В глуби тайные вселенной,
В воды темные столетий
Мы бросаем с лодки бренной
Золотые сети.
И из прочных уз мы рады
Доставать морских чудовищ,
И растут в челне громады
Скопленных сокровищ.
Глубь небес опять ясна,
Пахнет в воздухе весна,
Каждый час и каждый миг
Приближается жених.
Спит во гробе ледяном
Очарованная сном, —
Спит, нема и холодна,
Вся во власти чар она.
Она сидит мечтанно над рекой,
Смотря в ее синеющие глуби,
Вдыхая упоительный левкой.
Она сидит часами над рекой,
Зачерпывая изредка рукой
Ее воды и воду чуть пригубив.
Она сидит, вся в грезах, над рекой,
Любя ее ласкающие глуби.
Я топью прохожу необозримой…
Но я крылат! и что мне грани гор,
Что взор завидел мой неизмеримый,
Неизмеримый взор.
Но кто же я: зверями зверь гонимый
Иль Человек, чьи взоры — глубь озер?
Как глубь озер — мой взор неизмеримый,
Неизмеримый взор.
Порок, пороком непреоборимый,
И зверь, и человек, и метеор,
Павлины, белые павлины, уплыли при лучах луны,
Павлины, белые павлины, уплыли плавно навсегда,
Уплыли белые павлины, мои томительные сны,
До пробужденья, до рассвета, во глубь заглохшего пруда,
Павлины, белые павлины, мои томительные сны,
Уплыли плавно в глубь глухую, где дремлет тусклая вода,
В глухую глубь пруда без солнца, где волны полны тишины,
Павлины, белые павлины, уплыли плавно навсегда.
Белый сокол, светлый сокол, он отец,
Серый сокол, соколица, — это мать.
Светлый сокол, клюв и когти — в глубь сердец,
Он когтями так умеет обнимать.
Белый сокол, сильный сокол, солнцеок,
Серый сокол, темный сокол — в глубь гнезда.
Светлый сокол, твой полет в лучах высок,
Темный сокол, над тобой во тьме звезда.
В моей душе, как в глубях океана,
Живой прибой зачатий и смертей, —
Стихийный вихрь неистовых страстей;
И им просторы водяные пьяны.
Здесь утро мира расцветало рано,
Земля здесь первых родила детей,
Отсюда сеть извилистых путей
Ко всем, кто дышит под лучом Титана.
Прародина живого! Как во сне,
Скользят в твоей безмерной глубине
В синем небе, в тёмной глуби
Над собором — тишина.
Мы одну и ту же любим,
Легковейная весна.
Как согласны мы мечтами,
Благосклонная весна!
Не шелками, не речами
Покорила нас она.
Смущаюсь и робею пред листом
бумаги чистой.
Так стоит паломник
у входа в храм.
Пред девичьим лицом
так опытный потупится поклонник.Как будто школьник, новую тетрадь
я озираю алчно и любовно,
чтобы потом пером ее терзать,
марая ради замысла любого.Чистописанья сладостный урок
недолог. Перевернута страница.
Прими всю глубь небес в твои глаза с их тьмою,
Своим молчанием проникни в тень земли, —
И если жизнь твоя той тени не усилит,
Огни далеких сфер в них зеркало нашли.
Там, изгородь ночей, с незримыми ветвями,
Хранит цветы огня, надежду наших дней, —
Печати светлые грядущих наших жизней,
Созвездья, зримые немым ветвям ночей.
Вельможа встречает гостью.
Он рад соседке.
Вертя драгоценною тростью,
стоит у беседки.
На белом атласе сапфиры.
На дочках — кисейные шарфы.
Подули зефиры —
воздушный аккорд
Эоловой арфы.
Любезен, но горд,
Когда взгляну порою в глубь я
Души собрата моего,
Я вижу только самолюбье,
Порок — и больше ничего. Худые думы там таятся,
Там мысль живёт с грехом в связи
И чувства низкие роятся,
Как черви мелкие в грязи. И много их, таких собратий,
Врагов, гонителей моих…
Куда бежать от их проклятий?
