Хоть и не все, но мы домой вернулись.
Война окончена. Зима прошла.
Опять хожу я вдоль широких улиц
По волнам долгожданного тепла.И вдруг по небу проползает рокот.
Иль это пушек отдаленный гром?
Сейчас по камню будет дождик цокать
Иль вдалеке промчится эскадрон? Никак не можем мы сдружиться с маем,
Забыть зимы порядок боевой —
Грозу за канонаду принимаем
С тяжелою завесой дымовой.Отучимся ль? А может быть, в июле
По легкому жужжащему крылу
Пчелу мы будем принимать за пулю,
Как принимали пулю за пчелу? Так, значит, забывать еще не время
О днях войны? И, может быть, опять
Не дописав последних строк в поэме,
Уеду (и тебе не привыкать!).Когда на броневых автомобилях
Вернемся мы, изъездив полземли,
Не спрашивайте, скольких мы убили, -
Спросите раньше — скольких мы спасли.
Ужь третий год беснуются языки —
Вот и весна, и с каждою весной,
Как стая диких птиц перед грозой,
Тревожней шум, разноголосней крики.
В раздумьи грустном князи и владыки
И держат вожжи трепетной рукой,
Подавлен ум зловещею тоской;
Мечты людей как сны больного дики.
Но с нами Бог!… сорвавшися со дна,
Вдруг одурев, полна грозы и мрака,
Стремглав на нас рванулась глубина, —
Но твоего не помутила зрака…
Ветр свирепел; но… да не будет тако:
Ты рек и — вспять отхлынула волна.
Лбистый холм порос кремнем;
Тщетно Дафнис шепчет: «Хлоя!»
Солнце стало злым огнем,
Потемнела высь от зноя.
Мгла горячая легла
На терновки, на щебень;
В душном мареве скала
Четко вырезала гребень.
Кто, свистя сухой листвой,
Поднял тело меловое?
Слышит сердце горний вой…
Ужас гонит все живое…
Всяк бегущий, выгнув стан,
Гибнет в солнечной стремнине
То кричит в полудни Пан,
Наклонив лицо к долине…
…Вечер лег росой на пнях,
И листва и травы сыры.
Дафнис, тихий, на камнях,
Руки брошенные сиры.
Тихо так звенит струя:
«Я весенняя, я Хлоя,
Я стою, вино лия».
И смолою дышит хвоя.
Восторгаюсь тобой, молодежь! —
Ты всегда, — даже стоя, — идешь,
Но идешь постоянно вперед,
Где тебя что-то многое ждет.
Не желаю я думать о том,
Что с тобою случится потом,
Что, спустя много весен и зим,
Будет твой крылолет отразим.
Но пока молодежь молода,
Не погаснет на небе звезда,
Не утопится солнце в воде, —
Да весенятся все и везде!
И смотрю я в сплошные глаза:
В них потоп, а в потопе — гроза,
А в грозе зацвели васильки…
Оттого — я, не зная тоски,
Так спою, что и ты запоешь,
Овосторженная молодежь!
Так грозово возгряну «ypa»,
Что умрет безвоскресно вчера!
И вонзаю я в завтра копье,
Прославляя сегодня твое!
Кротко озаряла комнату лампада;
Мать над колыбелью, наклонясь, стояла.
А в саду сердито выла буря злая,
Над окном деревья темные качая.
Дождь шумел, раскаты слышалися грома;
И гремел, казалось, он над крышей дома.
На малютку сына нежно мать глядела,
Колыбель качая, тихо песню пела:
«Ах, уймись ты, буря; не шумите, ели!
Мой малютка дремлет тихо в колыбели!
Ты, гроза Господня, не буди ребенка!
Пронеситесь, тучи черные сторонкой».
Спи, дитя, спокойно… Вот гроза стихает,
Матери молитва сон твой охраняет.
Завтра, как проснешься и откроешь глазки,
Снова встретишь солнце, и любовь, и ласку.
