(Подражание Лихтверу)
Клеант объездил целый свет
И, видя, что нигде для смертных счастья нет,
Домой к друзьям своим с котомкой возвратился.
Друзья его нашли, что он переменился
Во многом, но не в дружбе к ним.
По зимним вечерам рассказывал он им,
Что чудного ему в подсолнечной встречалось
И с ним самим случалось.
Как дни зимы, дни неудач недолго тут: придут-уйдут.
Всему есть свой конец, не плачь! — Что бег минут: придут-уйдут.
Тоска потерь пусть мучит нас, но верь, что беды лишь на час:
Как сонм гостей, за рядом ряд, они снуют: придут-уйдут.
Обман, гонение, борьба и притеснение племен,
Как караваны, что под звон в степи идут: придут-уйдут.
Мир — сад, и люди в нем цветы! но много в нем увидишь ты
Фиалок, бальзаминов, роз, что день цветут: придут-уйдут.
ПРЕДАНИЕ
В глухие дни Бориса Годунова,
Во мгле Российской пасмурной страны,
Толпы́ людей скиталися без крова,
И по ночам всходило две луны.
Два солнца по утрам светило с неба,
С свирепостью на дольный мир смотря.
И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!»
Из тьмы лесов стремился до царя.
(Яко и вино веселит
сердце человека)
1
О, суд людей неправый,
Что пьянствовать грешно!
Велит рассудок здравый
Любить и пить вино.
2
Проклятие и горе
На спорщиков главу!
Не высидел дома.
Анненский, Тютчев, Фет.
Опять,
тоскою к людям ведомый,
иду
в кинематографы, в трактиры, в кафе.
За столиком.
Сияние.
Надежда сияет сердцу глупому.
Того вы мужа, что приятна зрите
Лицом, что в сладких словах, клянись небом,
Дружбу сулит вам, вы, друзья, бегите! —
Яд под мягким хлебом.Если бы сердце того видеть можно,
Видно б, сколь злобна мысль, хоть мнятся правы
Того поступки, и сколь осторожно
Свои таит нравы.Помочи в нуждах от него не ждите:
Одному только он себе радеет;
Обязать службой себе не ищите:
Забывать умеет.Что у другого в руках ни увидит,
Не тем трудна житейская задача,
Что нет ни в чем успеха без труда,
Что в сей юдоли жертв, утрат и плача
Изменчива нам счастия звезда;
Что мы должны всегда быть на сторо́же,
Как пешеход по скользкому пути,
Что чем идем мы далее, тем строже
Мы за собой обязаны блюсти;
На поприще сей жизни склизком
Все люди бегатели суть:
В теченьи дальном или близком
Они к мете своей бегут.
И сильный тамо упадает,
Свой кончить бег где не желал:
Лежит; но спорника, — мечтает, —
Коль не споткнулся бы, — догнал.
Кто сей из смертных дерзновенной,
За правый суд что возжелал
Венца от истины священной
И лиры моея похвал?
Кто сей, стяжал который право
Людей сердечны сгибы знать:
Что свято в них и что лукаво
Во внутренности душ читать?
Кто думает на лицы сильных
Не зреть, и на мольбы друзей?
Тридцатая годовщина
Союза — держись, злецы!
Я знаю твои морщины,
Изъяны, рубцы, зубцы —Малейшую из зазубрин!
(Зубами — коль стих не шел!)
Да, был человек возлюблен!
И сей человек был — столСосновый. Не мне на всхолмье
Березу берёг карел!
Порой еще с слезкой смольной,
Но вдруг — через ночь — старел, Разумнел — так школьник дерзость
Доброе слово не говорится втуне.
ГогольХотя друзья тебя ругают сильно,
Но ты нам мил, плешивый человек,
С улыбкою развратной и умильной,
Времен новейших сладострастный грек.
Прекрасен ты — как даровитый странник,
Но был стократ ты краше и милей,
Когда входил в туманный передбанник
И восседал нагой среди,
Какие тут меж нас кипели речи!
И сеет перлы хладная роса.
В аллее темной — слушай! — голоса:
«Да, сударь мой: так дней недели семь
Я погружен в беззвездной ночи темь!
