,
В водном плеске душа колыбельную негу слыхала,
И поодаль стояли пустынные скалы, как сестры.
Отовсюду звучала старинная песнь — Калевала:
Песнь железа и камня о скорбном порыве титана.
И песчаная отмель — добыча вечернего вала,
Как невеста, белела на пурпуре водного стана.
Как от пьяного солнца бесшумные падали стрелы
И на дно опускались и тихое дно зажигали,
Как с небесного древа клонилось, как плод перезрелый,
Слишком яркое солнце, и первые звезды мигали;
Я причалил и вышел на берег седой и кудрявый;
Я не знаю, как долго, не знаю, кому я молился…
Неоглядная Сайма струилась потоками лавы,
Белый пар над водой тихонько вставал и клубился.
Пережила, Аглая, ты
Младые, розовые лета,
Но и теперь цела примета
Твоей минувшей красоты,
Достойно звучного напева;
Сгубило время наконец
Твой прежний скипетр и венец.
Но и без них ты — королева!
И, обходя цветущих дев,
Красе их лёгкой не во гнев,
Знаток изящного, глубоко
О дольной бренности скорбя,
Своё задумчивое око
Возводит часто на тебя.
Так храма славного руины
Наш останавливают взор
Скорей, чем мелкие картины
И зданья лёгкого в узор.
Блеск отнят; краски отлетели:
Всё ж этот мрамор — Парфенон,
Где ж слава спит былых времён,
Гнездясь в кудрявой капители
Между дорических колонн.
Я жду тебя, когда вечерней мглою
Спокойные темнеют небеса,
Луна встает за дальнею горою,
Молчат холмы, долины и леса —
Я жду тебя, Зефир!
В тот час, одна, таинственно блуждая
По царству мглы, безмолвия и сна,
Тиха, как дух, красавица младая
Является близ моего окна —
Я жду тебя, Зефир!
Ты обоими прохладной вешней ночи
Ее чело, с него покров отвей,
И мне открой задумчивые очи,
Уста и грудь красавицы моей —
Я жду тебя, Зефир!
Оглянется — и милым взглядом встретит
Любви, ее преследующий, взгляд,
И мрак души надежда мне осветит,
И вновь мои восторги закипят —
Я жду тебя, Зефир!
И вновь передо мной красавица Одесса,
Волнующий момент свидания пришел.
По случаю сему позвольте приодеться,
Позвольте подойти к вам с трепетной душой.
Прошу у вас руки, красавица Одесса,
Позвольте вас обнять по-дружески пока.
Я, правда, вам писал из юности, из детства:
Эпистолярный стиль — не стиль для моряка.
А мне все плыть и плыть к тебе, моя Одесса,
Из северных морей стучаться в твой эфир,
И от любви такой мне никуда не деться —
Одна на всю округу, одна на целый мир.
Пока еще жива надежда на надежду,
Я помню вас всегда среди зеленых стран,
Пока еще корабль с названьем тихим «Нежность»
Из гавани души не вышел в океан.
В берете с перьями и в мантии расшитой,
Рукою опершись на стройного пажа,
Другую на эфес рапиры положа,
Выходит на берег сеньор с своею свитой.
За плату мадригал педантом сочинен,
И в честь красавицы послышалась из сада,
Исполнена певцом наемным серенада, —
Но замок в тишину и сумрак погружен.
В своем убежище графиня песне внемлет,
Меж тем, как старый муж красавицы не дремлет:
Везде расставлены капканы для волков.
Но тут же, к общему устраиваясь благу,
Подкупленный бандит оттачивает шпагу,
С ревнивым стариком расправиться готов.
Еще я бодр! Еще, тоскуя,
Желанье разжигает кровь,
Еще я жажду поцелуя,
Еще я грежу про любовь!
Но девы от моих нападок
Бегут, исполнены стыда,
И старый вид мой стал им гадок,
Страшна седая борода.
Подчас ищу попасться в сети
Иной красавицы лихой,
Но вижу - юноши и дети
Тишком смеются надо мной.
И, опустив безмолвно руки,
Воспоминанием томим,
Средь тайной злобы или скуки
Я мыслю, тих и нелюдим:
"Постой, красавица! увянешь
И поседеешь наконец,
И если страстным взором взглянешь -
Ответит смехом молодец",
(Раздумье на открытии Grand Opéra)
В смокинг вштопорен,
побрит что надо.