Как пред грозой касатки низко
Скользят над ровностью поляны, —
Так в знак, что грозы боя близки,
— Взгляни, — парят аэропланы.
Миг, — и продольный, долгий трепет
Пройдет по улице; метнется
Толпа, и тротуар облепит,
И взор за взором в высь вопьется.
Мотки белеющей кудели
Взлетят и таять будут в сини,
И, под пальбу, дымки шрапнелей
Распутаются в сети линий.
А там, воздушные пираты,
Спокойно правя лет машины,
Вонзят сквозь пар голубоватый
Свой взор, как мы, на дно равнины.
Увидят, как темнеют зыбко
Квадраты крыш и зданий ромбы…
С какой змеящейся улыбкой
Качнут два немца в небе бомбы!
Что годы —
Что годы — дым кипучести
Да ветряная рысь.
Но с этою
Но с этою летучестью
Мне радостно
Мне радостно нестись,
Всему —
Всему — неуловимое
Свое дано в судьбе,
И там наше
И там наше любимое
Где верны
Где верны мы себе.
Грозою
Грозою закаленные,
Сражаясь за поля,
Буденновкой
Буденновкой зеленою
Гордятся
Гордятся тополя.
Покой хорош —
Покой хорош — отпетому,
Покой хорош — отпетому, А буря — кораблю,
Наверное,
Наверное, поэтому
Я — конницу
Я — конницу люблю.
В душном воздухе молчанье,
Как предчувствие грозы,
Жарче роз благоуханье,
Звонче голос стрекозы.
Чу! за белой, душной тучей
Прокатился глухо гром,
Небо молнией летучей
Опоясалось кругом…
Жизни некий преизбыток
В знойном воздухе разлит,
Как божественный напиток,
В жилах млеет и горит…
Дева, дева, что̀ волнует
Дымку персей молодых?
Что̀ мутится, что̀ тоскует
Влажный блеск очей твоих?
Что̀, бледнея, замирает
Пламя девственных ланит?
Что̀ так грудь твою спирает
И уста твои палит?
Сквозь ресницы шелковы́я
Проступили две слезы…
Иль то капли дождевыя
Зачинающей грозы?..
Стоим мы слепо пред Судьбою,
Не нам сорвать с нее покров…
Я не свое тебе открою,
Но бред пророческий духов…
Еще нам далеко до цели,
Гроза ревет, гроза растет, -
И вот — в железной колыбели,
В громах родится Новый год…
Черты его ужасно строги,
Кровь на руках и на челе…
Но не одни войны тревоги
Принес он людям на земле.
Не просто будет он воитель,
Но исполнитель божьих кар, -
Он совершит, как поздний мститель,
Давно задуманный удар…
Для битв он послан и расправы,
С собой принес он два меча:
Один — сражений меч кровавый,
Другой — секиру палача.
Но для кого?.. Одна ли выя,
Народ ли целый обречен?..
Слова неясны роковые,
И смутен замогильный сон…
Косым,
стремительным углом
И ветром, режущим глаза,
Переломившейся ветлой
На землю падала гроза.
И, громом возвестив весну,
Она звенела по траве,
С размаху вышибая дверь
В стремительность и крутизну.
И вниз.
К обрыву.
Под уклон.
К воде.
К беседке из надежд,
Где столько вымокло одежд,
Надежд и песен утекло.
Далеко,
может быть, в края,
Где девушка живет моя.
Но, сосен мирные ряды
Высокой силой раскачав,
Вдруг задохнулась
и в кусты
Упала выводком галчат.
И люди вышли из квартир,
Устало высохла трава.
И снова тишь.
И снова мир,
Как равнодушие, как овал.
Я с детства не любил овал,
Я с детства угол рисовал!
