Лилею, розой, голубкой, денницей
Когда-то и я восторгался сторицей.
Теперь я забыл их, пленяся одною
Младою, родною, живою душою.
Она, всей любви и желаний царица,
Мне роза, лилея, голубка, денница.
Голубь ждёт голубку на свиданье,
Как и мы, тревогою объят,
И глядит на солнце в ожиданье,
Как и мы глядим на циферблат.
В небе коршун, а в степи лисица, –
Все могли красавицей прельститься.
Лилеею, розой, голубкой, денницей
Когда-то и я восторгался сторицей.
Теперь я забыл их, пленяся одною
Младою, родною, живою душою.
Она всей любви и желаний царица,
Мне роза, лилея, голубка, денница.
Блеск солнышка, розу, голубку, лилею,
Любил я, когда-то, всей страстью моею
Теперь охладел к ним,—и полон одною
Прелестною, нежной, малюткой родною.
В ней все я нашел, все любимыя грезы:
Голубку, блеск солнца, лилеи и розы.
Дверцу клетки ты раскрыла.
Белый голубок
Улетел, в лицо мне бросив
Быстрый ветерок…
Полно! Разве только этот
Скудный дан мне срок?
Разве, друг мой, ты не вспомнишь
Эти восемь строк?
Голубка и роза, заря и лилея, —
Я прежде любил их, пылая и млея,
Теперь не люблю, и мила мне иная,
Иная, родная, моя неземная;
Ее одну я в сердце лелею —
Голубку и розу, зарю и лилею.
Цитерский голубок и мальчик со свирелью,
На мраморной плите — латинские стихи.
Как нежно тронуты прозрачной акварелью
Дерев раскидистых кудрявые верхи.Заря шафранная — в бассейне догорая —
Дельфину золотит густую чешую
И в бледных небесах искусственного рая
Фонтана легкую, чуть слышную струю.
Лилею и розу, голубку и солнца сиянье
Когда-то любил я в блаженном любовном страданье;
Теперь не люблю их; люблю я одну не на шутку —
Одну, грациозную, чистую, чудо-малютку.
Она — всех любовных восторгов слиянье —
Лился и роза, голубка и солнца сиянье.
Облако свернулось клубком,
Катится блаженный клубок,
И за голубым голубком
Розовый летит голубок.
Это угасает эфир…
Ты не позабудешь, дитя,
В солнечный, сияющий мир
Крылья, что простерты, летя?
— Именем любовь назови!
— Именем назвать не могу.
Имя моей вечной любви
Тает на февральском снегу.
Голубку сокол драл в когтях.
«Попалась! ну, теперь оставь свои затеи!
Плутовка! знаю вас! ругательницы, змеи!
Ваш род соколью вечный враг!
Есть боги-мстители!» — «Ах, я б того желала!» —
Голубка, чуть дыша, измятая стенала,
«Как! как! отступница! не веровать богам!
Не верить силе провиденья!
Хотел тебя пустить; не стоишь; вижу сам.
Умри! безбожным нет прощенья!».
Голубь к терему припал,
Кто там, что там, подсмотрел.
Голубь телом нежно-бел,
На оконце ж цветик ал.
Белый голубь ворковал,
Он цветочком завладел,
Он его зачаровал,
Насладился, улетел.
Ах ты белый голубок,
Позабыл ты ал цветок.
Ах ты белый голубок,
Воротись хоть на часок.
«Ах, что ж ты, голубчик,
Невесел сидишь
И нерадостен?»
— Ах! как мне, голубчику,
Веселому быть
И радостному!
Вчера вечерком я
С голубкой сидел,
На голубку глядел,
Играл, целовался,
Пшеничку клевал;
Поутру голубка
Убита лежит,
Застреленная,
Потерянная!
Голубка убита
Боярским слугой!
Ах! кстати бы было
Меня с ней убить:
Кому из вас мило
Без милыя жить? —
«Голубчик печальный,
Не плачь, не тужи!
Ты можешь в отраду
Хотя умереть;
Мне должно для горя
И жить и терпеть!
Голубка до смерти
Твоею была;
Мою же голубку
Живую берут,
Замуж отдают,
Просватывают».
Ты нежней голубки белокрылой,
Ты — рубин блестящий, огневой!
Бедный дух мой, столько лет унылый,
Краской жизни рдеет пред тобой.
В тихом свете кроткого сиянья,
Давних дней в прозрачной глубине
Возникают снова очертанья
Прежних чувств, роившихся во мне.
Можно ль верить — верить ум не смеет! —
Будто этот наших чувств расцвет, —
Будет день, — пройдет и побледнеет,
Погрузившись в мертвый холод лет...
