— Не стало Пушкина!
Давно, как гул набата,
Весть эта пронеслась, но, словно в первый день,
Такой же свежею нам кажется утрата
Незаменимая, и чтится так же свято
Твоя страдальческая тень…
Полвека минуло с тех пор, как ты кровавой
Окончил смертию великую борьбу,
И юноша поэт восстал для мести правой
И сонм врагов твоих — бесстыдный и лукавый —
Стихом он пригвоздил к позорному столбу.
Напрасно в слепоте упорной
И лжеучители, и грубая толпа
Над гением твоим глумилися позорно,
Пытаясь «памятник» разбить «нерукотворный», —
К нему не заросла «народная тропа».
Бесследно смолк их крик назойливый и бурный;
Как осенью желтеет лист,
Так побледнел их ореол мишурный, —
А твой венок певца прекрасен и душист…
Рассеялся туман и вновь очам прозревшим
Явился образ твой в сияющих чертах,
Зажглись светильники во храме опустевшем,
И снова хор святой звучит в его стенах.
Твой всеобемлющий и чисто русский гений
Своеобразен и велик,
Как Русь сама! Пророк трех наших поколений,
Ты мысль народную и самый наш язык
Освободил от векового гнета,
Ты кликнул клич — и началась работа,
И песней, полною непобедимых сил,
Ты Русь, как спящую царевну, разбудил!
Та песнь, гармонии исполненная дивной,
Пусть нам звучит, как вещая струна,
Как благовест, как «глас вождя призывный»
Смела, правдива и сильна.
Шесть лет назад, средь грома ликований,
Открылся нам твой памятник, поэт!
Казалося, в восторге упований,
Что после дней всеобщих ожиданий
Блеснет из мглы давно желанный свет.
И он блеснул! С тех пор иная эра
Для русского искусства началась,
Воскресли вновь: поэзия и вера,
Борьба враждебных партий улеглась…
Твой дух, поэт, как светлый ангел мира
Явился нам — как животворный луч;
Родную Русь твоя воспела лира
И звук ее бессмертен и могуч.
В нем все слилось: и смелый крик титана,
И новый мир, и грезы старины,
Русалки песнь и жалобы Татьяны,
Могучий взмах богатыря Руслана
И юности заманчивые сны…
В нем — ширина степей необозримых,
Небес родных сяющий простор,
Кипенье сил души несокрушимых,
Добру и злу правдивый приговор!
Сегодня — день печальной годовщины;
И в хижине и в княжеском дворце
Да будет он — днем скорби и кручины
Поминками по дорогом певце!
Безжалостно, нахально оскорбленный,
Преследуем клеветников толпой —
Ты пал, убит — злодейски умерщвленный
Бреттера светского рукой…
Шут пролил кровь священную поэта,
Она горит — но не на нем одном:
На лицах всех лжецов большого света,
Кем ссора их — искусно разогрета —
Зловещим вспыхнула огнем…
Ты пал, поэт! но творческое слово
Твое живит все лучшие сердца,
Оно — символ всего нам дорогого,
И Русь всегда откликнуться готова
На звук речей народного певца!
Как светлый луч, как метеор блестящий,
Ты промелькнул во мраке наших дней,
Блеснув на миг звездой путеводящей —
И стала тьма с тех пор еще мрачней…
Судьба тебя не много баловала,
Ты дорого купил ее привет,
И клеветы и ненависти жало
Всю жизнь тебе нещадно отравляло
Все радости, все торжество побед.
И те, кто связь порвал с своим народом,
Кто жил, далек от мысли и труда,
Склонялся пред чином иль доходом —
Вся честолюбцев праздная орда —
С нахальным лбом и совестью продажной,
Тебя давно травила не щадя,
Смеясь твоей энергии отважной
И подвигам народного вождя.
Но не для них, все силы напрягая,
Ты к целям шел заветным, дорогим,
И, русский стяг высоко поднимая,
Душой служил ты родине — не им!