Вчера я, мраком окруженный,
На ложе, сон забыв, мечтал;
Безмолвно жар, мне вдохновенный,
В груди стихами уж пылал.Меж тем в эфирной тме сбиралась
Гроза, — из туч сверкнул огонь,
И молния струей промчалась,
Как буйный бледно-гривый конь.И треск воздушной колесницы
На всё бросал священный страх,
И звери прятались, и птицы,
Дрожа в берлогах и гнездах.А я… мой дух к творцу летает,
Пылая молнии огнем,
И ум встревоженный мечтает
Вольней, когда ударит гром.Восторгом оживлен небесным,
Я был не раб земных оков, —
Органом звонким и чудесным
В огромной стройности мировИ бог сильней вещает мною
И в думах пламенных моих,
Чем вкруг шумящею грозою
И в дивных ужасах ночных.
Див кличет по древию, велит послушати
Волзе, Поморью, Посулью, Сурожу…
Запал багровый день. Над тусклою водой
Зарницы синие трепещут беглой дрожью.
Шуршит глухая степь сухим быльем и рожью,
Вся млеет травами, вся дышит душной мглой
И тутнет, гулкая. Див кличет пред бедой
Ардавде, Корсуню, Поморью, Посурожью, —
Земле незнаемой разносит весть Стрибожью:
Птиц стоном убуди и вста звериный вой.
С туч ветр плеснул дождем и мечется с испугом
По бледным заводям, по ярам, по яругам…
Тьма прыщет молнии в зыбучее стекло…
То, Землю древнюю тревожа долгим зовом,
Обида вещая раскинула крыло
Над гневным Сурожем и пенистым Азовом.
Ну уж ночка! Воздух жгучий
Не шелохнется! Кругом
Жарко вспыхивают тучи
Синей молнии огнем.
Словно смотр в воздушном стане
Духам тьмы назначен! Миг ―
И помчится в урагане
По рядам владыка их!
То-то грянет канонада ―
Огнь и гром, и дождь и град,
И по степи силы ада
С диким свистом полетят!..
Нет, при этаком невзгодье,
В этом мраке, предоставь
Все коню! Отдай поводья
И не умничай, не правь:
Ровно, ровно, верным шагом,
Не мечася как шальной,
По равнинам, по оврагам
Он примчит тебя домой…
В поле жара,
В роще жара.
Туча на небе висит, как гора.
Рвут ребятишки в овраге малину,
Сыплют в корзину.
Вдруг померкло кругом:
Грянул гром, гром, гром,
Прокатилось за бугром.
Ванька под рябину,
Санька под осину.
Манька под калину
Спрятала малину.
Треснуло небо на две половины.
Блещет гроза,
Слепнут глаза.
Стукнулась Маньке в лоб стрекоза,
Ветром с сучка
Сдуло жучка.
Дождик кап, дождик кап,
Дождик кап, кап, кап, кап, кап.
Хлынуло, грянуло,
Солнышко глянуло.
Дождик какой,
Золотой, золотой.
Ах, дождик какой,
С старой елки льет рекой.
У Маньки с Аленкой
Промокли юбчонки,
У Ваньки, у Мишки
Промокли штанишки.
А жуки да комары
Все до нитки мокры.
Порыв натуры героичной,
Полет в бездонье голубом,
Меж строчек голос мелодичный —
Вот пафос этой лиры в чем!
Ее слеза слезой зовется
И выглядит она слезой,
И полным сердцем сердце бьется,
Гроза трепещет в нем грозой.
Изысканные полутоны
Есть полутоны, а не ноль.
Мучительны Агнессы стоны
И настоящая в них боль.
Виденье принца Вандэлина
Есть не слова, а — Вандэлин,
Возникновения причина
Кого - в рядах мирских причин.
И ведьма у нее есть ведьма,
А не «нарочно», «для детей».
При том стихи бряцают медью
И веят запахом полей.
Красной калиной покой свой убрав,
Принеся в него много лесных, стреловидных, как
будто отточенных, трав,
Я смотрю, хорошо ль убрана моя хата,
И горит ли в ней серебро, ярко ли злато.
Все как и нужно кругом.
Мысли такие же в сердце, сверкают, цветятся огнем.
Сердце колдует.
Что это? Что это там за окном?
Дрогнула молния в Небе! Темнеет оно. Негодует?