По гранд
по опере
гуляю грандом.
Смотрю
в антракте —
красавка на красавице.
Размяк характер —
всё мне
нравится.
Талии —
кубки.
Ногти —
в глянце.
Крашеные губки
розой убиганятся.
Ретушь —
у глаза.
Оттеняет синь его.
Спины
из газа
цвета лососиньего.
Упадая
с высоты,
пол
метут
шлейфы.
От такой
красоты
сторонитесь, рефы.
Повернет —
в брильянтах уши.
Пошеве́лится шаля —
на грудинке
ряд жемчужин
обнажают
шеншиля.
Платье —
пухом.
Не дыши.
Аж на старом
на морже
только фай
да крепдешин,
только
облако жоржет.
Брошки — блещут…
на́ тебе! —
с платья
с полуголого.
Эх,
к такому платью бы
да еще бы…
голову.
Телесна красота, душевна добродетель,
Являют мудрому единую мету.
Коль зрит у первой он согласие в чертах,
А правду у другой и в мыслях и в делах, —
То видит в двух одну прямую красоту,
Иль, лучше, образец тех вышних совершенств,
По коим красоты и благости содетель
Для наслаждений и блаженств
Из плоти и духов
Образовал богов.
Они красот и благ прямых друг в друге зреньем
И вечным их собой взаимным наслажденьем
Произвели любовь.
Сии же существа, прекрасные, благие,
Коль суть не вымыслы и не мечты пустые, —
То уж, конечно, ты —
Одна из гениев, иль ангельских миров,
Таланты чьи, дела, ум, тела красоты
Приводят дух в восторг, во нежны чувства кровь
И в философию и в старость льют любовь.
Вся в розах — на груди, на легком платье белом,
На черных волосах, обвитых жемчугами, —
Она покоилась, назад движеньем смелым
Откинув голову с открытыми устами.
Сияло чудное лицо живым румянцем…
Остановился бал, и музыка молчала,
И, соблазнительным ошеломленный танцем,
Я на другом конце блистательного зала,
С красавицею вдруг очами повстречался…
И — как и отчего, не знаю! — мне в мгновенье
Сорренто голубой залив нарисовался,
Пестумский красный храм в туманном отдаленье,
И вилла, сад и пир времен горацианских…
И по заливу вдруг на золотой галере,
Плывет среди толпы невольниц африканских,
Вся в розах — Лидия, подобная Венере…
И что ж? обманутый блистательной мечтою,
Почти с признанием очнулся я от грезы
У ног красавицы… Ах, вы всему виною,
О розы Пестума, классические розы!..
«Вот,» сказал мне Аполлон:
«Я даю тебе ту лиру,
Коей нежный, звучный тон
Может быть приятен миру.
«Пой вельможей и царей,
Коль захочешь быть им нравен;
Лирою чрез них ты сей
Можешь быть богат и славен.
«Если ж пышность, сан, богатство —
Не по склонностям твоим,
Пой любовь, покой, приятства:
Будешь красотой любим».
Взял я лиру и запел,
Струны правду зазвучали:
Кто внимать мне захотел?
Лишь красавицы внимали.
Я доволен, света бог,
Даром сим твоим небесным.
Я богатым быть не мог;
Но я мил женам прелестным.
1797
Струны правдой зазвучали,
И красавицы внимали.
Она чиста, она светла
И убрана серебром и златом:
Она душе моей мила,
Она дружна со мной, как с братом
Она стыдится наготы,
Пока всё дремлет в сладком мире; —
Тогда царица красоты
В своей скрывается порфире,
Свой острый взор, блестящий вид
И стан свой выгнутый таит.
Но лишь промчится вихорь брани,
Она является нагой,
Объята воина рукой,
И блещет, будто роковой
Огонь в юпитеровой длани.
Она к сердцам находит путь
И, хоть лобзает без желанья,
Но с болью проникают в грудь
Её жестокие лобзанья.
Когда нага — она грозит,
Она блестит, она разит;
Но гром военный утихает —
И утомлённая рука
Её покровом облекает,
И вот она — тиха, кротка,
И сбоку друга отдыхает.
