Простоволосые ивы
бросили руки в ручьи.
Чайки кричали: «Чьи вы?»
Мы отвечали: «Ничьи!»Бьются Перун и Один,
в прасини захрипев.
мы ж не имеем родин
чайкам сложить припев.Так развивайся над прочими,
ветер, суровый утонченник,
ты, разрывающий клочьями
сотни любовей оконченных.Но не умрут глаза —
На память об усопшем
В этой могиле под скромными ивами
Спит он, зарытый землей,
С чистой душой, со святыми порывами,
С верой зари огневой.
Тихо погасли огни благодатные
В сердце страдальца земли,
И на чело, никому не понятные,
На мысе сем диком, увенчанном бедной осокой,
Покрытом кустарником ветхим и зеленью сосен,
Печальный Мениск, престарелый рыбак, схоронил
Погибшего сына. Его возлелеяло море,
Оно же его и прияло в широкое лоно,
И на берег бережно вынесло мертвое тело.
Оплакавши сына, отец под развесистой ивой
Могилу ему ископал и, накрыв ее камнем,
Плетеную вершу из ивы над нею повесил —
Угрюмой их бедности памятник скудный!
Далеко ли, близко
Прежние года,
Девичьи записки,
Снов белиберда.
Что-то мне не спится,
Одному в ночи —
Пьяных-то в столице!
Даром, москвичи.
Мысли торопливо
Мечутся вразброд:
Над водой поникли ивы,
Гор лесистые извивы
Тайну прошлого хранят,
Луг и дали — молчаливы.
Луг и дали в зное спят.
Там шумит по Волге сонной
Пароход неугомонный
Меж пустынных деревень,
Мимо речки полусонной —
Тени плоские плотов.
Давно мои ранние годы прошли
По самому краю,
По самому краю родимой земли,
По скошенной мяте, по синему раю,
И я этот рай навсегда потеряю.
Колышется ива на том берегу,
Как белые руки.
Пройти до конца по мосту не могу,
Но лучшего имени влажные звуки
Вот она, моя дорога, —
В даль далекую манит...
Только — с ивой у порога,
Подле домик твой стоит.
Точно руки, простирает
Ива ветви вдоль пути
И пройти мне в даль мешает,
Чуть задумаю пройти.
Под невыплакавшейся ивой
я задумался на берегу:
как любимую сделать счастливой?
Может, этого я не могу? Мало ей и детей, и достатка,
жалких вылазок в гости, в кино.
Сам я нужен ей — весь, без остатка,
а я весь — из остатков давно. Под эпоху я плечи подставил,
так, что их обдирало сучьё,
а любимой плеча не оставил,
чтобы выплакалась в плечо. Не цветы им даря, а морщины,
На песню, на сказку рассудок молчит,
Но сердце так странно правдиво, -
И плачет оно, непонятно грустит,
О чем? — знают ветер да ивы.О том ли, что юность бесследно прошла,
Что поле заплаканно-нище?
Вон серые избы родного села,
Луга, перелески, кладбище.Вглядись в листопадную странничью даль,
В болот и оврагов пологость,
И сердцу-дитяти утешной едва ль
Почуется правды суровость.Потянет к загадке, к свирельной мечте,
Островки, заливы, косы,
Отмель, смятая водой;
Волны выгнуты и косы,
На песке рисунок рунный
Чертят пенистой грядой.
Островки, заливы, косы,
Отмель, вскрытая водой;
Женщин вылоснились косы;
Слит с закатом рокот струнный;
Слит с толпой ведун седой.
В этой могиле под скромными ивами
Спит он, зарытый землей,
С чистой душой, со святыми порывами,
С верой зари огневой.
Тихо погасли огни благодатные
В сердце страдальца земли,
И на чело, никому не понятные,
Мрачные тени легли.
Не было собак — и вдруг залаяли.
Поздно ночью — что за чудеса! —
Кто-то едет в поле за сараями.
Раздаются чьи-то голоса… Не было гостей — и вот нагрянули.
Не было вестей — так получай!