Или довольно, что в этом вот сердце пожар?
Ветер прерывисто дует.
Гром.
Гулко гремит за ударом удар.
Длится размах грозового раската.
Светится золотом малая хата.
И, опоясан огнем,
В брызгах, в изломах червленого злата,
В рокотах струн,
Сея алмазы продольным дождем,
В радостях бури, в восторге возврата,
Мчится — Перун.
Н.Н.В.Я в дольний мир вошла, как в ложу.
Театр взволнованный погас.
И я одна лишь мрак тревожу
Живым огнем крылатых глаз.
Они поют из темной ложи:
«Найди. Люби. Возьми. Умчи».
И все, кто властен и ничтожен,
Опустят предо мной мечи.
И все придут, как волны в море,
Как за грозой идет гроза.
Пылайте, траурные зори,
Мои крылатые глаза!
Взор мой — факел, к высям кинут,
Словно в небо опрокинут
Кубок темного вина!
Тонкий стан мой шелком схвачен.
Темный жребий вам назначен,
Люди! Я стройна!
Я — звезда мечтаний нежных,
И в венце метелей снежных
Я плыву, скользя…
В серебре метелей кроясь,
Ты горишь, мой узкий пояс —
Млечная стезя! 1 января 1907
1Когда до тончайшей мелочи
Весь день пред тобой на весу,
Лишь знойное щелканье белочье
Не молкнет в смолистом лесу.И млея, и силы накапливая,
Спит строй сосновых высот.
И лес шелушится и каплями
Роняет струящийся пот. 2Сады тошнит от верст затишья.
Столбняк рассерженных лощин
Страшней, чем ураган, и лише,
Чем буря, в силах всполошить.Гроза близка. У сада пахнет
Из усыхающего рта
Крапивой, кровлей, тленьем, страхом.
Встает в колонны рев скота. 3На кустах растут разрывы
Облетелых туч. У сада
Полон рот сырой крапивы:
Это запах гроз и кладов.Устает кустарник охать.
В небе множатся пролеты.
У босой лазури — походь
Голенастых по болоту.И блестят, блестят, как губы,
Не утертые рукою,
Лозы ив, и листья дуба,
И следы у водопоя.
1914
Воет ветр и свистит пред недальной грозой;
По морю, на темный восток,
Озаряемый молньей, кидаем волной,
Несется неверный челнок.
Два гребца в нем сидят с беспокойным челом
И что-то у ног их под белым холстом.
*
И вихорь сильней по волнам пробежал,
И сорван летучий покров.
Под ним человек неподвижно лежал
И бледный, как жертва гробов;
Взор мрачен и дик, как сражения дым,
Как тучи на небе иль волны под ним.
*
В чалме он богатой, с обритой главой,
И цепь на руках и ногах,
И рана близ сердца, и ток кровяной
Не держит опасности страх;
Он смерть равнодушнее спутников ждет,
Хотя его прежде она уведет.
*
Так с смертию вечно: чем ближе она,
Тем менее жалко нам свет;
Две могилы не так нам страшны, как одна,
Потому что надежды здесь нет.
И если б не ждал я счастливого дня,
Давно не дышала бы грудь у меня!..
Если в мгновенье тоски роковой
Сердце твое вдруг сильнее забьется,
Если в душе, усыпленной средой,
Чувство живое нежданно проснется
И, обо всем позабыв,
Бросишься ты на призыв
К бурям и грозам борьбы
Против всевластной судьбы, —
Милый мой друг, под тревожной грозой
Не вспоминай ты, встречая невзгоды,
Тихого счастья бесстрастные годы:
Мертвому — мертвый покой!.. Если — измученный тяжкой борьбой —
Ты, без трофеев, увенчанных славой,
С сердцем изнывшим, с разбитой душой,
С поля далекого битвы кровавой
Снова вернешься сюда,
К пристани мирной труда, —
С гнетом бессилья в груди,
С мукою ран впереди, —
Милый мой друг, не клонись головой
И не рыдай у бескрестной могилы,
Где схоронил ты кипучие силы:
Мертвому — мертвый покой!..