Ты дорог был не в княжеской палате,
Средь шумного веселья и пиров —
Ты был своим в простой, мужицкой хате,
В кругу солдат, у лагерных костров.
Ты знал их мир, их скорби и печали,
К тебе они с своей бедою шли
И в смертный час тебя благословляли.
Они молву о «белом генерале»
Несли во все концы родной земли.
Народа глас — правдивый и могучий —
Признал в тебе Руси богатыря,
Оплот ее в час горя неминучий…
Среди небес, покрытых черной тучей,
Ты нам сиял, как ясная заря.
Но ты угас… Жестоко Божья кара
Постигла Русь, и дрогнула она
От страшного, нежданного удара,
До глубины души потрясена.
И словно смерть боялася героя
Не одолеть в открытой с ним борьбе —
Она пришла не в упоеньи боя:
Безжалостно в час мира и покоя
Она, как тать, подкралася к тебе.
И в первый миг, испуганы, обяты
Глубокою печалью и тоской,
Поражены громадностью утраты,
Клялися мы завет исполнить твой.
Но годы шли… и, лаврами повитый,
Ты спишь, герой, своим последним сном,
Покояся в могиле позабытой,
А клевета со злобой ядовитой
Шипят вокруг в усердии слепом.
Ужели все так скоро позабыто:
И подвиги, и славные дела?
Но где друзья, с их пылкою защитой?
Ужель к твоей могиле знаменитой
Тропа быльем навеки поросла?
Но час придет — и в грохоте сражений,
В чаду борьбы, под огненным дождем
Мы вспомним вновь, могучий русский гений,
Об имени прославленном твоем;
Измученных на подвиг призывая,
Как молния — по дрогнувшим рядам —
Оно, сердца солдат воспламеняя
Промчится вновь от края и до края,
На страх Руси недремлющим врагам!
Как в «оны дни», когда явился в мир Спаситель,
Неся с собой завет прощенья и любви, —
Толпой был осужден Божественный Учитель
На казнь, как вор, убийца иль грабитель,
И, обагренная в святой Его крови,
Слепая чернь, глумясь, влекла Его на муки —
Так на тебя, наш Царь, поднять дерзнула руки
Орда безумная свирепых палачей…
Тебе, кто даровал и милость и свободу
Закрепощенному, бесправному народу,
Кто властию державною своей
Славян освободил от вековых цепей, —
Тебя, которого, волнением обятым,
Склоненным видели над раненым солдатом.
Тебя — великого и кроткого Царя,
Кого вся Русь, любовию горя,
Звала не иначе как: Царь-Освободитель —
Мы, близорукие, увы не сберегли!
И — жертвой за грехи своей родной земли
Ты пал, великий Искупитель…
В тот чудный день, когда в твоем первопрестольном,
Старинном городе, при звоне колокольном
Приветствовал тебя единодушный клик
Народа твоего, что стал отныне вольным —
Как светел был твой благородный лик!
Как многие вокруг от счастия рыдали!
И матери, пришедшие с детьми,
Их на руках своих высоко поднимали,
Чтоб и они Царя того благословляли,
Кто сделал их, рабов, свободными людьми!..
В другой великий день, когда, победоносный,
Предпринял ты свою крестовую войну,
Вступив среди дружин, как воин венценосный,
В освобожденную славянскую страну, —
В тот день, когда в церквах ее опустошенных
Воздвиглася опять святыня алтаря,
И тысячи людей, от гибели спасенных,
Моленья вознесли за русского Царя, —
Ты снова счастлив был, и облако печали
Исчезло с кроткого лица,
И не предвидел ты тогда в грядущей дали
Грозящего тебе ужасного конца!..
Увы, наш кроткий Царь! До твоего престола,
С которого не раз виновных ты прощал,
Ползком добралася злодейская крамола
И скорби час, позора час — настал!
