Фельдмаршалу графу Александру Васильевичу
Суворову-Рымшжскому на пребывание его
в таврическом дворце 1795 года
Когда увидит кто, что в царском пышном доме
По звучном громе Марс почиет на соломе*,
Что шлем его и меч хоть в лаврах зеленеют,
Но гордость с роскошью повержены у ног,
И доблести затмить лучи богатств не смеют, —
Не всяк ли скажет тут, что браней страшный бог.
«Великй Бог Сил!… Победа!» пишет
Герой к Монарху и Отцу.
Кто верой к Богу в брани дышеш,
Начало приведет к концу.
Царь небом кротким вдохновенный,
Живительный, благословенный,
Свет на стенящих излиет.
Убоги сетовать престанут,
От брани падшие возстанут;
Все паки в мире процветет.
Еще великий прах… Неизбежимый рок!
Твоя, твоя рука себя нам здесь явила;
О, сколь разительный смирения урок
Сия Каменского могила! Не ты ль, грядущее пред ним окинув мглой,
Открыл его очам стезю побед и чести?
Не ты ль его хранил невидимой рукой,
Разящего перуном мести? Пред ним, за ним, окрест зияла смерть и брань;
Сомкнутые мечи на грудь его стремились —
Вотще! твоя над ним горе носилась длань…
Мечи хранимого страшились.И мнили мы, что он последний встретит час,
Целуя знамя в пропылённый шёлк
И выплюнув в отчаянье протезы,
Фельдмаршал звал: «Вперёд, мой славный полк!
Презрейте смерть, мои головорезы!»Измятыми знамёнами горды,
Воспалены талантливою речью,
Расталкивая спины и зады,
Одни стремились в первые ряды —
И первыми ложились под картечью.Хитрец и тот, который не был смел,
Не пожелав платить такую цену,
Полз в задний ряд, но там не уцелел:
Тому назад, тому назад
смолою плакал палисад,
смолою плакали кресты
на кладбище от духоты,
и сквозь глазки сучков смола
на стенах дачи потекла.
Вымаливала молний ночь,
чтобы самой себе помочь,
и, ветви к небу возводя,
«Дождя!.. — шептала ночь. — Дождя!..»