Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,
Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далеких
Одинокий бег.
О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И Опыт, [сын] ошибок трудных,
И Гений, [парадоксов] друг,
[И Случай, бог изобретатель]
Чудный град порой сольется
Из летучих облаков,
Но лишь ветр его коснется,
Он исчезнет без следов.
Так мгновенные созданья
Поэтической мечты
Исчезают от дыханья
Посторонней суеты.
Розы щечек, чудных глазок
Голубые васильки,
Белоснежные лилеи
Нежной, маленькой руки —
О, они цветут так пышно с каждым днем,
Сердце ж… сердце спит, как прежде, мертвым сном.
Чудное время — восточная осень…
Дали прозрачны и пальмы грустны.
Красное море на берег выносит
Тихие ритмы лазурной волны.
Пишет Природа поэму раздумий,
Мудрую сказку о нас и себе.
И в тишине, и загадочном шуме
Видятся мне перемены в судьбе.
В одной стране,
В чудной стране,
Где не бывать
Тебе и мне,
Ботинок черным язычком
С утра лакает молочко,
И целый день в окошко
Глазком глядит картошка.
Бутылка горлышком поет,
Концерты вечером дает,
А стул на гнутых ножках
Танцует под гармошку.
В одной стране,
В чудной стране…
Ты почему не веришь мне?
Трудно и чудно — верность до гроба!
Царская роскошь — в век площадей!
Стойкие души, стойкие ребра, —
Где вы, о люди минувших дней?! Рыжим татарином рыщет вольность,
С прахом равняя алтарь и трон.
Над пепелищами — рев застольный
Беглых солдат и неверных жен.
С приходом чудных майских дней,
Когда все почки развернулись,
Проникла в сердце мне любовь
И чары все ее вернулись.
С приходом чудных майских дней,
Когда запели нежно птицы, —
И я все слезы и мечты
Поверг к ногам моей царицы.
Успокоительны, и чудны,
И странной тайной повиты
Для нашей жизни многотрудной
Его великие мечты. Туманы призрачные сладки —
В них отражён Великий Свет.
И все суровые загадки
Находят дерзостный ответ — В одном луче, туман разбившем,
В одной надежде золотой,
В горячем сердце — победившем
И хлад, и сумрак гробовой. 6 марта 1902
Вчера, восхищаяся розою чудной,
Вы долго вдыхали ее аромат.
Цветок, окруженный листвой изумрудной,
Пленял красотою весеннею взгляд.
Но розой любуясь на пышной куртине,
Любуясь расцветом роскошным цветка,
Один я заметил в его сердцевине —
Как тайную язву — гнездо червяка.
1887 г.
Ты, красавица лесная,
Чудный ландыш, бледный лик!
Молча я тебя срываю
В лунном свете, в чудный миг!
Что же делать? Я не властен!
Знаю я — зачахнешь ты.
Смерть — за то, что ты душиста,
Смерть — во имя красоты!
Светится в листьях так чудно!
Тешится солнечный луч!
Солнце в туманах играет
В рамках блуждающих туч!
Рамки подвижны, красивы...
Глянеть то в эту, то в ту,
Выставит лик свой и смотрит,
Знает свою красоту.
Ты моя жизнь, мое солнце!
Если бы тучей я был,
Лик твой во мне бы светился
И, засветясь, опалил...
Он — это чудное мгновенье,
Запечатленное в веках!
Он — воплощенье Вдохновенья,
И перед ним бессилен прах…
Лишь он один из всех живущих
Не стал, скончавшись, мертвецом:
Он вечно жив во всех поющих,
И смерть здесь не звучит «концом».
В его созданьях Красота ведь
Показывает вечный лик.
Его нам мертвым не представить
Себе, и этим он велик!
Пускай он стар для современья,
Но современье для него
Ничтожно: ведь его мгновенье —
Прекрасней века моего!
В тот тихий час, когда неслышными шагами
Немая ночь взойдет на трон свой голубой
И ризу звездную расстелет над горами, -
Незримо я беседую с тобой.Душой растроганной речам твоим внимая,
Я у тебя учусь и верить и любить,
И чудный гимн любви — один из гимнов рая
В слова стараюсь перелить.Но жалок робкий звук земного вдохновенья:
Бессилен голос мой, и песнь моя тиха,
И горько плачу я — и диссонанс мученья
Врывается в гармонию стиха.
Волны Рейна, реки этой чудной,
Отражают, чаруя мой взор,
Кельн, большой и священный наш город,
И его исполинский собор.
