Две сестры глядят на братца:
Маленький, неловкий,
Не умеет улыбаться,
Только хмурит бровки.
Младший брат чихнул спросонок,
Радуются сестры:
— Вот уже растет ребенок —
Он чихнул, как взрослый!
Да, братцы, это так, я не под пару вам,
То я весь в солнце, то в тумане,
Веселость у меня с печалью пополам,
Как золото на черной ткани.Вам весело, друзья, пируйте ж в добрый час,
Не враг я песням и потехам,
Но дайте погрустить, и, может быть, я вас
Еще опережу неудержимым смехом!
Что с тобой, скажи мне, братец.
Бледен ты, как святотатец,
Волоса стоят горой!
Или с девой молодой
Пойман был ты у забора,
И, приняв тебя за вора,
Сторож гнался за тобой,
Иль смущен ты привиденьем,
Иль за тяжкие грехи,
Мучась диким вдохновеньем,
Приходите братцы вы,
Также и сестрицы,
Будто на берег Невы,
Пить моей водицы.
Услаждение житья,
Что тебя прельщает,
Сила етова питья,
Зделать обещает.
Когда настанет расставаться —
Тогда слетает мишура…
Аленушка, запомни братца!
Прощай — ни пуха ни пера! Я провожать тебя не выйду,
Чтоб не вернулась с полпути.
Аленушка, забудь обиду
И братца старого прости.Твое ль высокое несчастье,
Моя ль высокая беда?..
Аленушка, не возвращайся,
Не возвращайся никогда.
Как делишки, братец?
Худо.
Поручила мне контора
Продавать по гривне с пуда
«Время Новое» Киркора.
В лавке есть у вас посуда,
Так купите, чтоб отсюда
Не таскать тюка мне дальше.
Сижу да гляжу я всe, братцы, вон в эту сторонку,
Где катятся волны, одна за другой вперегонку.
Волна погоняет волну среди бурного моря,
Что день, то за горем все новое валится горе.
Сижу я и думаю: что мне тужить за охота,
Коль завтра прогонит заботу другая забота?
Ведь надобно ж место все новым да новым
кручинам,
Так что же тужить, коли клин выбивается клином?
Спустились когда-то с Карпат.
Степями повозки скрипят.
— Эх, братцы, места-то хорошие,
На наши подножья похожие! И вот перед ними дубравы
И рощи с листвою кудрявой
— Эх, братцы, услада для глаз,
Совсем как в предгорьях у нас.Чем дальше, тем круче зимою мороз,
И ёлки темнеют меж светлых берёз.
— Эх, братцы! Идём по равнине,
Как будто восходим к вершине.А там перед ними синеет тайга,
Сижу да гляжу я все, братцы, вон в эту сторонку,
Где катятся волны, одна за другой вперегонку.
Волна погоняет волну среди бурного моря,
Что день, то за горем все новое валится горе.
Сижу я и думаю: что мне тужить за охота,
Коль завтра прогонит заботу другая забота?
Ведь надобно ж место все новым да новым кручинам,
Так что же тужить, коли клин выбивается клином?
<1859>
Ой, каб Волга-матушка да вспять побежала!
Кабы можно, братцы, начать жить сначала!
Ой, кабы зимою цветы расцветали!
Кабы мы любили да не разлюбляли!
Кабы дно морское достать да измерить!
Кабы можно, братцы, красным девкам верить!
Ой, кабы все бабы были б молодицы!
Кабы в полугаре поменьше водицы!
Кабы всегда чарка доходила до рту!
Да кабы приказных по боку, да к черту!
Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
Шибко поспешайте,
Бунты утишайте.
— То-то вот, что тощи,
Черви лезут во щи.
Наши командиры
Отрастили брюхи.—
Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
Как на грозный Терек, как на грозный Терек
Выгнали казаки сорок тысяч лошадей.
И покрылся берег, и покрылся берег
Сотнями пострелянных, порубленных людей.