Вы правь! : мне едва осьмнадцать лет,
И говорят — я недурной поэт.
Но стыдно мне, с рожденья горбуну,
Над ней вздыхать и плакать на луну…
Нет, сударь мой: иных я мыслей полн…»
Овеян сад плесканьем темных волн;
Начальники и рядовые,
Вы, проливающие кровь,
Да потревожат вас впервые
Всеоправданье и любовь!
О, если бы в душе солдата, —
Но каждого, на навсегда, —
Сияла благостно и свято
Всечеловечности звезда!
О, если б жизнь, живи, не мешкай! —
Как неотъемлемо — твое,
Гаснет день — и звон тяжелый
В небеса плывет:
С башни старого костела
Колокол зовет.А в костеле — ожиданье:
Сумрак, гул дверей,
Напряженное молчанье,
Тихий треск свечей.В блеске их престол чернеет,
Озарен темно:
Высоко над ним желтеет
Узкое окно.И над всем — Христа распятье:
Египетское Сказание
Некогда солнечный Ра,
Из золотого чертога,
Праведно правил людьми.
Но остудилась игра
Крови горячего бога, —
Это сказанье пойми.
В лете стихает перо,
Где ельник сумрачный стоит
В лесу зубчатым тёмным строем,
Где старый позабытый скит
Манит задумчивым покоем, Есть птица Вирь. Её убор
Весь серо-аспидного цвета,
Головка в хохолке, а взор
Исполнен скорбного привета.Она так жалостно поёт,
С такою нежностью глубокой,
Что, если к скиту забредёт
Случайно путник одинокий, Он не покинет те места:
ВЕТЕР БУЙНЫЙ, ВЕК С ТОБОЮ.
Ветер буйный, век с тобою
Море в разговоре:
Заиграй с ним, буйный ветер,
Спроси сине-море.
Море знает, где играет
Милый друг с волною;
Море скажет, где он ляжет
Буйной головою.
Если друга загубило,
«Натко медку! с караваем покушай,
Притчу про пчелок послушай!
Нынче не в меру вода разлилась,
Думали, просто идет наводнение,
Только и сухо, что наше селение
По огороды, где ульи у нас.
Пчелка осталась водой окруженная,
Видит и лес, и луга вдалеке,
Ну и летит, — ничего налегке,
Бессмертный Тончи! ты мое
Лицо в том, слышу, пишешь виде,
В каком бы мастерство твое
В Омире древнем, Аристиде,
Сократе и Катоне ввек
Потомков поздных удивляло;
В сединах лысиной сияло,
И в нем бы зрелся человек.
Но лысина или парик,
Дробись, дробись, волна ночная,
И пеной орошай брега в туманной мгле.
Я здесь, стою близ моря на скале;
Стою, задумчивость питая.
Один; покинув свет и чуждый для людей
И никому тоски поверить не желая.
Вблизи меня палатки рыбарей;
Меж них блестит огонь гостеприимный;
Семья беспечная сидит вкруг огонька;
И, внемля повесть старика,
Живущая в болоте, под горой,
Лягушка на гору весной
Переселилась;
Нашла там тинистый в лощинке уголок
И завела домок
Под кустиком, в тени, меж травки, как раек.
Однако ж им она недолго веселилась.
Настало лето, с ним жары,
И дачи Квакушки так сделалися сухи,
Что, ног не замоча, по ним бродили мухи.
Говорят, геолог пропадал в тайге,
в северном походе, на Юган-реке,
будто бы девчонка встретилась ему,
будто допустила к сердцу своему.
Где живешь, красавица? Говорит: «Пыть-Ях!»
Как зовут, красавица? Говорит: «Пыть-Ях».
Веселится, кружится, огонек в глазах.
Обнял юноша ее, вскрикнула; «Юнг-Ях!»
Ночь сгорает на кострах,
тает ягода в губах,
…И вновь зима: летят, летят метели.
Враг все еще у городских ворот.
Но я зову тебя на новоселье:
мы новосельем
встретим Новый год.