И опять под ивами багряными
Расходился праздник невзначай.Ты прости нас, полюшко усталое,
Ты прости, как братьев и сестер:
Может, мы за все свое бывалое
Разожгли последний наш костер.Может быть, последний раз нагрянули,
Бледнеет даль. Уж вот он — день разлуки,
Я звал его, а сердцу всё грустней…
Что видел здесь я, кроме зла и муки,
Но всё простил я тихости теней.Всё небесам в холодном их разливе,
Лазури их прозрачной, как недуг,
И той меж ив седой и чахлой иве —
Товарищам непоправимых мук.И грустно мне, не потому, что беден
Наш пыльный сад, что выжжены листы,
Что вечер здесь так утомленно бледен,
Так мертвы безуханные цветы, А потому, что море плещет с шумом,
Ты помнишь: поникшие ивы
Качались над спящим прудом;
Томимы тоской, молчаливы,
С тобой мы сидели вдвоем.В открытые окна глядели
К нам звезды с высоких небес;
Вдали соловьиные трели
Поля оглашали и лес.Ты помнишь — тебе я сказала:
Мы много любили с тобой,
Но светлых часов было мало
Дано нам суровой судьбой.Узнали мы иго неволи,
Когда случилось петь Дездемоне, -
А жить так мало оставалось, -
Не по любви, своей звезде, она —
По иве, иве разрыдалась.Когда случилось петь Дездемоне
И голос завела, крепясь,
Про черный день чернейший демон ей
Псалом плакучих русл припас.Когда случилось петь Офелии, -
А жить так мало оставалось, -
Всю сушь души взмело и свеяло,
Как в бурю стебли с сеновала.Когда случилось петь Офелии, -
Он вчера нашептал мне много,
Нашептал мне страшное, страшное…
Он ушел печальной, дорогой,
А я забыла вчерашнее —
забыла вчерашнее.
Вчера это было — давно ли?
Отчего он такой молчаливый?
Я не нашла моих лилий в поле,
Я не искала плакучей ивы —
плакучей ивы.
Я арфу не вешал на иве прибрежной,
Не будет священный напев позабыт,
Пусть люди ей внемлют толпою небрежной —
Сионская песня, как прежде, звучит.
Чем горше плененье и гнет Вавилона —
Тем более песни святые нужны;
Величье Солима — в напевах Сиона,
И мы, как святыню, хранить их должны.
Скучным я стал, молчаливым,
Умерли все слова.Ивы, надречные ивы,
Чуть не до горла трава,
Листьев предутренний ропот,
Сгинуло все без следа.
Где мои прежние тропы,
Где ключевая вода? Раньше, как тонкою спицей,
Солнцем пронизана глубь.
Лишь бы охота склониться,
Вот она, влага, — пригубь!
Тирсис под сенью ив
Мечтает о Нанетте,
И, голову склонив,
Выводит на мюзетте:
Любовью я, — тра, та, там, та, — томлюсь,
К могиле я, — тра, та, там, та, — клонюсь.
И эхо меж кустов,
Внимая воплям горя,
Не изменяет слов,
Напевам томным вторя:
Морозная даль нелегка,
И санки подбрасывать будет.
Я знаю: не дрогнет рука,
Но сердце меня не забудет.
Закроет волокнами дым
Начало зимы и дорогу...
Я справлюсь с волненьем своим,
Привыкну к нему понемногу.
Липы душистой цветы распускаются…
Спи, моя радость, усни!
Ночь нас окутает ласковым сумраком,
В небе далеком зажгутся огни,
Ветер о чем-то зашепчет таинственно,
И позабудем мы прошлые дни,
И позабудем мы му́ку грядущую…
Спи, моя радость, усни!
Бедный ребенок, больной и застенчивый,
Там у леска, за ближнею долиной,
Где весело теченье светлых струй,
Младой Эдвин прощался там с Алиной;
Я слышал их последний поцелуй.Взошла луна — Алина там сидела,
И тягостно ее дышала грудь.
Взошла заря — Алина все глядела
Сквозь белый пар на опустелый путь.Там у ручья, под ивою прощальной,
Соседних сёл пастух ее видал,
Когда к ручью волынкою печальной
В полдневный жар он стадо созывал.Прошли года — другой уж в половине;
Отчего не бросилась, Марьюшка, в реку ты,
Что же не замолкла-то навсегда ты,
Как забрали милого в рекруты, в рекруты,
Как ушёл твой суженый во солдаты?!
