Последний луч зари исчез,
Подернулись туманом горы,
На синем бархате небес
Блеснули звездные узоры.
Все разгораются светлей
Созвездий пламенные очи,
А в мягком сумраке аллей
Сильнее чары южной ночи.
Во мраке белые дома
Едва заметны под горою
И цепь холмов одела тьма
Своей волнистою чадрою.
На каждый шорох, каждый звук,
Ночного ветра дуновенье —
Ответом служит сердца стук,
Его тревожное биенье.
Чему-то внемлешь чуть дыша
В мечтах восторженных и чистых
И раскрывается душа,
Как лепестки цветов душистых.
Занималась заря и весенния песни звучали,
Не смолкали оне на безпечных и юных устах,
Открывались кругом необятно широкия дали
В лучезарных мечтах.
Жизнь манила к себе, облекаяся в яркия краски,
Вся—сиянье и свет—увлекала, манила вперед,
И казалося нет, как царевичу юному в сказке,
Недоступных высот.
Но померкла заря, набежали вечерния тени,
И закрыли оне необятно широкую даль,
Звуки песен живых заглушает то голос сомнений,
То укор и печаль.
Отлетели мечты, потускнели блестящия краски,
Все окутал собой, все покрыл непроглядный туман…
Вместо грез золотых, вместо грез очарованной сказки —
Мишура и обман!
Занималась заря и весенние песни звучали,
Не смолкали они на беспечных и юных устах,
Открывались кругом необятно широкие дали
В лучезарных мечтах.
Жизнь манила к себе, облекаяся в яркие краски,
Вся — сиянье и свет — увлекала, манила вперед,
И казалося нет, как царевичу юному в сказке,
Недоступных высот.
Но померкла заря, набежали вечерние тени,
И закрыли они необятно широкую даль,
Звуки песен живых заглушает то голос сомнений,
То укор и печаль.
Отлетели мечты, потускнели блестящие краски,
Все окутал собой, все покрыл непроглядный туман…
Вместо грез золотых, вместо грез очарованной сказки —
Мишура и обман!
Милый голос издалека
Отдался в душе моей,
Или там, в ветвях, высоко
Отозвался соловей?
Как сияют в небе краски,
Как прозрачны облака,
И полно отрадной ласки
Дуновенье ветерка.
Эти горные громады,
Этот лиственный навес,
И деревьев колоннады
С ярким куполом небес;
Дымка сизая туманов,
Гор высоких алтари,
Шепот ласковый фонтанов
От зари и до зари —
Не мечта, не сон ли это;
Эти ночи, эти дни?
Царства грезы — мир поэта
И душе его сродни.
(Памяти А. П. Чехова)
Нет слов… Уста от скорби немы,
В душе — утраты злая боль.
Последний стих его поэмы —
Давно ли он звучал, давно ль?
Давно ли молодым побегам
Пророчил пышный он расцвет,
И сыпался душистым снегом
Его мечты вишневый цвет?
Он возвещал зарю не зная,
Что близко смерти торжество,
Что эта песнь, душе родная —
Песнь лебединая его!
Но вот алеют неба своды,
С зарей несутся облака,
И грянет гром, и хлынут воды:
Гроза весенняя близка.
О, не смейся над песнью печали
И меня за нее не кори:
Тем, кто долго во мраке блуждали,
Тем не верится блеску зари.
Если сразу темницы затворы
Упадут перед ним, зазвеня, —
Непривычные узника взоры
Ослепляет сияние дня.
Он не верит концу испытаний,
И в словах восхищенья живых,
В светлом гимне его ликований —
Слышно эхо печалей былых.
Так не смейся ж и ты надо мною,
Малодушием детским коря,
Если взоры, что свыклись со тьмою —
Ослепляет мне счастья заря.
Свежо, вечереет… Зарею огнистой
Подернулся запад, с зеленых лугов
На миг потянуло прохладой душистой
И слышится звонкая песня косцов.
С балкона усадьбы старинной, белея,
Виднеется кленов сребристых аллея;
И вот замелькали вдали огоньки,
В водах отражаясь широкой реки.
О, миг упоенья, восторга и муки!
Сжимая ее трепетавшие руки,
В потоке бессвязных, восторженных слов
Излил он пред нею: надежды, любовь,
Всей жизни великие чудные цели…
А в роще неслись соловьиные трели,
Ложилася гуще вечерняя тень
И тихо склонялась над ними сирень.
Весна миновала, увяли сирени,
Сгустилися в сердце вечерние тени,
И прежде, чем с кленов опали листы —
Навек отлетели о счастьи мечты…
1886 г.
Разсветало. Румяной зарею
Загорался все ярче восток,
И, сверкая алмазной струею,
Бушевал и крутился поток.