Еще враги свирепый и бесцельный
ведут обстрел по городу со зла —
и слышен хруст стены и плач стекла, —
но я тебя зову — на новоселье.
За звонаря и метельщика
Нынче буря.
Лезет в звонарню
И за метлой в вокзал
Вносится,
Синяя, в белой медвежьей шкуре,
Крутится язычками,
Шипит у шпал.
Снова замерзшим Яиком
Учитесь мечтать, учитесь дружить,
Учитесь милых своих любить
И жить горячо и смело.
Воспитывать душу и силу чувств
Не только труднейшее из искусств,
Но сверхважнейшее дело!
— Позвольте, — воскликнет иной простак, -
Воспитывать чувства? Но как же так?
Ведь в столбик они не множатся!
1В деревянном городе
с крышами зелеными,
Где зимой и летом
улицы глухи,
Девушки читают
не романы — «романы»
И хранят в альбомах
нежные стихи.Украшают волосы
молодыми ветками
И, на восемнадцатом году,
Прилетела на берег синица
Из-за полночного моря,
Из-за холодна океяна.
Спрашивали гостейку приезжу,
За морем какие обряды.
Гостья приезжа отвечала:
«Всё там превратно на свете.
За морем Сократы добронравны,
Каковых мы здесь <не> видаем,
Никогда не суеверят,
Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей…
Живые спят. Мертвец встает из гроба,
И в банк идет, и в суд идет, в сенат…
Чем ночь белее, тем чернее злоба,
И перья торжествующе скрипят.
(ИЗ ТОМАСА МУРА).
—
С холодным и бледным, как мрамор, лицом,
Немая от горя и муки,
Была предо мной ты живым мертвецом
В минуту печальной разлуки,
И твой поцелуй без души, без огня
Предвестием скорби обвеял меня.
Чело мое холодно было; на нем,
(мотив из Зенд-Авесты)Я царственный создатель многих стран,
Я светлый бог миров, Агурамазда
Зачем же лик мой тьмою повторен,
И Анграмайни встал противовесом?
Я создал земли, полные расцвета,
Но Анграмайни, тот, кто весь есть смерть,
Родил змею в воде, и в землях зиму.
И десять зим в году, и два лишь лета,
И холодеют воды и деревья,
И худший бич, зима, лежит на всем.
По улице полдень, летя напролом,
Бьёт чёрствую землю зелёным крылом.
На улице, лет молодых не тая,
Вся в бусах, вся в лентах — невеста моя.
Пред нею долины поют соловьём,
За нею гармоники плачут вдвоём.
И я говорю ей: «В нарядной стране
Серебряной мойвой ты кажешься мне.
Направо взгляни и налево взгляни,
В зелёных кафтанах выходят лини.
Проехав все моря и континенты,
Пускай этнограф в книгу занесет,
Что есть такая нация — студенты,
Веселый и особенный народ!
Понять и изучить их очень сложно.
Ну что, к примеру, скажете, когда
Все то, что прочим людям невозможно,
Студенту — наплевать и ерунда!
1.
* * *
Есть мир иной--не мир надзвездный,
Но мир нездешней красоты;
Как свет, мерцающий над бездной,
Он нам сияет с высоты.
Его в минуты вдохновенья
Не раз провидел я мечтой,
И в нас унынья, в час смятенья —
Он вновь, как сон, передо мной.
Среди черноморских предгорий,
На первой холмистой гряде,
Высокий стоит санаторий,
Купая ступени в воде.Давно уже черным сапфиром
Склонился над ним небосклон,
Давно уж над дремлющим миром
Молчит ожерелье колонн.Давно, утомившись от зноя,
Умолкли концерты цикад,
И люди в тиши и покое
Давно в санатории спят.Лишь там, наверху, по оврагам,
Тебе, болящая в далекой стороне,
Болящему и страждущему мне
Пришло на мысль отправить этот стих,
Чтобы с веселым плеском волн морских
Влетел бы «он к» тебе в окно,
Далекий отголосок вод родных,
И слово русское, хоть на одно мгновенье,
Прервало для тебя волн средиземных пенье…
Из той среды, далёко не чужой,