О Русь! Не смоешь ты кровавыми слезами
Сознанье жгучее позора своего, —
Нам в душу врезалось глубокими чертами
Оно, и в нем — врагов отчизны торжество…
Прости же нам, наш Мученик Державный,
Что, увлекаяся игрой страстей бесславной,
Забыли мы завет священнейший отцов:
Наш долг святой и честь, к отечеству любовь!
Что, в сердце загасив светильник чистой веры,
Добро мы различить не в силах ото зла,
Что беззакониям свершенным нету меры
И нет числа…
О, Царь! В сознанья час, из глубины могильной
Нам помоги свернуть с неправого пути,
И Божий гнев — правдивый и всесильный
Молитвою твоей любвеобильной
От нас, заблудших, отврати!..
Недавний гул сражений сменили празднества;
Ликуя, веселится престольная Москва
И чествует героя, который, ополчась
В тяжелую годину страну родную спас;
Пред кем благоговела вся русская земля,
Когда вступал он в стены священные Кремля
С победой, окруженный дружиной удальцов,
И в честь его гудели все «сорок сороков»,
И все уста слилися в восторженный привет:
— Хвала тому и слава на много, много лет,
Кто Русь от Самозванца и ляхов защитил:
Да здравствует вовеки князь Скопин Михаил!
Тебе, кто был престола российского щитом —
За подвиг избавленья отчизна бьет челом.
И меж толпы народа, в блистающей броне,
Князь Скопин тихо ехал на ратном скакуне,
И сердце ликовало в груди богатыря,
И лик его был светел, как ясная заря.
Сам царь его с почетом встречает у палат
И мрачен лишь Димитрий — царя Василья брат.
Что день — то в честь героя пиры и празднества,
На славу веселится престольная Москва.
В палате Воротынских крестинный пир горой:
С вечерни льются вина заморские рекой.
В палате золоченой, под звон веселый чар,
Победы воспевает недавние гусляр.
Он славит Михаила — Руси богатыря,
Избранника народа, избранника царя.
Внимает песнопенью бояр маститых ряд,
У юношей же взоры отвагою горят.
Но, чествуемый всеми, невесел Михаил,
Сидит он за трапезой задумчив и уныл.
И нет у князя прежних чарующих речей,
Улыбка не сияет из голубых очей.
Печалью отуманив прекрасное чело,
В душе его глубоко предчувствие легло…
Он чует, что недаром, лукавством одержим,
К царю ходил Димитрий с изветом воровским.
Хоть царь Василий в гневе не внял его словам,
Но Дмитрий не прощает и мстить умеет сам.
Во взоре дяди злобном читает он вражду,
И этот взор невольно сулит ему беду…
Но тучка набежала и вновь умчится в даль,
И молодца недолго преследует печаль.
— На все Господня воля! — решил, подумав, князь,
И снова он внимает певцу, развеселясь.
И снова, ликом светел, внимает звону чар,
Веселью молодежи, речам седых бояр.
Но вот в уборе, шитом камением цветным,
Кума к нему подходит с подносом золотым;
Ему подносит чару заморского вина
Княгиня Катерина, Димитрия жена.
Из рук ее с поклоном взял чашу Михаил,
И всех улыбкой ясной, как солнце, озарил:
— Бояре! я за веру, за родину свою,
За здравье государя всея Русии пью! —
Воскликнул он, и кубок заздравный осушил,
И клик единодушный ему ответом был.
Но что же с Михаилом? Отрава? Злой недуг?..
Скользит тяжелый кубок из ослабевших рук,
И бледность разлилася смертельная в чертах,
И пена проступает на сомкнутых устах…
Как юный дуб могучий, подкошенный грозой —
Он падает на землю средь гридницы княжо́й.
С утра толпа народа спешит со всех концов,
С утра гудят уныло все «сорок сороков».
Как мать, лишася сына, как горькая вдова —
Оплакивает слезно престольная Москва
Того, кто столь недавно был верным ей щитом,
Кого она с великим встречала торжеством.
Зане́ — по воле Божьей, во цвете юных сил
Почил ее защитник, князь Скопин Михаил!