Припев:
Любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
С нашим атаманом
А из Крыму ли, братцы, из Нагаю,
Из тоя ли орды бесурманския,
А ехали два братца родимыя,
Под бо́льшим-та братом конь уставает,
А меньшей за бо́льшева умирает:
«А и гой еси, мой братец родимой!
А я тебе, братец, посверстняе,
А пеша ту дороженьку повыду».
Когда было добру молодцу время,
Народ, господа ево почитали,
Новгородской губ.
Ты река-ль моя реченька,
Ты течешь не колыбнешься,
Ты дитя-ль мое дитятко
Ты сидишь не улыбнешься.
„Вы сестрицы-подруженьки,
„Для чего-же мне радоваться?
„У нас коней то, полон двор,
„А гостей-то полна горница.
(Солдатская песня 1905 года)
Братцы солдатушки,
Бравы ребятушки,
Шибко поспешайте,
Бунты утишайте.
― То-то вот, что тощи,
Черви лезут во́ щи.
Наши командиры
Степь синея расстилалась
Близ Азовских берегов;
Запад гас, и ночь спускалась;
Вихрь скользил между холмов.
И, тряхнувшись, в поле диком
Серый сокол тихо сел;
И к нему с ответным криком
Брат стрелою прилетел.
«Братец, братец, что ты видел?
Расскажи мне поскорей».
Помогите, братцы!
Больше нету мочи!
Я — полукрестьянин,
Я — полурабочий.
Справа — рожь густая,
Цветики, природа,
Слева — шум моторов,
Мощный гул завода.
Справа — посиделки,
Зов родной тальянки,
Я смотрю на фотокарточку:
две косички, строгий взгляд,
и мальчишеская курточка,
и друзья кругом стоят.За окном все дождик тенькает:
там ненастье во дворе.
Но привычно пальцы тонкие
прикоснулись к кобуре.Вот скоро дом она покинет,
вот скоро вспыхнет гром кругом,
но комсомольская богиня…
Ах, это, братцы, о другом! На углу у старой булочной,
Отшумели песни нашего полка,
Отзвенели звонкие копыта.
Пулями пробито днище котелка,
Маркитантка юная убита.
Нас осталось мало: мы да наша боль.
Нас немного, и врагов немного.
Живы мы покуда, фронтовая голь,
А погибнем — райская дорога.
Хорошо, братцы, тому на свете жить,
У кого в голове добра не много есть,
А сидит там одно-одинешенько,
А и сидит оно крепко-накрепко,
Словно гвоздь, обухом вколоченный.
И глядит уж он на свое добро,
Всё глядит на него, не спуская глаз,
И не смотрит по сторонушкам,
А знай прет вперед, напролом идет,
Давит встречного-поперечного.А беда тому, братцы, на свете жить,
Не предаваясь «большевистским бредням»
жил себе Шариков буржуйчиком средним.
Но дернули мелкобуржуазную репку,
и Шариков шляпу сменил на кепку.
В кепке у Шарикова — умная головка;
Шариков к партии примазался ловко.
Дальше — о Шарикове добрые вести:
Шариков — делами ворочает в тресте.
Затем у Шарикова — родственников кучка.
Зашел один — пухлая ручка.
Эльбский сорванец тревогу,
Братцы, снова начал бить.
Но уже в Париж дорогу
Нам не надо находить:
Лишь пошире двинем ногу —
То и в наших он руках.
Нынешни его затеи
Будут каверз всех концом.
Он и прочие злодеи,
Как Зарница по поднебесью гуляла,
Темной ночкой по широкому играла,
Ей возговорит на небе черна Хмара:
«Что ты рыщешь, Молонья — млада Зарница,
Темной ночкой, одинокой, молодица?
Что ты рыщешь, аль кого по свету ищешь?
Ан где же, молодица, твой хозяин?
Уж как был ни на пядень Гром неотступен,
А и ныне Громовик не громыхает.
Али братцу зла прилука прилучилась?
1.
Три битых брели генерала,
был вечер печален и сер.
Все трое, задавшие драла
из
РСФСР.
2.
Юденич баском пропи́тым
скулит: «Я, братцы, готов.