Ночь такая, как будто на лодке
Золотистым сияньем весла
Одесситка, южанка в пилотке,
К Ланжерону меня довезла.И встает ураганной завесой,
Чтоб насильник его не прорвал,
Над красавицей южной — Одессой
Заградительный огненный вал.Далеко в черноземные пашни
Громобойною вспашкой весны
С черноморских судов бронебашни
Ударяют огнем навесным.Рассыпают ракеты зенитки,
И початки сечет пулемет…
Не стрельба — темный взгляд одесситки
В эту ночь мне уснуть не дает.Что-то мучит в его укоризне:
Через ложу назад в полутьму
Так смотрела на Пушкина Ризнич
И упрек посылала ему.Иль под свист каватины фугасной,
Вдруг затменьем зрачков потемнев,
Тот упрек непонятный безгласный
Обращается также ко мне? Сколько срублено белых акаций,
И по Пушкинской нет мне пути.
Неужели всю ночь спотыкаться
И к театру никак не пройти.Даже камни откликнуться рады,
И брусчатка, взлетев с мостовых,
Улеглась в штабеля баррикады
Для защиты бойцов постовых.И я чувствую с Черного моря
Через тысячеверстный размах
Долетевшую терпкую горечь
Поцелуя ее на устах.И ревную ее, и зову я,
И упрек понимаю ясней:
Почему в эту ночь грозовую
Не с красавицей южной, не с ней?
Младой Дафнис, гоняясь за Доридой,
«Постой, — кричал, — прелестная! постой,
Скажи: «Люблю», — и бегать за тобой
Не стану я — клянуся в том Кипридой!»
«Молчи, молчи!» — Рассудок говорил,
А плут Эрот: «Скажи: ты сердцу мил!»
«Ты сердцу мил!» — пастушка повторила,
И их сердца огнем любви зажглись,
И пал к ногам красавицы Дафнис,
И страстный взор Дорида потупила.
«Беги, беги!» — Рассудок ей твердил,
А плут Эрот: «Останься!» — говорил.
Осталася — и трепетной рукою
Взял руку ей счастливый пастушок.
«Взгляни, — сказал, — с подругой голубок
Там обнялись под тенью лип густою!»
«Беги, беги!» — Рассудок повторил,
«Учись от них!» — Эрот ей говорил.
И нежная улыбка пробежала
Красавицы на пламенных устах,
И вот она с томлением в глазах
К любезному в объятия упала…
«Будь счастлива!» — Эрот ей прошептал,
Рассудок что ж? Рассудок уж молчал.
Выйду к речке, тонкой веткой хрустну,
оборву тенёт тугую нить.
Осенью всегда бывает грустно,
даже если не о чем грустить. Подойду к красавице рябине,
руку ей на шею положу,
по какой, единственной, причине
я грущу сегодня, расскажу… Мой упрямый,
я тебя прошу:
ты прости мне эти разговоры.
Я всегда молчу про наши ссоры —
сору из избы не выношу. А сейчас никто ведь не узнает.
Зиму всю рябина смотрит сны,
и она, красавица лесная,
мой рассказ забудет до весны. Только пусть его подхватит ветер,
или даже
сразу все ветра:
много ведь людей на белом свете
ссорятся, как мы с тобой вчера. Пусть же ветры возле них повьются,
им расскажут наш вчерашний спор.
А они — над нами посмеются
и всю жизнь не ссорятся с тех пор!
Прекрасны твои песнопенья живые,
И сильны, и чисты, и звонки они:
Да будут же годы твои молодые
Прекрасны, как ясные вешние дни!
Беги ты далече от шумного света,
Не знай вавилонских работ и забот;
Живи ты высокою жизнью поэта
И пой, как дубравная птица поет
На воле; и если тебя очарует
Красавица-роза — не бойся любви;
Пускай она нежит, томит и волнует
Глубоко все юные силы твои:
В груди благородной любовь пробуждает
Высокие чувства — и ею полна,
Светло, сладкозвучно бежит и сверкает
Сердечного слова живая волна,
Беспечно и смело любви предавайся,
Поэт! И без умолку пой ты об ней
Счастливые песни, и весь выпевайся,
Красавице-розе, певец-соловей!
И бури и грозы чтоб век не взрывали
Тех сеней, где счастье себе ты нашел,
И песням твоим чтобы там не мешали
Ни кошка-цензура, ни критик-осел.