Куда бежать от злобы их? Везде они — и поневоле
О Боже, Боже, эта глубь —
Твой голубой живот.
Златое солнышко, как пуп,
Глядит в Каспийский рот.
Крючками звезд свивая в нить
Лучи, ты ловишь нас
И вершами бросаешь дни
В зрачки озерных глаз.
Как в глубь души, невинной и прекрасной,
Смотрю я в глубь небесной вышины.
По ней плывут миры толпой согласной
Как божества разсеянные сны.
И много их, и взором ненасытным
Нельзя мне счесть их светлую толпу,
И полную эѳиром первобытным
Не уследить их вечную тропу.
Они умеют с бурею бороться,
Влюбленные в морской ультрамарин,
Будь то изнеженный гардемарин
Иль, с сиплым басом, грубый, пьяный боцман.
Им глубь морей — не то же ль, что колодца
Глубь для крестьян? Пусть койки без перин, —
Их в каждом порте ждет восторг «смотрин»,
Им без хлопот туземка отдается…
(начальные рифмы)
Как дельфин тропических морей…
Вордсворд
Как дельфин тропических морей,
Тишь глубин я знаю, но люблю
Выплывать под знойный меч луча,
Режа гладь морскую на бегу.
Хороши сквозь воду светы дня!
Там, в тиши, все — чудо; груды, стаи рыб
Там плывут, как призрачная рать;
Он глядел в глубинность вод.
Он глядел в немые зыби,
Где возможно жить лишь рыбе,
Где надземный не живет.
Он глядел в лазурность вод,
И она являла чудо,
Доходя до изумруда,
Что цветет, и вот, плывет.
Он глядел на дно. Оттуда
Восходила тайно власть,
Холодно Каспию, старый ворчит;
Длится зима утомительно-долго.
Норд, налетев, его волны рябит;
Льдом его колет любовница-Волга!
Бок свой погреет усталый старик
Там, у горячих персидских предгорий…
Тщетно! вновь с севера ветер возник,
Веет с России метелями… Горе!
Злобно подымет старик-исполин
Дряхлые воды, — ударит с размаху,
И
. . . . . . . . . .
Жаркое летнее солнце сияло
Тихо на землю. Дремали леса.
Листья деревьев река отражала.
Из лесу слышались птиц голоса.
Водную гладь пауки лишь рябили.
Только стрекозы мелькали порой.
Я буду тих. Я не скажу ни слова
В ночном лесу.
Я знаю, что с небес
Вдруг засияет, полыхнет пунцовой
Рогатою звездою, глянет в лес
Лучащееся трепетное диво –
Сквозь буйные, сквозь лиственные гривы.
И грянет час. И вот вокруг меня
Деревья, в бликах дикого огня,
У нас на Руси, на великой,
(То истина, братцы, — не слух)
Есть чудная, страшная птица,
По имени «красный петух»…
Летает она постоянно
По селам, деревням, лесам,
И только лишь где побывает, —
Рыдания слышатся там.
Там все превратится в пустыню:
Избушки глухих деревень,
Не та любовь, что поучает,
Иль безнадежно изнывает
И песни жалкие поет,
Не та, что юность растлевает
Или ревниво вопиет,
А та любовь, что жертв не просит,
Страдает без обидных слез
И, полная наивных грез,
Не без улыбки цепи носит,
Непобедима и вечна,
«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,
В ту бездну прыгнёт с вышины?
Бросаю мой кубок туда золотой.
Кто сыщет во тьме глубины
Мой кубок и с ним возвратится безвредно,
Тому он и будет наградой победной».
Так царь возгласил и с высокой скалы,
Висевшей над бездной морской,
В пучину бездонной, зияющей мглы
Томясь житьем однообразным,
Люблю свой страннический дом,
Люблю быть деятельно-праздным
В уединенье кочевом.
Люблю, готов сознаться в том,
Ярмо привычек свергнув с выи,
Кидаться в новые стихии
И обновляться существом.
Боюсь примерзнуть сиднем к месту
И, волю осязать любя,