Средь запустенья города немого,
Что колыбелью был, а ныне склеп,
Людей угасших сказанное слово,
Обломок от крушения судеб, —
Восстала Башня Голода, виденьем.
Под ней тюрьма, чудовищный вертеп,
Там мука сочеталась с преступленьем,
Кто там живет, кошмары их полны
Ты помнишь дворец великанов,
В бассейне серебряных рыб,
Аллеи высоких платанов
И башни из каменных глыб?
Как конь золотистый у башен,
Играя, вставал на дыбы,
И белый чепрак был украшен
Узорами тонкой резьбы?
Зданья громадные стройте,
Высьте над башнями башни,
Сводом стеклянным закройте
Свободные пашни;
Солнцами солнце затмите,
Реки замкните гранитом,
Полюсы соедините
Тоннелем прорытым;
Правьте движеньем планеты, —
Бегом в пространстве небесном,
Как город призрачный в пустыне,
У края бездн возник мой сон.
Не молкнет молний отсвет синий,
Над кручей ясен небосклон.
И пышен город, озаренный:
Чертоги, башни, купола,
И водоемы, и колонны…
Но ждет в бездонной бездне мгла.
И вот уже, как звон надгробный,
Сквозь веки слышится рассвет,
Краса Тавриды, ужас ханов,
Здесь замок был; теперь лежат
Обломков груды, и торчат,
Как череп неких великанов,
Приюты гадов и ужей
Иль, их презреннее, людей.Взойдем на башню, — там заметны
Гербов остатки на стенах;
Ищу я надписи заветной
Иль имя храброго в боях;
Оно в пыли развалин хладных,
Мой татарин бледнолицый
Подает обед исправно.
Да, мой милый, у Сумбеки
В башне я гостил недавно...
Там, в Казани, как и прежде,
Преисправно варят мыло;
К башне несколько татарок
Под чадрами подходило.
Выше царство славно было,
С препочтенной, мощной дланью;
В башне с окнами цветными
Я замкнулся навсегда,
Дни бегут, и в светлом дыме
Возникают города,
Замки, башни, и над ними
Легких тучек череда.
В башне, где мои земные
Дни окончиться должны,
Окна радостно-цветные
Без конца внушают сны,
Смотри в немой кристалл, в котором расцветали
Пожары ломкие оранжевых минут,
Весь летаргический, и телом медлил тут,
А дух мой проходил вневременные дали.
Вот снова об утес я раздробил скрижали,
Вот башня к башне шлет свой колокольный гуд.
Вот снова гневен Царь, им окровавлен шут.
Вот резкая зурна. И флейты завизжали.
Поставил вина изумрудного кубки.
Накрыл я приборы Мои стол разукрашен.
Табачный угар из гигантовой трубки
на небе застыл в виде облачных башен.
Я чую поблизости поступь гиганта.
К себе всех зову я с весельем и злостью.
На пир пригласил горбуна-музыканта.
Он бьет в барабан пожелтевшею костью.
На мшистой лужайке танцуют скелеты
в могильных покровах неистовый танец.
Св. кн. О.Ф. Имеретинской
На искусственном острове крутобрегого озера
Кто видал замок с башнями? кто к нему подплывал?
Или позднею осенью, только гладь подморозило,
Кто спешил к нему ветрово, трепеща за провал?
Кто, к окну приникающий, созерцания пестрого
Не выдерживал разумом — и смеялся навзрыд?
Чей скелет содрогается в башне мертвого острова,
У слепых трех сестер
(Будем ждать мы желанную весть),
У слепых трех сестер
Золотые светильники есть.
Вот восходят на башню они
(Здесь они, здесь и мы, здесь и вы),
Вот восходят на башню они
И проводят томительно дни.
Леандр
Геро, слушай! слышишь, Геро!
Рядом в лад стучат сердца.
Геро
Милый, нет! у башни серой
Ярость волн бьет без конца.
Леандр
Геро, лик твой жутко нежен,
Весь плывущий в лунном дне!