Предразсветная дымка тумана
Тихо гасла в пурпурном огне;
Несся запах душистый тимьяна,
Как привет наступившей весне.
Соловьиныя звонкия трели
Раздавались немолчно кругом,
И весенния песни звенели
В очарованном сердце моем.
Летний полдень томительно жгучий…
Неподвижныя воды реки
Словно рдели… на небе—ни тучи,
И синели во ржи васильки.
Под зеленой прохладною сенью
Густолиственных темных дубов,
Полно сладкой истомой и ленью,
Все дремало… Меж ярких цветов,
У подножия ивы плакучей
Лепетали чуть слышно ручьи,
И звенела, страстней и могучей,
Та же дивная песня любви.
Но туманы и сумрак осенний
Опустились на долы и лес,
Отцвели и увяли сирени
Под темнеющим сводом небес.
Смолкли птицы в безлиственной чаще,
Не журчат прихотливо ручьи,—
И невольно тоскою щемящей
Полны думы и песни мои.
Рассветало. Румяной зарею
Загорался все ярче восток,
И, сверкая алмазной струею,
Бушевал и крутился поток.
Предрассветная дымка тумана
Тихо гасла в пурпурном огне;
Несся запах душистый тимьяна,
Как привет наступившей весне.
Соловьиные звонкие трели
Раздавались немолчно кругом,
И весенние песни звенели
В очарованном сердце моем.
Летний полдень томительно жгучий…
Неподвижные воды реки
Словно рдели… на небе — ни тучи,
И синели во ржи васильки.
Под зеленой прохладною сенью
Густолиственных темных дубов,
Полно сладкой истомой и ленью,
Все дремало… Меж ярких цветов,
У подножия ивы плакучей
Лепетали чуть слышно ручьи,
И звенела, страстней и могучей,
Та же дивная песня любви.
Но туманы и сумрак осенний
Опустились на долы и лес,
Отцвели и увяли сирени
Под темнеющим сводом небес.
Смолкли птицы в безлиственной чаще,
Не журчат прихотливо ручьи, —
И невольно тоскою щемящей
Полны думы и песни мои.
1886 г.
Вчера над верхушками бора
Заря догорала светло,
И гладь водяного простора
Прозрачна была, как стекло.
И солнце в красе заходило,
И медлила влажная тень,
Казалось, что небо сулило
На завтра безоблачный день.
Сегодня из темного леса
Несется свист бури и стон,
Холодного ливня завеса
Закрыла от глаз небосклон.
Промчалось с убийственной силой
Дыхание бурь грозовых,
И сделалась чаша — могилой
Для многих дерев молодых.
Вон там, где кустарники редки,
Губительной молнии цель —
Упала раскинувши ветки,
Прекрасная стройная ель.
Дуб юный лежит как подрублен,
А рядом — надломленный клен,
Кудрявый орешник загублен,
И весь почернел, опален.
Как трупы в сраженьи убитых
Лежат средь ненастья и мглы
Деревьев, грозою разбитых,
Цветущих деревьев стволы!
В тот час, когда огнями блещет
Театр с нарядною толпой,
И зритель шумно рукоплещет
Развязке драмы роковой.
Когда под бременем страданий
Актер на сцене изнемогь,
И он под гром рукоплесканий
Сказал предсмертный монолог.
В тот час в тюрьме, где все угрюмо,
Последний акт идет к концу,
И обреченный там без шума
Встречает смерть лицом к лицу.
Никто ему не рукоплещет,
Там ужас сердце леденит,
И лишь волна во мраке плещет
И в муках бьется о гранит.
Все тот же сад, но что-то в нем иное,
Бледней — лазурь небесной синевы,
И дуновенье смерти ледяное —
Я слышу в шорохе листвы.
Сегодня нитями прозрачной паутины
Как саваном окутаны кусты,
И первый утренник, дохнувший на куртины —
Убил расцветшие цветы.
О, сколько их — таких же юных, нежных,
Взлелеянных рукой родной —
Погибнут вдалеке, среди сугробов снежных,
Под вихрем бури ледяной!
И в этот день, холодный и прозрачный,
Когда морозом тронуты листы —
Припоминается больней ваш жребий мрачный,
Безвременно погибшие цветы!
Над морями темносиними,
Над безбрежными пустынями
Птицы тянутся на юг,
Вихри буйные, удалые,
Гонят листья запоздалые
Под напев осенних вьюг.
Духом смерти все развеяно —
Все что радостно взлелеяно
Летом красным и весной.
В ночь глухую, в ночь холодную
Вихрь поет ему отходную
На прогалине лесной.
Вихрь за окном ревет как зверь голодный.
Гнетет тоска… О, сердце, замолчи!