И плыли они без конца, без конца,
Во мраке, но с жаждою света.
И ужас внезапный объял их сердца,
Когда дождалися ответа.
Огонь появился пред взорами их,
В обрыве лазури туманной.
И был он прекрасен, и ровен, и тих,
Но ужас объял их нежданный.
Как тени слепые, закрывши глаза,
Сидели они, засыпая.
Хоть спали — не спали, им снилась гроза,
Глухая гроза и слепая.
Закрытые веки дрожали едва,
Но свет им был виден сквозь веки.
И вечность раздвинулась, грозно-мертва:
Все реки, безмолвные реки.
На лоне растущих чернеющих вод
Зажегся пожар беспредельный.
Но спящие призраки плыли вперед,
Дорогой прямой и бесцельной.
И каждый, как дремлющий дух мертвеца,
Качался в сверкающем дыме.
И плыли они без конца, без конца,
И путь свой свершили — слепыми.
— Я жить без тебя не могу,
Я с первого дня это понял…
Как будто на полном скаку
Коня вдруг над пропастью поднял.
— И я без тебя не могу.
Я столько ждала! И устала.
Как будто на белом снегу
Гроза мою душу застала.
Сошлись, разминулись пути,
Но он ей звонил отовсюду.
И тихо просил: «Не грусти…»
И тихое слышалось: «Буду…»
Однажды на полном скаку
С коня он свалился на съемках…
— Я жить без тебя не могу, —
Она ему шепчет в потемках.
Он бредил… Но сила любви
Вновь к жизни его возвращала.
И смерть уступила: «Живи!»
И все начиналось сначала.
— Я жить без тебя не могу…—
Он ей улыбался устало,
— А помнишь на белом снегу
Гроза тебя как-то застала?
Прилипли снежинки к виску.
И капли росы на ресницах…
Я жить без тебя не смогу,
И значит, ничто не случится.
Содрогаясь от мук, пробежала над миром зарница,
Тень от тучи легла, и слилась, и смешалась с травой.
Все труднее дышать, в небе облачный вал шевелится.
Низко стелется птица, пролетев над моей головой.Я люблю этот сумрак восторга, эту краткую ночь вдохновенья,
Человеческий шорох травы, вещий холод на темной руке,
Эту молнию мысли и медлительное появленье
Первых дальних громов — первых слов на родном языке.Так из темной воды появляется в мир светлоокая дева,
И стекает по телу, замирая в восторге, вода,
Травы падают в обморок, и направо бегут и налево
Увидавшие небо стада.А она над водой, над просторами круга земного,
Удивленная, смотрит в дивном блеске своей наготы.
И, играя громами, в белом облаке катится слово,
И сияющий дождь на счастливые рвётся цветы.
Была пора ударить буре,
Расчистить хмурый небосвод.
И вот — нет проблесков лазури,
Гроза гремит, гроза растет.
То не камыш под ветром гнется, —
Твердыни крепостей дрожат;
Не дождь на травы пастбищ льется, —
Стальной стучит по грудям град;
То не деревья, в вихре яром,
На берег рухнули пруда, —
Кругом, обгрызены пожаром,
Лежат в руинах города.
С Атлантики вплоть до Урала
Самумом движутся полки;
Кровь — снег и травы запятнала,
Кровь — замутила ток реки.
На вольных, вечных океанах,
У стен пяти материков,
Мелькают без огня в туманах
Громады боевых судов.
Темны мечты, виденья дики,
Водоворотом схвачен мир.
Везде штыки, винтовки, пики,
Угрозы пушек и мортир.;
Гроза «военной непогоды»
Шумит по градам и полям,
Да выйдут древние народы
Из бури к просветленным дням!
Пусть громы пробушуют в небе,
Огнь молний пусть прожжет сердца, —
И пусть узнают все свой жребий,
Свою судьбину — до конца!