Геро
Люди! Вы слышите:
Звон похоронный?
Что же вы дышите
Леностью сонной!
Что же в беспечности
Радостей ждете!
Голоса вечности
Не узнаете?
Пробудитесь, уходите
Прочь от башен и дворцов,
Чьи следы у подножья разрушенных башен,
На снегу посиневшем засыпанных пашен,
Под окном из прозрачной слюды
Чьи следы?
Чьи следы у ограды кладбищ позабытых,
Средь крестов почерневших могил незарытых,
Средь сухих репеев-череды
Чьи следы?
Глубокие рвы. Подъемные мосты.
Высокие стены с тяжелыми воротами,
Мрачные покои, где сыро и темно.
Высокие залы, где гулки так шаги.
Стены с портретами предков неприветных.
Пальцы, чтоб ткань все ту же вышивать.
Узкие окна. Внизу — подземелья.
Зубчатые башни, их серый цвет.
Серый их цвет, тяжелые громады.
Что тут делать? Сегодня — как вчера.
Всходы башни
Путь змеиный.
День вчерашний
Стал картиной.
На картину
Я смотрю,
Тайно стыну,
Говорю.
Дни как струи,
Обяты дремучею мглой, предо мной
Долины и горы лежат в тишине.
Все спит; ветерок не приносит ночной
Ни звука страданья ко мне.
Заботой о счастии всех удручон,
Я в думах сидел и за кубком вина.
Луной озарен голубой небосклон…
Душе моей воля нужна!
Утро дохнуло прохладой. Ночные туманы, виясь,
Понеслися далёко на запад. Солнце приветно
Взглянуло на землю. Все снова живет и вкушает
Блаженство. Но ты не услышишь уж счастья,
О замок моих прародителей! Пусть солнце
Своим лучом золотит шпицы башен твоих,
Пусть ветер шумит в твоих стенах опустелых,
Пусть ласточка щебечет под высоким карнизом
Веселую песню, — ты не услышишь уж жизни
И счастья. Склоняся уныло над тихой долиной,
Он не спит, не дремлет.Коран
В тихом старом городе Скутари,
Каждый раз, как только надлежит
Быть средине ночи, — раздается
Грустный и задумчивый Тэмджид.
На средине между ранним утром
И вечерним сумраком встают
Дервиши Джелвети и на башне
Древний гимн, святой Тэмджид поют.
Глубокие рвы. Подемные мосты.
Высокия стены с тяжелыми воротами.
Мрачные покои, где сыро и темно.
Высокие залы, где гулки так шаги.
Стены с портретами предков неприветных.
Пальцы, чтоб ткань все ту же вышивать.
Узкия окна. Внизу—подземелья.
Зубчатыя башни, их серый цвет.
Серый их цвет, тяжелыя громады.
Что тут делать? Сегодня—как вчера.
(Баллада).
Из древняго рода мы были с сестрою,
Она затмевала меня красотою.
Как ветер над башней гудит угловой!..
Ее обольстил он. Несчастной паденье
Внушило мне жажду глубокую мщенья.
Граф был красавец собой.
Со смертию душу она загубила
И дом наш старинный позором покрыла.
На самом крае света,
Где красный пламень, Солнце,
Из синей Бездны всходит,
Как утренний цветок, —
Есть терем златоверхий,
На нем четыре башни,
На башне по оконцу,
У каждой есть глазок.
Одно оконце красно,
(Баллада)
Из древнего рода мы были с сестрою,
Она затмевала меня красотою.
Как ветер над башней гудит угловой!..
Ее обольстил он. Несчастной паденье
Внушило мне жажду глубокую мщенья.
Граф был красавец собой.
Со смертию душу она загубила
И дом наш старинный позором покрыла.
Сон жуткий пережил вчера я наяву.
По улице я шел — один, не я всегдашний,
Лишь тело, труп меня, что телом я зову.
Тюрьма передо мной своей грозилась башней.