Прогнали обратно побитым,
1
«Благодарение господу богу,
Кончен проселок!.. Не спишь?»
— «Думаю, братец, про эту дорогу».
— «То-то давненько молчишь.Что же ты думаешь?» — «Долго рассказывать.,
Только тронулись по ней,
Стала мне эта дорога показывать
Тени погибших людей, Бледные тени! ужасные тени!
Злоба, безумье, любовь…
Едем мы, братец, в крови по колени!»
В то лето шли дожди и плакала погода.
Над тем, что впереди не виделось исхода.
И в стареньком плаще среди людей по лужам,
Как будто средь вещей, шагал я неуклюже.Не жалейте меня, не жалейте,
Что теперь говорить: «Чья вина?»
Вы вино по стаканам разлейте
И скажите: «Привет, старина!»
В кровь израненные именами,
Выпьем, братцы, теперь без прикрас
Мы за женщин, оставленных нами,
Станем, братцы, петь старую песню,
Как живали в первом веке люди.
О златые, золотые веки!
В вас счастливо жили человеки.
Землю в части тогда не делили,
Ни раздоров, ни войны не знали.
О златые, златые веки и т. д.
Так, как ныне солнцем все довольны,
Так довольны были все землею.
О златые и т. д.
— Ты куда, удалая ты башка?
Уходи ты к лесу темному пока:
Не сегодня-завтра свяжут молодца.
Не ушел ли ты от матери-отца?
Не гулял ли ты за Волгой в степи?
Не сидел ли ты в остроге на цепи?
«Я сидел и в остроге на цепи,
Я гулял и за Волгой в степи,
Да наскучила мне волюшка моя,
Воля буйная, чужая, не своя.
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
За тебя на черта рад,
Наша матушка Россия!
Пусть французишки гнилые
И
«Благодарение господу богу,
Кончен проселок!.. Не спишь?»
— Думаю, братец, про эту дорогу.—
«То-то давненько молчишь.
Что же ты думаешь?» — Долго рассказывать.
Только тронулись по ней,
Стала мне эта дорога показывать
Тени погибших людей,
Так-то, братцы, и с Китаем
Церемониться нам что ль?
Шапками их закидаем!
Воевать хотят? — Изволь!
Колотили мы и шведа
Под Полтавой в дни Петра,
Или внуки хуже деда?
Или та прошла пора?
Надоело писать о старом хрене,
Мистере Чемберлене.
Подумаешь, только и света в окошке!
Напишу-ка я, братцы, о гармошке.
Гармонь в настоящий момент —
Самый зловредный инструмент.
Куда ни плюнешь — в театр ли, в киношку, —
Везде попадешь в гармошку.
На гармошках всюду наяривают,
О гармошке на диспутах разговаривают,
Киты — неразговорчивые звери,
Понятно: при солидности такой.
Не принято у них ни в коей мере
Надоедать соседям болтовнёй.И только в случае последнем, крайнем,
Когда он тяжко болен или ранен,
Не в силах всплыть, чтоб воздуху глотнуть, —
Кит может кинуть в голубую муть
Трёхсложный клич. Нетрудно догадаться,
Что это значит: выручайте, братцы! И тут к нему сквозь толщи голубые
Летят со свистом на призыв беды
Кто на завалинке? А, ты, сосед Панкрат!
Здорово, брат!
Абросим, здравствуй! Друг Микеша, это ты ли?
Ну, что вы, деда не забыли?
А я-то до чего вас, братцы, видеть рад!..
Покинувши на время Петроград,
Прибрёл я, старина, в родную деревеньку.
Что? Как мне в Питере жилось?
Перебивался помаленьку,
Всего изведать довелось.
Ночь темна была и не месячна.
Рать скучна была и не радостна:
Все солдатушки призадумались,
Призадумавшись, — горько всплакали;
Велико чудо совершилося:
У солдат слезы градом сыпались!
Не лютая змея кровожадная
Грудь сосала их богатырскую,
Что тоска грызла ретивы сердца,
Ретивы сердца молодецкие;