Я слезами горькими горницу вымою
И на годы долгие дверь закрою,
Наклонюсь над озером ивою, ивою,
Высмотрю, как в зеркале, — что с тобою.
Неумолчный шум плотины;
Пена с зеленью в отливе;
Камни — в ласке теплой тины;
Ива, жмущаяся к иве;
Государя домик низкий —
Пункт во дни его охоты —
Спит у быстрой речки близкой,
Мрачно хмурясь отчего-то;
Историческое зданье
Над рекой стоит убого;
Степью песчаной наш грузный рыдван
Еле тащился. Под ивой,
Рядом с дорогою, трое цыган
Расположились лениво.
В огненных красках заката лежал
Старший с лубочною скрипкой;
Буйную песню он дико играл
С ясной, беспечной улыбкой.
И.
Далей синие извивы
Вечереют; все молчит;
Здесь к струям склонились ивы,
И в воде их тень дрожит.
Кинуть все!.. Катись слеза!..
Плачут ивы, и далеко
Шелестит в струях лоза…
Все, что в сердце спит глубоко,
С тихой грустью в глубь страданья
1
От родимой страны удалился
Я, изгнанник, без крова и сна,
С милой матерью я разлучился,
Бедный странник, лишился я сна.
С гор вы, пестрые птицы, летите,
Не пришлось ли вам мать повстречать?
Ветерки, вы с морей шелестите,
Не послала ль привета мне мать?
Ветерки пролетели бесшумно,
Чего ты не делала только,
чтоб видеться тайно со мною,
Тебе не сиделось, должно быть,
за Камой в дому невысоком,
Ты под ноги стлалась травою,
уж так шелестела весною,
Что боязно было: шагнешь -
и заденешь тебя ненароком.
Кукушкой в лесу притаилась
Так случилось — мужчины ушли,
Побросали посевы до срока,
Вот их больше не видно из окон —
Растворились в дорожной пыли.
Вытекают из колоса зёрна —
Эти слёзы несжатых полей,
И холодные ветры проворно
Потекли из щелей.
Солнце красное зашло,
Засыпает день тоскливо,
Там, где тихий пруд глубок —
Над водой склонилась ива.
Как без милой тяжело!
Лейтесь слезы молчаливо!
Грустно шепчет ветерок,
В камышах трепещет ива.
Не думай скорби мировой
Ты убаюкать личным счастьем!
Другим судьба грозит ненастьем,
Тебя она дарит мечтой.
Но если всюду слезы льются,
Они в груди твоей живой
Ответным стоном отзовутся…
Как после долгих мук, слеза
Невольно на глазах трепещет,
Султан ярится?. Кровь Эллады
И pезвocкачет , и кипит.
Открылись грекам древни клады ,
Трепещет в Стиксе лютый Пит .
И се — летит продерзко судно
И мещет громы обоюдно.
Се Бейрон, Феба образец.
Притек, но недуг быстропарный ,
Строптивый и неблагодарный
Взнес смерти на него резец.
Тихо запад гасит розы,
Ночь приходит чередой;
Сонно ивы и березы
Нависают над водой.
Лейтесь вольно, лейтесь, слезы!
Этот миг – прощанья миг.
Плачут ивы и березы,
Ветром зыблется тростник.
За сосняком, среди пустого поля —
Где все пути песками замело —
Из века в век — стоит моя "Недоля" —
Землей забытое российское село...
В нем — двадцать хат, всегда стоявших криво —
Печальный ряд, склонившийся от бед —
Дырявый мост, за ним — сухая ива —
Грозой разбитая во тьме минувших лет...
Супруг несчетных инокинь,
Любовник грезы воспаленной,
Оазис внутренних пустынь,
Твой образ дивен, взор твой синь,
Ты свет и жизнь души смущенной.
Но если именем твоим
Тереза умеряла стоны,
То им же обратили в дым
Народы с прошлым вековым,