Я бежал вприпрыжку
Следом за волной
И на дне увидел
Камешек цветной.
В солнечных веснушках,
В красном пояске,
Он сиял, искрился
На речном песке.
От такой находки
Глаз не отвести!
Что же вдруг случилось
С камешком в пути?
На ветру горячем
Камешек потух
И, мелькнув на солнце,
С кручи
в
р
е
к
у
— плюх!..
Желтый, красный, снежно-вьюжный,
круглый, плоский и овальный,
перламутрово-жемчужный
и орехово-миндальный… Что им моря бури-ветры?
Знают камешки порядок:
просто надобно при этом
повернуться с боку на бок. Под палящим белым солнцем
камню лучше не вертеться,
надо преданно и ровно
в очи солнышку глядеться. Не летать подобно птице,
не мечтать подобно богу,
если речка с гор примчится,
уступить реке дорогу… Все познали, все видали,
аккуратные такие.
Разве молния ударит
в эти камешки морские?
Маленькая девочка
На песке, на лесенке
Камешки бросала.
Дети пели песенки,
Их семья играла.
Маленькая девочка
Камешки бросала.
Бросит вверх — смеется,
Хлопает в ладошки…
Девочкам поется.
Где-то там в окошке
Пели, пели гаммы.
Маленькая девочка
Камешки бросала,
Маленькая девочка
Наконец устала,
На песке, на лесенке
Прилегла близ мамы.
Дети пели песенки;
В домике налево
Изучали гаммы…
Я слагал напевы.
30 мая 1902
Венеция
Неправильный круг описала летучая мышь,
Сосновая ветка качнулась над темной рекой,
И в воздухе тонком блеснул, задевая камыш,
Серебряный камешек, брошенный детской рукой. Я знаю, я знаю, и море на убыль идет,
Песок засыпает оазисы, сохнет река,
И в сердце пустыни когда-нибудь жизнь расцветет,
И розы вздохнут над студеной водой родника. Но если синей в целом мире не сыщется глаз,
Как темное золото, косы и губы, как мед.
Но если так сладко любить, неужели и нас
Безжалостный ветер с осенней листвой унесет. И, может быть, в рокоте моря и шорохе трав
Другие влюбленные с тайной услышат тоской
О нашей любви, что погасла, на миг просияв
Серебряным камешком, брошенным детской рукой.
Раковинки, камешки, игрушки,
Сказки-травки в зеркале реки.
Жил Старик и говорит Старушке: —
Мы с тобой зачахнем от тоски.
Говорит Старушка: Что же, Старый,
Создавай ты Море для людей.
Я создам ручьи, лесные чары,
Жить тогда нам будет веселей.
Люди кораблей себе настроят,
Будут петь, браниться, и кричать.
Если ж мысли их забеспокоят,
Ключ лесной им будет отвечать.
Дети прибегут играть на взморье,
Море что и бросит для детей
Им забава, нам, седым, подспорье,
Будет Старым в мире веселей.
Зашумело Море кругземное,
Притаились по лесам ручьи.
Помолчат — и разольются вдвое,
Парус забелел, бегут ладьи.
И живет Старик, легко Старушке,
По ручьям проходят огоньки
Светят травки, малые подружки,
Раковинки, камешки, пески.
По сточной трубе, пробираясь, сбежала
Змеистая струйка за вал городской.
За валом, по камешкам, чище кристалла,
Катился в долину поток ключевой.
И стала та струйка, к нему припадая,
Роптать, лепетать: я такая-сякая…
Не мало на людях намаялась я,—
Изведала все, даже горечь проклятий…
Прими ты меня, и, клянусь, из обятий
Твоих никогда уж не вырвуся я.
Недаром так долго, так жарко, под сенью
Тех стен, где гнездится бесстыдный порок,
Мечтала я плыть,— плыть с тобой по теченью,
Куда бы ни тек ты и где бы ни тек!..
И, с лепетом страсти, он обнял своею
Порывистой лаской беглянку струю,
И дальше потек он, отравленный ею,—
Журчит… и разносит отраву свою.
По сточной трубе, пробираясь, сбежала
Змеистая струйка за вал городской.
За валом, по камешкам, чище кристалла,
Катился в долину поток ключевой.
И стала та струйка, к нему припадая,
Роптать, лепетать: я такая-сякая…
Не мало на людях намаялась я,—
Изведала все, даже горечь проклятий…
Прими ты меня, и, клянусь, из обятий
Твоих никогда уж не вырвуся я.
Недаром так долго, так жарко, под сенью
Тех стен, где гнездится бесстыдный порок,
Мечтала я плыть,— плыть с тобой по теченью,
Куда бы ни тек ты и где бы ни тек!..
И, с лепетом страсти, он обнял своею
Порывистой лаской беглянку струю,
И дальше потек он, отравленный ею,—
Журчит… и разносит отраву свою.