Беззаветною страстью порыва
Ты пугаешь меня, мой поэт;
Ведь любовь молодая стыдлива,
Как весеннего утра рассвет.
Видишь горлицу эту, мой милый?
Как она, я пугаюсь легко,
И голубкою я белокрылой
От тебя улечу далеко.
Но останься на миг без движенья,
Не упорствуй в ненужной борьбе,
И слетит, позабыв опасенья,
Добровольно голубка к тебе.
Ты хочешь чтоб была я смелой?
Так не пугай, поэт, тогда
Моей любви, голубки белой
На небе розовом стыда.Идет голубка по аллее
И в каждом чудится ей враг,
Моя любовь еще нежнее,
Бежит, коль к ней направить шаг.Немой, как статуя Гермеса,
Остановись, и вздрогнет бук, —
Смотри, к тебе из чащи леса
Уже летит крылатый друг.И ты почувствуешь дыханье
Какой-то ласковой волны
И легких, легких крыл дрожанье
В сверканьи сладком белизны.И на плечо твое голубка
Слетит, уже приручена,
Чтобы из розового кубка
Вкусил ты сладкого вина.
По подвигам, по рыцарским сердцам, —
Змея, голубка, кошечка, романтик, —
Она томилась с детства. В прейс-куранте
Стереотипов нет ее мечтам
Названья и цены. К ее устам
Льнут ровные «заставки». Но — отстаньте! —
Вот как-то не сказалось. В бриллианте
Есть место электрическим огням.
О, внешний сверк на хрупости мизинца!
Ты не привлек властительного принца:
Поработитель медлил. И змея
В романтика и в кошечку с голубкой
Вонзала жало. Расцвела преступкой,
От электричных ядов, — не моя!.. —
Тарковская.
На горе ли да жнецы жнут,
А под той горою,
Да под зеленою
Козаки идут.
Впереди всех вождь похода,
Дорошенко славный,
Козаков державный
Воевода.
В середине пан куренный;
Конь под ним ретивый,
С чернобурой гривой,
Здоровенный.
А в хвосте—пан Сагайдачный,
Что отдал за трубку
Ясную голубку,
Всеудачный!
«Ох, вернися, козачина!
Вороти мне трубку
И возьми голубку,
Молодчина!»
"Мне с женою не возиться,
Не по мне голубка;
А в дороге трубка
Пригодится.
«Гей, кто в лесе?—отзовися!
Было бы огниво —
Трубка вспыхнет живо…
Веселися!»
Г. Данилевский.
„Я на костре себя сжигаю!“
— И я горю, и в сердце пламень мой! —
„Я каждый век. Чтобы воскреснуть, умираю!“
— Бывает то ж, но чаще, и со мной! —
„Эмблема славы я!“ — Я счастия простого. —
„Зевес мой друг“. — А мой богиня красоты. —
„На свете я один! Нет Феникса другого!“
— Бедняк бессмертный, жалок ты!
День уж к вечеру склонялся,
Дряхлый лебедь умирал.
Он в тени дерев лежал,
Тихо с жизнию прощался
И при смерти сладко пел.
И над ним сидел уныло
Голубочек сизокрылый,
Слушал пение, смотрел,
Как покойно он кончался,
И грустил и восхищался.
«Что глядишь на старика?»-
Так спросила голубка
Легкомысленная утка.
«Ах! для сердца и рассудка
Смерть его — святой урок! -
Отвечал ей голубок.-
Слышишь, как он сладкогласно
При конце своем поет!
Кто на свете жил прекрасно,
Тот прекрасно и умрет!»
Ан. Н. ЧеботаревскойЯ хочу быть росою двух цветущих цветов.
Я хочу быть стезею голубых голубков.
Я хочу быть солучьем двух лазурных планет.
Я хочу быть созвучьем между «да», между «нет»
Если буду росою, обрильянчу цветы.
Если буду стезею, олазорю мечты.
Если буду солучьем, я миры съединю.
Если буду созвучьем, я себя сохраню.
Так да буду собою и во веки веков!
Животворной росою двух цветущих цветов,
Бирюзовой стезею голубых голубков,
И солучьем созвездий, и созвучьем основ.
Голубка, как печальны
Все песенки твои,
Лети дорогой дальней,
Служи моей любви.
Как ты, разлуку злую
Должна я выносить,
Я плачу и тоскую
И не могу забыть.
Лети, не опускаясь
Ни в роще, ни в саду,
Все выше поднимаясь,
Припомни, что я жду.
Лети же, избегая
Высоких тополей
И крыш, где бродит стая
Веселых голубей.