От веянья струи холодной
Колеблется огонь моей свечи.
Унесть ее? Но, может быть, во мраке
Блуждает кто-нибудь — устал и одинок,
И для него, как пламя на маяке,—
Горит мой слабый огонек.
Пусть теплится. Мираж отдохновенья
Манить порой, но время — не для сна,
И новых бурь мы чуем дуновенье,
И новая вздымается волна.
Заря рождалась над землею,
А смерть незримой шла стезей,
И кровь с алеюшей зарею
На землю брызнула струей.
Жемчужным облаком взвиваясь,
Клубился к небу легкий дым,
И таял в небе расплываясь,
Лучем пронизан золотым.
И шевелил покровов складки
Осенний вихрь, как будто вновь
Хотел поднять покров с загадки:
За что здесь пролилася кровь?
Какая тишь и красота,
Какою веет стариною!
Вот башня с древнею стеною,
Аркады старого моста.
Окно — подобие бойницы,
И тут же — зелени кайма,
Повсюду — кровель черепицы
И островерхие дома…
Окутана тумана ризой,
Слилася с небом цепь холмов,
И затонула в дымке сизой
Громада кровель и домов.
Как отблеск солнца на воде —
Так, сквозь туманные волокна,
Порой сверкают кое-где,
Озарены закатом окна.
Что за покой, какая тишь!
Стихают здесь порывы горя.
Внизу в тумане море крыш
Мне кажется подобьем моря.
Туман сгущается в долине;
Как синий дым, стоят леса,
Зари погасла полоса,
Все как и небо — темно-сине.
Но огонек, сквозь синий мрак,
Блеснул внезапно меж листвою,
Так зажигается светляк
Июльской ночью меж травою.
Внизу блеснули огоньки.
Один, другой — над гущей вязов,
Как цепь рассыпанных алмазов.
Отражены волной реки.
Они из тьмы сияют ярко,
Как в жизни сумрачной — мечта,
Волшебная двойная арка
Воздушно смелого моста!
Там жизнь кипит неутомимо,
И над земною суетой
С небес лишь месяц золотой
Сиянье льет невозмутимо.
Раздался мерный шаг солдат.
По каменным и гулким плитам,
Сияньем солнечным залитым,
Шаги отчетливо звучат.
Сверкает луч на касках медных
И золотит ближайший шпиц;
В толпе немало женских лиц —
И нежно-розовых, и бледных.
Рожок походный заиграл —
И выступают люди важно,
Меж тем, как песнь звучит протяжно,
Как католический хорал.
Ей чужды: удаль, тоска,
И жажда новой лучшей доли,
Она уносит против воли
В давно прошедшие века.
Надо мною тихо веют
Тюрингенские леса
И приветливо синеют
Меж листвою небеса.
И напев особый слышен
В тихом шорохе ветвей:
Старый дуб, могуч и пышен,
О борьбе поет своей.
О печали шепчет ива
Полусонному ручью,
И лепечет сиротливо
Ясень исповедь свою.
Шелестят в раздумье сосны, —
Им с вечернею зарей
Дни любви, былые весны
Вспоминаются порой.
Лишь один зеленый ельник,
Наклонясь под гнетом дум,
Им внимает как отшельник —
И безмолвен, и угрюм.
С благоговением, как бы под сводом храма,
Безмолвно мы прошли покоев длинный ряд;
Порою кое-где поблескивала рама,
Созданья гения приковывали взгляд.
Но как паломники, спешащие к святыне,
Шли дальше мы туда, к единственной картине.
И ты предстала нам грядущей в облаках —
С Христом, Божественным Младенцем на руках,
У ног маститый Сикст и юная Варвара,
А ниже — ангелов задумчивых чета
С очами полными молитвенного жара,
Казалось мне, что их невинные уста
Поют хвалу Тебе, Святая Красота,
Чей образ девственный, божественно прекрасный
И в кротости своей невыразимо ясный,
Меж небом и землей — единое звено
И связь их лишь Тебе восстановить дано.
Я иду тропой лесною.
И, сплетаясь надо мною,
Ветви тихо шелестят;
Меж узорчатой листвою
Блещет небо синевою
И притягивает взгляд.
У плотины в полдень знойный
Словно дремлет тополь стройный;
Где прозрачней и быстрей
Ручеек бежит в овраге —
Он купает в светлой влаге
Серебро своих кудрей.
На пруде волшебно сонном,
Камышами окаймленном,
Распустился ненюфар,
Тишине я внемлю чутко,
И таинственно, и жутко
Обаянье этих чар…
Меж зелеными лугами
И крутыми берегами
Дремлют тихие струи;
Словно в грезах сновиденья,
Ждешь невольно появленья
Очарованной ладьи.