В том соборе есть образ, написан
На золоченной коже. Меж туч
Моей жизни пустынной приветно
Он светил, как живительный луч.
Вкруг прекрасной Мадонны летают
Ангелочки, цветы; а у ней
Щечки, губы, глаза — совершенно
Как у милой подруги моей.
Срезал себе я тростник у прибрежья шумного моря.
Нем, он забытый лежал в моей хижине бедной.
Раз увидал его старец прохожий, к ночлегу
В хижину к нам завернувший (Он был непонятен,
Чуден на нашей глухой стороне.) Он обрезал
Ствол и отверстий наделал, к устам приложил их,
И оживленный тростник вдруг исполнился звуком
Чудным, каким оживлялся порою у моря,
Если внезапно зефир, зарябив его воды,
Трости коснется и звуком наполнит поморье.
Со взглядом взгляд скрестился чудно
Не в первый раз,
Чтоб на дорогах жизни трудной
Здесь пара глаз любила пару глаз…
Свой свет рассеяв на откосах,
Заря на травах и на росах
Светло легла, —
Из-за редеющих туманов
Над мхом, лучами рдяно канув,
Горят два ясные крыла.
Светлы ее простой улыбкой,
Пруды качелят рябью зыбкой.
И изумрудный воздух тает
Дрожаньем сладким…
Прозрачность из садов сметает
Печальный пепел, сумерек остатки.
Нет, с тобой, дружочек чудный,
Не делиться мне досугом.
Я сдружилась с новым другом,
С новым другом, с сыном блудным.
У тебя — дворцы-палаты,
У него — леса-пустыни,
У тебя — войска-солдаты,
У него — пески морские.
Нынче в море с ним гуляем,
Завтра по лесу с волками.
Что ни ночь — постель иная:
Нынче — щебень, завтра — камень.
И уж любит он, сударик,
Чтобы светло, как на Пасху:
Нынче месяц нам фонарик,
Завтра звезды нам лампадки.
Был он всадником завидным,
Милым гостем, Царским Сыном, —
Да глаза мои увидел —
И войска свои покинул.
Стихотворения чудный театр,
нежься и кутайся в бархат дремотный.
Я ни при чем, это занят работой
чуждых божеств несравненный талант.
Я лишь простак, что извне приглашен
для сотворенья стороннего действа.
Я не хочу! Но меж звездами где-то
грозную палочку взял дирижер.
Стихотворения чудный театр,
нам ли решать, что сегодня сыграем?
Глух к наставленьям и недосягаем
в музыку нашу влюбленный тиран.
Что он диктует? И есть ли навес —
нас упасти от любви его лютой?
Как помыкает безграмотной лютней
безукоризненный гений небес!
Стихотворения чудный театр,
некого спрашивать: вместо ответа —
мука, когда раздирают отверстья
труб — для рыданья и губ — для тирад.
Кончено! Лампы огня не таят.
Вольно! Прощаюсь с божественным игом.
Вкратце — всей жизнью и смертью — разыгран
стихотворения чудный театр.
В чудной дружбе два подлых негодяя,
Кот Мамурра и с ним — похабник Цезарь!
Что ж тут дивного? Те же грязь и пятна
На развратнике Римском и Формийском.
Оба мечены клеймами распутства,
Оба гнилы и оба — полузнайки,
Ненасытны в грехах прелюбодейных.
Оба в тех же валяются постелях,
Друг у друга девчонок отбивают.
В чудной дружбе два подлых негодяя.
Звезды ясные, звезды прекрасные
Нашептали цветам сказки чудные,
Лепестки улыбнулись атласные,
Задрожали листы изумрудные.
И цветы, опьяненные росами,
Рассказали ветрам сказки нежные —
И распели их ветры мятежные
Над землей, над волной, над утесами.
И земля, под весенними ласками
Наряжаяся тканью зеленою,
Переполнила звездными сказками
Мою душу безумно влюбленную.
И теперь, в эти дни многотрудные,
В эти темные ночи ненастные,
Отдаю я вам, звезды прекрасные,
Ваши сказки задумчиво-чудные.
"Чудный месяц плывет над рекою", -
Где-то голос поет молодой.
И над родиной, полной покоя,
Опускается сон золотой!
Не пугают разбойные лица,
И не мыслят пожары зажечь,
Не кричит сумасшедшая птица,
Не звучит незнакомая речь.
Неспокойные тени умерших
Не встают, не подходят ко мне.
