Офицер гуляет с саблей,
А студент гуляет с книжкой.
Служим каждому мальчишке:
Наше дело — бабье, рабье.
Сад цветочками засажен —
Сапожищами зашибли.
Что увидели — не скажем:
Наше дело — бабье, рыбье.
Всего-то горя —
бабья доля!
…А из вагонного окна:
сосна в снегу,
былинка в поле,
берёза белая —
одна. Одна тропинка —
повернулась,
ушла за дальнее село…
С чего вдруг
так легко вздохнулось?
Ведь так дышалось
тяжело! Уж не с того ли,
не с того ли,
что вот из этого окна —
трудна,
горька,
а вся видна,
как на ладони,
бабья доля… Сосна в снегу,
былинка в поле.
Не я одна!
Не я одна.
Я ночи знал. Мечта и труд
Их наполняли трепетаньем, -
Туда, к надлунным очертаньям,
Бывало, мысль они зовут.Томя и нежа ожиданьем,
Они, бывало, промелькнут,
Как цепи розовых минут
Между запиской и свиданьем.Но мая белого ночей
Давно страницы пожелтели…
Теперь я слышу у постелиВеретено, — и, как ручей,
Задавлен камнями обвала,
Оно уж лепет обрывало… Год написания: без даты
В сентябре на тропки густо
листья пёстрые легли.
Сентябри в народе грустно
бабьим летом нарекли. Только что ж это такое:
лишь машины замолчат,
до рассвета над рекою
не смолкает смех девчат! Видно, весело живут —
платья гладят, кудри вьют,
по уплясанной поляне
туфли-лодочки плывут. А уж песню запоют —
ива склонится к ручью,
дрогнет старая берёза:
вспомнит молодость свою. Выйдет на небо луна,
но не знает и она:
то ли это бабье лето,
то ли девичья весна!
Сядем, что ли.
Выпьем, что ли.
Друг на друга поглядим.
Что такое бабья доля —
и о том поговорим. Бабья доля —
в чистом поле
бирюзовая трава,
незабудки на подоле
и на кофте кружева. Бабья доля —
прощай, воля!
Обручальное кольцо.
А ещё бывает доля —
уголочком письмецо. Вот тогда
на нём сойдётся
чёрным клином белый свет:
и жива, и сердце бьётся,
а и доли больше нет. Бабья доля —
бабья доля.
Нас она не обошла.
В сорок третьем бабья доля
смертью храбрых полегла. Полегла,
да снова встала —
всё по-бабьи поняла:
мир из пепла поднимала!
Ребятишек подняла. Огляди края родные,
стань на волжском берегу:
этой доли
по России —
как ромашек на лугу. И как выйдешь в чисто поле,
всё припомни,
оглянись —
этой доле, нашей доле,
бабьей доле
поклонись.
Есть время природы особого света,
неяркого солнца, нежнейшего зноя.
Оно называется бабье лето
и в прелести спорит с самою весною.Уже на лицо осторожно садится
летучая, легкая паутина…
Как звонко поют запоздалые птицы!
Как пышно и грозно пылают куртины! Давно отгремели могучие ливни,
всё отдано тихой и темною нивой…
Всё чаще от взгляда бываю счастливой,
всё реже и горше бываю ревнивой.О мудрость щедрейшего бабьего лета,
с отрадой тебя принимаю… И всё же,
любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?
А рощи безмолвны, а звезды всё строже… Вот видишь — проходит пора звездопада,
и, кажется, время навек разлучаться…
…А я лишь теперь понимаю, как надо
любить, и жалеть, и прощать, и прощаться.
Парки бабье лепетанье
Жутко в чуткой тишине…
Что оно пророчит мне —
Горечь? милость? испытанье?
Темных звуков нарастанье
Смысла грозного полно.
Чу! жужжит веретено,
Вьет кудель седая пряха…
Скоро ль нить мою с размаха
Ей обрезать суждено!
Спящей ночи трепетанье
Слуху внятно… Вся в огне,
Бредит ночь в тревожном сне.
Иль ей грезится свиданье,
С лаской острой, как страданье,
С мукой пьяной, как вино?
Все, чего мне не дано!
Ветви в томности трепещут,
Звуки страстным светом блещут,
Жгут в реке лучами дно.
Ночь! зачем глухой истомой
Ты тревожишь мой покой?
Я давно сжился с тоской.
Как бродяга в край искомый,
Я вошел в наш мир знакомый,
Память бедствий сохрани.
В шумах суетного дня
Я брожу, с холодным взглядом,
И со мной играет рядом
Жизни мышья беготня.
Я иду в толпе, ведомый
Чьей-то гибельной рукой, —
Как же в плотный круг мирской
Входит призрак невесомый?
Знаю: как сухой соломой
Торжествует вихрь огня,
Так, сжигая и казня,
Вспыхнет в думах жажда страсти…
Ночь! ты спишь! но чарой власти
Что тревожишь ты меня!