Октябрь — декабрь 1914
Белосток. Варшава
Кругом царила жизнь и радость,
И ветер нес ржаных полей
Благоухание и сладость
Волною мягкою своей.Но вот, как бы в испуге, тени
Бегут по золотым хлебам;
Промчался вихрь — пять-шесть мгновений
И, встречу солнечным лучам, Встают с серебряным карнизом
Чрез всё полнеба ворота,
И там, за занавесом сизым,
Сквозит и блеск и темнота.Вдруг словно скатерть парчевую
Поспешно сдернул кто с полей,
И тьма за ней в погоню злую,
И все свирепей и быстрей.Уж расплылись давно колонны,
Исчез серебряный карниз,
И гул пошел неугомонный,
И огнь и воды полились… Где царство солнца и лазури!
Где блеск полей, где мир долин!
Но прелесть есть и в шуме бури,
И в пляске ледяных градин! Их нахватать — нужна отвага!
И — вон как дети в удальце
Ее честят! как вся ватага
Визжит и скачет на крыльце!
Я сегодня до зари
встану.
По широкому пройду
полю.
Что-то с памятью моей
стало:
все, что было не со мной,
помню.
Бьют дождинки по щекам
впалым.
Для вселенной двадцать лет –
мало.
Даже не был я знаком
с парнем,
обещавшим:
''Я вернусь, мама!..''
А степная трава
пахнет горечью.
Молодые ветра
зелены.
Просыпаемся мы.
И грохочет над полночью
то ли гроза,
то ли эхо
прошедшей войны.
Обещает быть весна
долгой.
Ждет отборного зерна
пашня.
И живу я на земле
доброй
за себя
и за того парня.
Я от тяжести такой
горблюсь.
Но иначе жить нельзя,
если
все зовет меня
его голос,
все звучит во мне
его песня.
А степная трава
пахнет горечью.
Молодые ветра
зелены.
Просыпаемся мы.
И грохочет над полночью
то ли гроза,
то ли эхо
прошедшей войны.
Гроза кипела
И текла.
И с пунктуальностью
Капели
На светлом голосе
Стекла
Дробинки, вскакивая,
Пели.
И, заворачивая
За
Особняки и
Мезонины,
Вооруженная гроза
Расстраивала гражданина.
И граждане
Хвалили зонт,
Галоши, сумочки,
Пижамы…
……………………
Я шел.
Московский горизонт
Вовсю
Жонглировал ножами.
И у Пречистенских ворот,
Как любопытный,
Из-за стула,
Ко мне
В газетный разворот
Гроза развязно
Заглянула.
И пальцем мокрым
Провела
Черту, ребячески косую.
«Ага, китайские дела
И вас, мадам,
Интересуют».
И тут,
Без дождевых забот,
Я ноги циркулем
Раздвинул,
Все тридцать клавишей зубов
Показывая гражданину.
Но обывателю
Почти
Что флюс,
Что ливень —
Все едино.
И с молнией его очки
Ведут курьезный
Поединок.
Чудно смотреть,
Как на ходу
Беснуется
Сердитый галстук.
Еще в семнадцатом году
Он в громах
Разочаровался.
А мы —
Без дождевых забот —
Стоим над русским
Мезонином,
Все тридцать клавишей
Зубов
Показывая гражданину.
— Даешь грозу!
Мы крепко — за,
За стиль,
Работу в этом роде.
Друзья, да здравствует гроза
И в человеке,
И в природе!
Пусть обывателям
Грозит.
А мы читаем,
И неплохо,
В китайских росчерках грозы
Идеи грозовой
Эпохи.
Движется нахмуренная туча,
Обложив полнеба вдалеке,
Движется, огромна и тягуча,
С фонарем в приподнятой руке.
Сколько раз она меня ловила,
Сколько раз, сверкая серебром,
Сломанными молниями била,
Каменный выкатывала гром!
Сколько раз, ее увидев в поле,
Замедлял я робкие шаги
И стоял, сливаясь поневоле
С белым блеском вольтовой дуги!
Вот он — кедр у нашего балкона.
