Дитя во чреве мирно спит,
Спокойно труп в гробу молчит,
Мы начинаем — чем кончаем.
Отрывок
Есть ласка теплой нежной атмосферы
Вкруг существа, чей вид для наших глаз —
Услада. Мы блаженствуем без меры,
Мы точно в нежной дымке, в светлый час,
Когда мы с тем, кто жизни жизнь для нас.
Не то, что думал, в жизни я нашел.
Я знал, есть злые люди, преступленья,
Вражда; и я не ждал сквозь этот дол
Пройти легко, без боли, без томленья.
Как в зеркале, я в сердце у себя
Сердца других увидел, и тройною
Спокойного терпения бронею
Себя прикрыл, когда пошел, скорбя,
В толпу людей, на стогны заблужденья,
Чтоб встретить страх, враждебность и презренье.
Блаженных снов ушла звезда,
И вновь не вспыхнет никогда,
Назад мы взгляд кидаем.
Там жизнь твоя и жизнь моя.
И кто убил их? Ты и я.
Мы близ теней страдаем,
Навек лишив их бытия,
Бледнеем и рыдаем.
Бежит волна волне вослед,
И тем волнам возврата нет,
И нет от них ответа.
Но мы скорбим о прежних снах,
Но мы храним могильный прах
В пустыне без привета:
Как две могилы мы — в лучах
Туманного рассвета.
Строки
Блаженных снов ушла звезда,
И вновь не вспыхнет никогда,
Назад мы взгляд кидаем.
Там жизнь твоя, и жизнь моя.
И кто убил их? Ты и я.
Мы близ теней страдаем,
Навек лишив их бытия,
Бледнеем и рыдаем.
Бежит волна волне вослед,
И тем волнам возврата нет,
И нет от них ответа.
Но мы скорбим о прежних снах,
Но мы храним могильный прах
В пустыне без привета:
Как две могилы мы — в лучах
Туманного рассвета.
Усни, усни! Забудь страданья
И власть руки моей прими!
Мой дух сковал твои мечтанья,
Усни и ласку состраданья
Разбитым сердцем восприми!
Как утром сумрак, муки тают,
И силы жизни возрастают,
Растет моих надежд прибой;
Они вокруг тебя витают,
Хотя не слиться им с тобой.
Усни, усни, о, друг мой бедный!
Когда подумаю, что тот,
Кто сделал жизнь мою победной,
Мог быть — такой же грустный, бледный,
Мог знать твоих страданий гнет,
Что чьей-нибудь чужой рукою
Он был бы разлучен с тоскою, —
Тогда я вся дрожу, скорбя,
Я о тебе скорблю душою,
Хотя я не люблю тебя.
Мечтам, тоской отягощенным,
Пускай придет скорей конец;
Усни ребенком нерожденным,
Тем сном, ничем не возмущенным,
Которым спит в гробу мертвец.
Усни, тебе шептать я буду:
Забудь борьбу, отдайся чуду,
Забудь все то, что давит грудь.
Твоей я никогда не буду,
Забудь меня, забудь! забудь!
Как на луга из туч стремится
Дождя целебного поток,
Так дух мой плачет и томится,
И за слезой слеза струится
К тебе, поблекший мой цветок.
Но пусть не буду я твоею,
Тебя я усыплять умею,
В твоей душе горят огни,
Тобой глубоко я владею…
Усни, мой друг, усни! усни!
"Спи же, спи! Забудь недуг.
Я лба коснусь рукой —
В твой мозг сойдет мой дух.
Я жалостью овею грудь;
Вот — льется жизнь струей
С перстов, и ты укрыт за ней,
Запечатлен от боли злой.
Но эту жизнь не сомкнуть
С твоей.
Спи же, спи! Я не люблю
Тебя, но если друг,
Убравший так мою
Судьбу цветами, как полна
Твоя шипами, вдруг,
Как ты, потерян, не моей
Рукой заворожен от мук,
Как мною ты, — душа скорбна
С твоей.
Спи, спи сном мертвых или сном
Не бывших! Что ты жил,
Любил — забудь о том;
Забудь, что минет сон; не помни,
Что мир тебя хулил;
Забудь, что болен, юных дней
Забудь угасший дивный пыл;
Забудь меня — быть не дано мне
Твоей.
Как облако, моя душа
Льет дождь целебных слез
Тебе, увядший цвет, дыша
Немою музыкой сквозь сны,
Благоуханьем слез
Покоя мозг, ведя назад
В грудь молодость, что мрак унес.
Ты мной до самой глубины
Обят.
«Заворожен. Что, легче ль вам?»
«Мне хорошо, вполне», —
Ответил спящий сам.
«Но грудь и голову лечить
Чем можно не во сне?»
«Убийственно целенье, Джен.
И, если жить все ж надо мне, —
Не искушай меня разбить
Мой плен».
Из райской области навеки изгнан змей.
Подстреленный олень, терзаемый недугом,
Для боли ноющей своей
Не ищет нежных трав: и, брошенная другом,
Вдовица-горлинка летит от тех ветвей,
Где час была она с супругом.
И мне услады больше нет
Близ тех моих друзей, в чьей жизни яркий свет.
Я ненавистью горд, — презрением доволен;
А к равнодушию, что ранило меня,
Я сам быть равнодушным волен.
Но, коль забыть любовь и боль ее огня,
От сострадания тот дух измучен, болен,
Который жизнь влачит, стеня,
Взамену пищи, хочет яда,
Тот, кто познал печаль, кому рыдать — отрада.
И потому, когда, друзья, мой милый друг,
Я вас так тщательно порою избегаю,
Я лишь бегу от горьких мук,
Что встанут ото сна, раз я приближусь к раю,
И чаянья меня замкнут в свой лживый круг;
Им нет забвения, я знаю;
Так в сердце я пронзен стрелой,
Что вынете ее, и век окончен мой.
Когда я прихожу в свой дом, такой холодный,
Вы говорите мне, зачем я весь — другой.
Вы мне велите быть в бесплодной
Насильственной игре на сцене мировой, —
Ничтожной маскою прикрыв мой дух свободный,
Условной тешиться игрой.
И я — в разгуле карнавала,
И мира я ищу, вне вас его так мало.
Сегодня целый час, перебирая цвет
Различнейших цветков, я спрашивал ответа —
«Не любит — любит — нет».
Что́ возвещала мне подобная примета?
Спокойствие мечты, виденье прошлых лет,
Богатство, славу, ласку света,
Иль то… Но нет ни слов, ни сил:
Вам так понятно все, оракул верным был.
Журавль, ища гнезда, через моря стремится;
Нет птицы, чтоб она летела из гнезда,
Когда скитаньем утомится;
Средь океанских бездн безумствует вода,
Волна кипит, растет, и пеной разлетится,
И от волненья нет следа.
Есть место, есть успокоенье,
Где отдохну и я, где стихнут все томленья.
Я ей вчера сказал, как думает она,
Могу ль быть твердым я. О, кто быть твердым может,
Тому уверенность одна
Без этих лишних слов сама собой поможет,
Его рука свершит, что совершить должна,
Что он за нужное положит.
В строках я тешу скорбь мою,
Но вы так близки мне, я вам их отдаю.