Его окошко близко
От царского дворца,
Снеси ему записку
С лобзаньем без конца.
Я грудь тебе открою,
Что мучится все дни,
Туда с его душою
Вернись и отдохни.
Белую лилию с розой,
С алою розою мы сочетаем.
Тайной пророческой грезой
Вечную истину мы обретаем.
Вещее слово скажите!
Жемчуг свой в чашу бросайте скорее!
Нашу голубку свяжите
Новыми кольцами древнего змея.
Вольному сердцу не больно...
Ей ли бояться огня Прометея?
Чистой голубке привольно
В пламенных кольцах могучего змея.
Пойте про ярые грозы,
В ярой грозе мы покой обретаем...
Белую лилию с розой,
С алою розою мы сочетаем.
Начало мая 1876
Тихо тощая лошадка
По пути бредет;
Гроб, рогожею покрытый,
На санях везет.На санях в худой шубенке
Мужичок сидит;
Понукает он лошадку,
На нее кричит.На лице его суровом
Налегла печаль,
И жену свою, голубку,
Крепко ему жаль.Спит в гробу его подруга,
Верная жена, —
В час родов, от тяжкой муки,
Умерла онаИ покинула на мужа
Пятерых сирот;
Кто-то их теперь обмоет?
Кто-то обошьет? Вот пред ним мосток, часовня,
Вот и божий храм, —
И жену свою, голубку,
Он оставит там.Долго станут плакать дети,
Ждать и кликать мать;
Не придет она с погоста
Слезы их унять.
Стонет сизый голубочек,
Стонет он и день и ночь;
Миленький его дружочек
Отлетел надолго прочь.
Он уж боле не воркует
И пшенички не клюет;
Всë тоскует, всë тоскует
И тихонько слезы льет.
С нежной ветки на другую
Перепархивает он
И подружку дорогую
Ждет к себе со всех сторон.
Ждет ее… увы! но тщетно,
Знать, судил ему так рок!
Сохнет, сохнет неприметно
Страстный, верный голубок.
Он ко травке прилегает;
Носик в перья завернул;
Уж не стонет, не вздыхает;
Голубок… навек уснул!
Вдруг голубка прилетела,
Приуныв, издалека,
Над своим любезным села,
Будит, будит голубка;
Плачет, стонет, сердцем ноя,
Ходит милого вокруг —
Но… увы! прелестна Хлоя!
Не проснется милый друг!
За голубками следи да примечай.
Ты подумаешь, что все в них невзначай,
Вправду ж, есть всему в них счет, хоть не расчет,
Все им ведомо, что с часом притечет.
Коль голубка проворкует девять раз,
Это значит, что тепло идет на нас,
Если ж более, чем девять, пропоет,
Это значит, будет теплым целый год.
А когда она воркует без конца,
Это значит, что готовы два венца,
Золотые, не простые, лишь для двух,
У которых в двух телах единый дух.
— Отчего, сестра, молчишь,
Ничего не говоришь?
— Мне, мой братик, очень внове
Свет цветов, хожденье в слове.
То раскроюсь, то сожмусь,
Братьев, братика боюсь.
— Ты не верь себе, сестрица,
Будь как в Небе голубица.
Со цветами будь цветок,
Говорил для нас Пророк.
И Пророчица нам пела,
Говорит — любитесь смело.
— Милый братик, я люблю,
Доверяю Кораблю.
Да сама душа пророчит,
Вдруг уйти от братьев хочет.
Не на вовсе, на часок. —
Засмеялся голубок.
Встрепенулись, поглядели,
Улетели, в самом деле,
Улетели в темноту,
Засветили там мечту.
Сестры, братья замечали,
Ничего им не сказали.
Коли хочется, так что ж,
Уходи, опять придешь.
К голубке
Любезная голубка!
Отколь, отколь летишь?
Отколе ты на воздух
Толь сладкий аромат
Несешь и разливаешь?
Кто, с чем тебя послал?
Голубка
Анакреон к Вафиллу
С письмом послал меня;
К красавцу молодому,
Что ныне всех сердец,
Им пленных, стал владыка.
За песню отдала
Меня ему Венера.
И я служу ему
Усердно, сколь возможно,
И письма разношу
Его теперь, как видишь,
А он свободу дать
За то мне обещает.
Хоть пустит он меня,
Но все я с ним останусь.
Какая польза мне,
Одной меж гор летая,
Садиться на кустах
И дикими плодами
Кормиться по полям?
Из рук Анакреона
Питаюсь хлебом я,
А жажду утоляю
Вином, что сам он пьет;
Напьюся, встрепенуся,
И легиньким крылом
Его я отеняю.