Надвое громами расщеплен,
Он стоит, и мертвая корона
Подпирает темный небосклон.
Сквозь живое сердце древесины
Пролегает рана от огня,
Иглы почерневшие с вершины
Осыпают звездами меня.
Пой мне песню, дерево печали!
Я, как ты, ворвался в высоту,
Но меня лишь молнии встречали
И огнем сжигали на лету.
Почему же, надвое расколот,
Я, как ты, не умер у крыльца,
И в душе все тот же лютый голод,
И любовь, и песни до конца!
Гроза промчалась низко над землёю…
Я вышел в сад; затихло всё кругом —
Вершины лип облиты мягкой мглою,
Обагрены живительным дождём.А влажный ветр на листья тихо дышит…
В тени густой летает тяжкий жук;
И, как лицо заснувших томно пышет,
Пахучим паром пышет тёмный луг.Какая ночь! Большие, золотые
Зажглися звезды… воздух свеж и чист;
Стекают с веток капли дождевые,
Как будто тихо плачет каждый лист.Зарница вспыхнет… Поздний и далекий
Примчится гром — и слабо прогремит…
Как сталь, блестит, темнея, пруд широкий,
А вот и дом передо мной стоит.И при луне таинственные тени
На нем лежат недвижно… вот и дверь;
Вот и крыльцо — знакомые ступени…
А ты… где ты? что делаешь теперь? Упрямые, разгневанные боги,
Не правда ли, смягчились? и среди
Семьи твоей забыла ты тревоги,
Спокойная на любящей груди? Иль и теперь горит душа больная?
Иль отдохнуть ты не могла нигде?
И всё живешь, всем сердцем изнывая,
В давно пустом и брошенном гнезде?
Мелькнули молнии несколько раз.
Все настойчивей грома удары
Повторяют прохожим приказ:
«Освободить тротуары!»
Старушечка, опуская веки,
Походкой дрожащей
Через улицу спешит к аптеке.
Вошел гражданин в магазин ближайший.
И вот уж, побитый каплями первыми,
Красный флаг, что спокойно висел,
Вдруг, как что-то живое, с нервами,
Весь рванулся навстречу грозе.
С шумом на город, притихший, серый,
Дробясь об асфальт, уходя в песок,
Дождевые прозрачные стрелы
Густо льются наискосок.
В футболке, к телу прильнувшей компрессом,
В брюках блестящих, потяжелевших
Шагаю ливню наперерез я,
Почти спокоен, уверен, насмешлив.
Лучше так вот шагать всю жизнь,
Чем, грозу переждя,
Вслед за теми послушно плестись,
Кто прячется от дождя.
Красота создаётся из восторга и боли,
Из желания воли и тяжёлых цепей.
Всё, что хочешь, замкнёшь ты в очертания доли,
Красоту ли с грозою, или тишь серых дней.
Если хочешь покоя, не заглядывай в бездны,
Не ищи и не думай, правда ль жизнь или ложь.
Но мечты твои будут беспланетны, беззве́здны,
В бескометное небо ты навеки уйдёшь.
О, горячее сердце, что ж возьмёшь ты как долю,
Полнозвучность ли грома и сверкающий свет,
Или радость быть дома и уют и неволю?
Нет, твой дом изначальный — где рожденье комет.
Ты равно́ полюбило двух враждебных неравных,
И виденья покоя отодвинулись прочь.
Ты богов уравняло в двух мирах полноправных,
Приходите же, грозы, и колдуй мне, о, Ночь.
Наколдуй свои чары, но развейся с рассветом: —
Если будешь чрезмерной, я себе изменю.
Всё что к сердцу подходит, я встречаю ответом,
И мне сладко отдаться золотистому Дню.
Береза родная, со стволом серебристым,
О тебе я в тропических чащах скучал.
Я скучал о сирени в цвету, и о нем, соловье голосистом,
Обо всем, что я в детстве с мечтой обвенчал.
Я был там далеко,
В многокрасочной пряности пышных ликующих стран.