И вот навстречу мне идет моя душа,
Такая же, как я, до грани совпаденья.
Так прямо на меня, упорно, не спеша,
С решением немым жестокого виденья.
Ух, башня проклятая! Сто ступеней!
Соратник огню и железу,
По выступам ста треугольных камней
Под самое небо я лезу.
Винтом извивается башенный ход,
Отверстье, пробитое в камне.
Сорвись-ка! Никто и костей не найдет.
Вгрызается в сердце тоска мне.
Когда случалось, очень часто,
Мне проходить перед тобой,
С одною башнею стоял ты —
Полуоконченный, хромой!
Днем, как по книге, по тебе я
О давнем времени читал;
Безмолвный мир твоих фигурок
Собою текст изображал.
Глубокие рвы. Подемные мосты.
Высокие стены с тяжелыми воротами.
Мрачные покои, где сыро и темно.
Высокие залы, где гулки так шаги.
Стены с портретами предков неприветных.
Пальцы, чтоб ткань все ту же вышивать.
Узкие окна. Внизу — подземелья.
Зубчатые башни, их серый цвет.
Серый их цвет, тяжелые громады.
Что тут делать? Сегодня — как вчера.
Художник, сам собой низложенный,
надел по царски фартук кожаный
и принял звание — кузнец.
Он для души, а не для гонору
сам возложил на буйну голову
тяжелокованный венец.Художник толст и бесшабашен.
Художник пьяница большой,
а между тем — хранитель башен,
ревнитель с нежною душой.Восстав на те порядки скотские,
когда в разоре башни псковские
Зачем хотим мы вечности? Звучней ли мы волны?
Светлей ли в нежной млечности, чем тучка вышины?
Не надо, сердце жадное, в тебе чернеет кровь,
Не надо, чтоб ушедшее пришло и жило вновь.
Стремительность червонная, ты в мозг живущий шлешь
Свой алый звон, и шаткую, и сладко-злую, ложь.
И хочешь в упоительном так длительно звенеть,
Как будто в башнях Вечности не их, а наша медь.
Самые близкие зданья
Стали туманно-дальними,
Самые четкие башни
Стали облачно-хрупкими.
И самым черным камням
Великая милость дарована —
Быть просветленно-синими,
Легко сливаться с небом.
Там, на том берегу,
В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла.И там сквозь туман полуночи
Блистал огонек золотой,
Кидался он путнику в очи,
Манил он на отдых ночной.И слышался голос Тамары:
Над высокою горою
Поднимались башни замка,
Окруженного рекою,
Как причудливою рамкой.Жили в нем согласной парой
Принц, на днях еще из детской,
С ним всезнающий, и старый,
И напыщенный дворецкий.В зале Гордых Восклицаний
Много копий и арканов,
Чтоб охотиться на ланей
И рыкающих кабанов.Вид принявши молодецкий,
Тайно везде и всегда
грезится скорбному взору
гор недоступных гряда,
замок, венчающий гору.
Кровью пылает закат,
башня до облак воздета…
Это — святой Монсальват,
это — твердыня завета!
Ангельским зовом воззвал
колокол в высях трикраты,
Великий Новгород! Тебя ли пред собой
Я вижу, с навсегда поникшею главой?
Ты-ль это, исполин, когда-то величавый,
Гремевший далеко богатствами и славой —
Стоишь развенчанный? И храмы лишь одни
Напоминают нам твои былые дни!
Святая Со́фия! от этих гордых слов
Как бились радостно сердца твоих сынов!
А мы, внимая им с улыбкой сожаленья,
А лестница все круче…
He оступлюсь ли я?
Urbi еt Оrbi
Как винт чудовищный, свиваясь вкруг стены,
Восходит лестница на высь гигантской башни.
Давно исчезло дно безмерной глубины,
Чтоб дальше сделать шаг, все должно быть бесстрашней.
За ярусом — другой; сквозь прорези бойниц
Я вижу только ночь да слабый отблеск звездный;
И нет огней земли, и нет полночных птиц,