На лире я его
Вседневно засыпаю.
Прости, о человек!
Ты винен, что с тобою
Сегодня я была
Болтливее вороны.
Какой-то мальчик птиц любил,
Дворовых, всяких без разбору;
И крошками кормил.
Лишь голос даст ко сбору,
То куры тут как тут,
Отвсюду набегут.
Голубка тоже прилетела
И крошек поклевать хотела;
Да той отваги не имела
Чтоб подойтить к крохам. Хоть к ним и подойдет,
Бросая мальчик корм, рукою лишь взмахнет,
Голубка прочь, да прочь; и крох как нет, как нет:
А куры между тем с отвагой наступали,
Клевали крохи, да клевали.
На свете часто так идет,
Что щастия иной отвагой доступает;
И смелой там найдет,
Где робкой потеряет.
Из Бодлэра
Голубка моя,
Умчимся в края,
Где всё, как и ты, совершенство,
И будем мы там
Делить пополам
И жизнь, и любовь, и блаженство.
Из влажных завес
Туманных небес
Там солнце задумчиво блещет,
Как эти глаза,
Где жемчуг-слеза,
Слеза упоенья трепещет.
Это мир таинственной мечты,
Неги, ласк, любви и красоты.
Вся мебель кругом
В покое твоем
От времени ярко лоснится.
Дыханье цветов
Заморских садов
И веянье амбры струится.
Богат и высок
Лепной потолок,
И там зеркала так глубоки;
И сказочный вид
Душе говорит
О дальнем, о чудном Востоке.
Это мир таинственной мечты,
Неги, ласк, любви и красоты.
Взгляни на канал,
Где флот задремал:
Туда, как залетная стая,
Свой груз корабли
От края земли
Несут для тебя, дорогая.
Дома и залив
Вечерний отлив
Одел гиацинтами пышно,
И теплой волной,
Как дождь золотой,
Лучи он роняет неслышно.
Это мир таинственной мечты,
Неги, ласк, любви и красоты.
Голубка двор об двор с сорокою жила,
Сокровищем, а не соседкой.
В гнезде одной любовь цвела;
У той, напротив, день без шума редкой,
Битье яиц, ворчанье, спор!
Лишь только пьяный муж сороку поколотит,
Она тотчас лететь к соседушке во двор,
Щебечет, крехчет, вопит:
«Ох, горьку, мать моя, пришлось мне чашу пить!
Уж видно так и век прожить!
Дал Бог мне муженька! мучитель, окаянной!
Житья нет! бьет меня беспошлинно, безданно!
Ревнивец! а как сам — таскаться за совой!»
Голубка слушала, качая головой.
— И ты, — примолвила, — соседка, не святая! —
«То так, не без греха! Случается и мне
И лишнее сказать, и спорить, и в вине
Признаться не хотеть, неправду утверждая;
Но это все пустяк!» — И нет! какой пустяк?
Напротив, мой совет: когда не любишь драк,
Исправь себя! — «А в чем прикажете исправить?
Исправь! Советница! Смешна с своим умом!
Взялась других учить, собой не смысля править!
Сиди-ка над гнездом!»
С голубкой голубь жил, среди прекрасной рощи:
В веселии шли дни,
В веселии шли нощи.
Всечасно там они,
Друг друга цаловали,
И в полных радостях, в той роще пребывали.
Но голубь от своей голубки прочь летит,
Колико дух ея отлетом ни мутитъ;
Угодно голубю, немножко прокатиться,
И возвратиться:
Летит.
Голубка плачет,
А он, по воздуху, под облаками скачетъ;
Ни что ему в пути скакати не претит:
Однако птицы тамо нищи:
Причина та, что нет ни пойла там, ни пищи.
Приятен путь,
Да худо, нет ни пищи там, ни пойла,
А паче то, что нет под облаками стойла,
Хотя и должно отдохнуть;
А в воздухе никак нельзя заснуть.
Уж голубю места прелестны,
Да только не известны,
И географию не скоро ту поймешъ;
А без того квартеры не найдеш.
Оставил он те дальныя границы,
Спустился поклевать созрелыя пшеницы,
И чистыя воды в источнике испить,
А после и ко сну где можно приступить.
Не пил еще, не кушал,
И вод журчания едва едва послушал,
На ниве, голубок,
Попался во силок.
О путешествии он суетно злословит,
Но к участи ево, ево рабенок ловитъ;
Рабенок слаб,
Там голубь был ему минуты две три рад,
И окончав свою нещастливую долю,
Он вырвался на волю.