Там зловещая пума враждебно так щурила око,
И пред быстрой грозой оглушал меня рев обезьян.
Но, тихонько качаясь,
На тяжелом, чужом, мексиканском седле,
Я душою дремал, и, воздушно во мне расцвечаясь,
Восставали родимые тени в серебряной мгле.
О, весенние грозы!
Детство с веткой сирени, в вечерней тиши соловей,
Зыбь и шепот листвы этой милой плакучей березы,
Зачарованность снов — только раз расцветающих дней!
Тяжко нависла над морем гроза,
И черную стену туч
Зубчатым лучом прорезает
Молния, быстро светя и быстро
Исчезая, как беглая мысль
На челе Крониона.
Далече по бурно-пустынным водам
Грохочет гром,
И скачут белые кони-валы,
Самим Бореем рожденные
От чудных кобылиц Эрихтона,
И в жалком испуге порхает
Морская птица,
Как тень у вод Стикса,
Хароном оттолкнутая
От барки его полуночной.
Бедный резвый кораблик!
Пришлось пуститься ему
В опасную пляску!
Эол ему выслал
Самых искусных своих музыкантов:
Пусть поиграют погромче, а он веселее попляшет!
Один громче свищет, другой трубит,
А третий водит по струнам
Глухого баса…
И корабельщик
Едва стоит на ногах у руля
И смотрит, глаз не сводя, на компас —
Дрожащую душу кораблика,
И руки с мольбой к небесам простирает…
«Спаси нас, Кастор, воинственный всадник,
И ты, кулачный боец Полидевк!»
На стлани зелени волнистой,
Под ярким куполом небес
Широко веет дуб тенистый —
Краса лесов, предел очес.
Он возрастал в борьбе жестокой,
Он возмужал в огнях грозы
И победителем высоко
Раскинул гордые красы.
Он видел бури разрушенья,
Громады, падшие во прах,
И праздник нового рожденья,
И жизнь в торжественных венцах.
Но никогда, богатый силой,
Он не склонялся пред грозой,
И над дымящейся могилой
Он веял жизнью молодой.
Не раз орел небес пернатый
Венчал главу его крылом,
Внимал бессильные раскаты
Над гордым гения челом.
Как он велик, могучий гений,
Властитель трепетных полей!
Он бросил в них державно тени
И поглотил весь свет лучей.
Теперь в нем дремлют мощь и сила!
Грозы мертвящая рука
Давно уж меч свой притупила
О грудь стальную старика.
Но что? ужель боец надменный
Умрет в недеятельном сне
И червь, точа во тьме презренной,
Его разрушит в тишине?
О нет! Иное назначенье!
Он должен рухнуть под косой,
Чтоб снова праздновать рожденье,
Чтоб снова ратовать с грозой.Гремит волна, рокочут тучи,
И вот, как феникс, окрылен,
Из края в край кормой летучей
Бесстрашно бездны роет он.
В пучине влаги своенравной
Он вновь открыл избыток сил,
И вновь орел самодержавный
Его чело приосенил.
Зловеще-грозный гул грохочущаго треска,
На миг открывшийся, заоблачный пожар,
И ослепительность стремительнаго блеска,
И где-то резкий, впившийся удар.
Повисших ставен сорванные болты
Опять о стену глухо бьют, таинственно гудя,
Меж туч зловещих небо мутно-желто,
И непрерывен шум тоскливаго дождя.
Притихли девушки, чего-то ждут пугливо,
Их взгляд задумчивый печален и глубок.
Вот снова острый блеск и желтых туч разрывы,
И синим пламенем охваченный восток.
Вот снова грозный гул, зловещ и жутко-долог,
Все изступленней дождь, высоко брызжет грязь,
Поднялись девушки, идут к себе за полог
И Божьей кары ждут, задумчиво крестясь.
Повисших ставен сорванные болты
Сильней качаются, рыдая и гудя.
Меж темных туч все небо мутно-желто,
И непрерывен рев зловещаго дождя.