И, тоскуя все меньше и меньше,
Словно бог я хожу в тишине.
И откуда берется такое,
Что на ветках мерцает роса,
И над родиной, полной покоя,
Так светлы по ночам небеса!
Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Все звенят и звенят бубенцы…
Был домик в три оконца
В такой окрашен цвет,
Что даже в спектре солнца
Такого цвета нет.Он был еще спектральней,
Зеленый до того,
Что я в окошко спальни
Молился на него.Я верил, что из рая,
Как самый лучший сон,
Оттенка не меняя,
Переместился он.Поныне домик чудный,
Чудесный и чудной,
Зеленый, изумрудный,
Стоит передо мной.И ставни затворяли,
Но иногда и днем
На чем-то в нем играли,
И что-то пели в нем, А ночью на крылечке
Прощались и впотьмах
Затепливали свечки
В бумажных фонарях.
Не понимаю, отчего
В природе мертвенной и скудной
Встаёт какой-то властью чудной
Единой жизни торжество.
Я вижу вечную природу
Под неизбежной властью сил, —
Но кто же в бытие вложил
И вдохновенье, и свободу?
И в этот краткий срок земной,
Из вещества сложась земного,
Как мог обресть я мысль и слово,
И мир создать себе живой?
Окрест меня всё жизнью дышит,
В моей реке шумит волна,
И для меня в полях весна
Благоухания колышет.
Но не понять мне, отчего
В природе мёртвенной и скудной
Воссоздаётся властью чудной
Духовной жизни торжество.
Срезал себе я тростник у прибережья шумного моря.
Нем, он забытый лежал в моей хижине бедной.
Раз увидал его старец прохожий, к ночлегу
В хижину к нам завернувший. (Он был непонятен,
Чуден на нашей глухой стороне.) Он обрезал
Ствол и отверстий наделал, к устам приложил их,
И оживленный тростник вдруг исполнился звуком
Чудным, каким оживлялся порою у моря,
Если внезапно зефир, зарябив его воды,
Трости коснется и звуком наполнит поморье.
Все деревья звуков полны,
Гнезда все в лесу поют,
Чудный хор! Желал бы знать я,
Капельмейстер кто же тут?
Может быть тот серый чибис,
Что кивает головой?
Или тот педант, что мерно
Все кукует надо мной?
Или чопорный тот аист,
Что, кругом бросая взор,
Важно ногу поджимает, —
Уж не он ли дирижер?
Нет, в моем влюбленном сердце
Капельмейстер тот сидит:
То Амур! Над чудным хором
Он с улыбкою царит!
В святилище богов пробравшийся как тать
Пытливый юноша осмелился поднять
Таинственный покров карающей богини.
Взглянул — и мертвый пал к подножию святыни.Счастливым умер он: он видел вечный свет,
Бессмертного чела небесное сиянье,
Он истину познал в блаженном созерцанье
И разум, и душа нашли прямой ответ.Не смерть страшна, — о, нет! — мучительней сознанье,
Что бродим мы во тьме, что скрыто пониманье
Глубоких тайн, чем мир и чуден и велик, Что не выносим мы богини чудной вида,
Коль жизнь моя нужна — бери ее, Изида,
Но допусти узреть божественный твой лик.
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
В томленьях грусти безнадежной,
В тревогах шумной суеты,
Звучал мне долго голос нежный
И снились милые черты.
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты.
В глуши, во мраке заточенья
Тянулись тихо дни мои
Без божества, без вдохновенья,
Без слез, без жизни, без любви.
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слезы, и любовь.
Черныш — чудная птица,
Он любит глушь и тишь,
И как не покреститься,
Когда слетит черныш?.. По крайности в рубаху
Мужик сует кресты,
Когда, черней монаха,
Он сядет на кусты… С такой он бровью пылкой,
И две его ноги
По самые развилки
Обуты в сапоги.И стоит, если близко,
Вглянуться в кулачок:
Он в траурную ризку
Завернут, как дьячок!.. И слышал я поверье,
Что у него с хвоста
Торчат такие перья,
Быть может, неспроста… Что этот хвост на лиру
Походит всем на вид,
С какой ходил по миру
Блаженный царь — Давыд!.. И что в исходе ночи
Теперь в лесную сырь
Черныш весной бормочет
За мужика псалтырь… Что раннюю достойну
Он правит у реки,
И могут спать спокойно
На печках мужики.