А что довольно он, в силок попав, потел,
Во путешествии быть больше не хотел,
И в старое свое жилище полетел.
— Мама, долго ль?
Мама, скоро ль?
Мама, время
Замуж — мне! — Голубка, в доме — ни гроша!
— Зато пшеница хороша:
Ее продавай,
Меня выдавай!
Мама, долго ль?
Мама, скоро ль?
Мама, время
Замуж — мне! — Голубушка, где ж платье взять?
— Из льна-то — платья не соткать?
Тки, шей, расшивай,
Меня — выдавай!
Мама, душно!
Мама, скушно!
Мама, время
Замуж — мне! — Где жить-то будешь с муженьком?
— Есть каменщики — будет дом!
Домок воздвигай,
Меня — выдавай!
Мама, тесно,
Мама, тошно,
Мама, время
Замуж — мне! — Голубка, нет у нас вина!
— Чай, в винограде вся стена!
Скорей отжимай,
Меня выдавай!
Мама, тошно,
Мама, томно,
Мама, время
Замуж — мне! — Нет, дочка, милого у нас!
— Есть толстый Жак: он в самый раз!
Лови — не зевай,
Скорей выдавай!
Мама, завтра ж!
Мама, нынче ж!
Мама, время
Замуж — мне!
Отколь, голубка мила!
Летишь так резво ты?
Откуда, белокрыла!
На воздух льешь цветы
И сладкий запах в чувства?
Кто, с чем послал тебя?
Голубка
Бог света и искусства
Послал с письмом меня
К красавцу молодому,
К владыке всех сердец,
К тому божку земному,
Кто подданным отец,
Кому меня Фелица
В наследье отдала:
«Будь Хлорова ты птица, —
С усмешкою рекла, —
Носи ему с небесной
Ты песни вышины;
Как славой мне, всеместной
Наполнь его страны». —
И я с тех пор, как должно,
Ему, как ей, служу;
Приятную, сколь можно,
Гармонию ношу, —
А он за то златую
Мне хочет вольность дать.
Но даст иль нет какую —
Мне нечего желать.
Какая это воля,
Летала чтоб одна;
Была б безвестна доля,
Была бы голодна?
Коль днем пшеницей Хлором
Из уст его кормлюсь,
Его питаясь взором,
Счастливою зовусь:
На лоне иль на шлеме
Кружусь, воркую я,
И в сладком этом плене
Мила всем песнь моя.
Прости ж меня, прохожий!
Не будь к болтанью строг:
Сей день была похожей
Голубка на сорок.
Незнакомый тихий голос за стеной
Все поет о доле женской, роковой.
А машинка, не смолкая ни на миг,
Торопливо повторяет: тик да тик.
«Спи, мой милый! Спи, мой белый голубок!
У чужих людей живешь ты одинок.
У чужих людей ты вырастешь большим.
И, как я, служить до гроба будешь им.
Спи, мой милый! Спи, мой славный голубок!
Не один ты у меня теперь, сынок.
У меня еще есть барское дите…
Спи, сердечко безталанное мое.
Стану с барским я ребеночком играть,
Буду милаго сыночка вспоминать,
Как меня он, сиротинка, в гости ждет,
Как в чужих людях без матери живет»…
Незнакомый тихий голос за стеной
Надрывается безропотной тоской.
А машинка, не смолкая ни на миг,
Торопливо повторяет: тик да тик.
Ивану ЛукашуПод гульливые взвизги салазок
Сядем, детка моя, на скамью.
Олазурь незабудками глазок
Обнищавшую душу мою!
Пусть я жизненным опытом старше, —
Научи меня жить, научи! —
Под шаблонно-красивые марши,
Под печально смешные лучи.
Заглушите мой вопль, кирасиры!
Я — в сумбуре расплывшихся зорь…
Восприятия хмуры и сиры…
Олазорь же меня, олазорь!
Я доверьем твоим не играю.
Мой порок, дорогая, глубок.
Голубок, я тебе доверяю,
Научи меня жить, голубок!
Не смотрите на нас, конькобежцы:
Нашу скорбь вы сочтете за шарж,
Веселитесь, друг друга потешьте
Под лубочно-раскрашенный марш.
Нам за вашей веселостью шалой
Не угнаться с протезным бичом…
Мы с печалью, как мир, обветшалой,
Крепко дружим, но вы-то при чем?
Мы для вас — посторонние люди,
И у нас с вами общее — рознь:
Мы в мелодиях смутных прелюдий,
Ваши песни — запетая кознь.
Мы — вне вас, мы одни, мы устали…
Что вам надо у нашей скамьи?
Так скользите же мимо на стали,
Стальносердные братья мои!..