Не причалит ли неслышно
К камышам расцветшим пышно
Челн волшебный, — и меня
Не умчит ли он с собою
В мир, за далью голубою —
В царство радостного дня?
Дни бывают… Сладкой муки
Сердце чуткое полно,
И заветных песен звуки
В сердце зреют, как зерно.
Засияв среди ненастья
Темной ночи грозовой,
В мертвый холод безучастья
Вторгся луч любви живой.
Все, что сердцу смутно снилось,
Что бесплодно я зову —
Предо мною все открылось,
Все предстало наяву.
Над собой не чую гнета,
Снова дышится вольней:
Что-то плачет, шепчет что-то
И поет в душе моей.
Ранней юности безумье
Здесь на память мне приходит;
Вновь печальное раздумье
На былое мысль наводит.
Предо мной оно всплывает
В бледном золоте заката,
Тихой грустью обвевает
В дуновеньях аромата.
Вновь отчетливо и ярко
Все воскресло: лица, речи…
И в густых аллеях парка
Словно жду я с кем-то встречи.
Что-то веет меж листвою,
И с надеждою во взорах —
Словно слышу за собою
Я шагов замолкших шорох.
Озираюсь я, — готово
Сердце вновь поверить чуду!
Но, увы, лишь тень былого
Вслед за мною бродит всюду.
Сумрачный день. Все в природе как будто заснуло,
Глухо звучат отголоски шагов,
Запахом сена с зеленых лугов потянуло,
С дальних лугов.
Светлое озеро в рамке из зелени дремлет,
Тополь сребристый в воде отражен;
То же затишье тревожную душу обемлет,
Чуткий, таинственный сон.
Грезятся сердцу несбыточно дивные сказки
Юных доверчивых лет;
Грезятся вновь материнские кроткие ласки,
Дружеский теплый привет.
Вмиг позабыты — суровой борьбы безнадежность,
Боль незаживших, всегда растравляемых ран,
В сердце воскресли любовь, прощенье, и нежность —
Солнечный луч, пронизавший холодный туман.
Светлой грезой, лаской нежной —
Веет давнее былое
И бежит души мятежной
Все холодное и злое.
Горечь мук, судьбы удары —
Забываются на время,
Отступают злые чары,
Легче — жизненное бремя.
Снова сердце чутко внемлет
Тихой речи примиренья,
Светлый мир его обемлет,
Принося успокоенье.
Образ милый и священный
Дышит кроткою мольбою,
Шепчет голос незабвенный:
— Успокойся! Я с тобою.
Из заоблачного края
Я схожу — лучем денницы,
С алой зорькой догорая,
Воскресая с песнью птицы.
В горький час печали жгучей
Я витаю здесь незримо,
Вместе с тучкою летучей
Проношусь неуловимо.
Я туманом легким рею
Над тобой во мраке ночи
И прохладой тихо вею
На заплаканные очи.
Удрученному сомненьем,
Истомленному борьбою,
Я шепчу с благословеньем:
— Не один ты! Я — с тобою!
Падают, как слезы, капли дождевые,
Жемчугом дробятся слезы на стекле,
Низко опустились тучи грозовые,
Даль как будто тонет в засвежевшей мгле.
Отблеском багровым молнии излома
Ярко озарился темный свод небес,
Глухо прогремели перекаты грома,
Вздрогнул, встрепенулся пробужденный лес.
Дрогнуло и сердце вместе с первым громом,
Рвется к заповедной радостной стезе,
И былое шепчет голосом знакомым:
— Кончено затишье… В сердце — быть грозе!
Ярче — зелень, дни — короче,
Лист виднеется сухой,
И во тьме безлунной ночи —
Близость осени глухой.
На заре в тумане влажном
Блещет моря полоса
И шумят о чем-то важном
И таинственном леса.
Не похож на вешний лепет
Однозвучный этот шум,
В нем — суровой силы трепет,
Отголоски зрелых дум.
Лето близится к исходу
И среди ненастной мглы
Грудью встретят непогоду
Величавые стволы.
Пусть развеет ураганом
Густолиственный убор —
Под грозою и туманом
Устоит дремучий бор.
И о том, прощаясь летом,
Тихо шепчется листва,
Но ловлю я в шуме этом
Сожаления слова.
И в душе, перед разлукой
С ярким светом и теплом,
Ощущаю с тайной мукой
Сожаленье о былом.
Листва желтеющая — реже,
С зарей — обильнее роса,
Утра́ безоблачны и свежи,
Прозрачно ярки небеса;
Как будто те же и не те же
Стоят задумчиво леса.
Так и былого обаянье
Становится с теченьем дней
Еще прекрасней, но — грустней.
Оно живет в воспоминанье,
Как ранней осени дыханье,
Как отблеск меркнущих огней.