Поймете ль вы те чудные мгновенья,
Когда нисходит в душу вдохновенье,
И, зародившись, новой песни звук
В ней пробуждает столько тайных мук
И столько неземного восхищенья?
Те приступы восторженной любви,
Тот сокровенный творчества недуг —
Поймете ль вы?..
Я всю любовь, все лучшие стремленья,
Все, что волнует грудь в ночной тиши,
И все порывы пламенной души
Излил в свои стихотворенья… Но если, бессознательно порою
Высокий долг поэта позабыв,
Пленялся я чарующей мечтою,
И звуков увлекал меня наплыв, —
Не осудите слабости случайной,
Души моей поймите голос тайный.
Что может ум без сердца сотворить?
Я не умею петь без увлеченья
И не могу свои творенья
Холодному рассудку подчинить!..
Если вижу я чудные розы,
Сердце больно сожмется на миг,
И невольные выступят слезы:
Я, при взгляде на чудные розы,
Вспоминаю возлюбленный лик.
Если вижу звезду золотую, —
Меркнет ясного неба простор
Предо мной — я безумно тоскую,
И, увидев звезду золотую,
Вспоминаю возлюбленный взор.
Если ласточек резвая стая
К берегам отлетает иным, —
Сердце тяжко болит, замирая,
И, увидев, как вьется их стая,
Над изгнаньем я плачу моим.
1886 г.
Чудных три песни нашел я в книге родного поэта.
Над колыбелью моею первая песенка пета.
Над колыбелью моею пела ее мне родная,
Частые слезы роняя, долю свою проклиная.
Слышали песню вторую тюремные низкие своды.
Пел эту песню не раз я в мои безотрадные годы.
Пел и цепями гремел я и плакал в тоске безысходной,
Жаркой щекой припадая к железу решетки холодной.
Гордое сердце вещует: скоро конец лихолетью.
Дрогнет суровый палач мой, песню услышавши третью.
Ветер споет ее буйный в порыве могучем и смелом
Над коченеющим в петле моим опозоренным телом.
Песни я той не услышу, зарытый во рву до рассвета.
Каждый найти ее может в пламенной книге поэта!
Не знаю, что сталось со мною,—
Но грусть овладела душой:
Старинная сказка порою
Сжимает мне сердце тоской!
Прохладно… В долине темнеет…
И Рейн безмятежно течет…
На горной вершине алеет
Вечернего солнца заход;
И чудная дева над скатом,
Блистая красою своей,
Все чешет, в уборе богатом,
Волну золотую кудрей…
Из золота гребень у девы,
И песня звучит с вышины…
Волшебные льются напевы,
Чарующей силы полны!
И путник, тревогою страстной
Обятый, плывет в челноке…
Не видит скалы он опасной—
Все смотрит наверх он в тоске!
Погибли во мраке пучины
Пловец и челнок среди скал,—
Затем, что так чудно с вершины
Напев Лорелеи звучал!..
Люблю я имя Анна,
Оно звенит, как свет,
Оно, как сон, пространно…
Люблю его — и нет.
И двойственно, и чудно
Оно мелькает мне.
И в ночи непробудной,
И в тихом, ясном дне.
Люблю я имя Анна,
Во мгле — как сладкий грех.
Оно зовет и странно
Звучит, как дальний смех.
Люблю в нем — унижений
Таинственную власть…
И молча сходят тени,
И ночь должна ниспасть…
Но утро вновь туманно,
И день забрезжит вновь.
С ним имя Иоанна,
С ним мудрость и любовь.
Вновь солнца круг высоко,
Спокойный свет лучист,
И мой венец пророка
Торжественен и чист.
Так двойственно, так чудно
Оно мелькает мне
И в ночи непробудной,
И в тихом, ясном дне.
2 апреля 1900
Все, что в сердце моем дорогого,
Все, о чем я мечтаю любя,
Все волнения чувства живого —
Все — тебе, все, о друг, для тебя!
Ты всем сердцем моим овладела,
Но не знаю, за что я люблю, —
За твое ли прекрасное тело,
Иль за чудную душу твою!
Если страсть просыпается смело,
Если сердце кипит и горит, —
Это чудное гибкое тело
Мне так много блаженства сулит!
Если ж грустное чувство тоскою
Отзовется в душе молодой,
Мне так сладко бывает с тобою,
Так отрадно, мой друг дорогой!
И так нежно, так пылко, так смело,
Так безумно тебя я люблю
И за нежное гибкое тело
И за чудную душу твою!