Тянутся горы далекою цепью,
Коршун в лазури кружится над степью,
Ветер качает ковыль,
Ветер повеял вечернею лаской,
В сердце воскресла волшебною сказкой
Старая быль.
Здесь, у подножья горы великана,
В зареве молний, во мгле урагана,
Пал он — певец молодой,
Там, где пышней разрослася осока,
Высится в горной степи одиноко
Камень седой.
Люди, в стремленье к наживе упорном,
Путь проложили к вершинам нагорным,
Грозный разрушив оплот;
Умер Кавказ непокорный и дикий,
Пали твердыни, — один лишь великий
Гений поэта — живет.
Он звал вперед, будя сознанье,
И этот клич — не звук пустой,
Но это бодрое воззванье
Дышало правдою святой.
Он шел вперед — стезей прямою,
Без страха рабского в груди,
И не смущен нависшей тьмою,
Был неизменно впереди.
С неослабевшим юным пылом
Спешил на помощь он придти
К неопытным и юным силам,
И с ними шел он часть пути.
Поэт — он пел не для забавы,
Он славил правды торжество,
И в Пантеоне русской славы —
Есть место имени его.
Среди волшебных песнопений
Певцов славнейших — не замрет
И для грядущих поколений
Призыв плещеевский: Вперед!
Когда в ночи глухой и душной
Гром отдаленный рокотал,
И в страхе путник малодушный
Перед бедою трепетал;
Когда, казалось, без возврата
Угас в былом свободы свет,—
В защиту страждушего брата
Ты вышел, юноша поэт.
Ты пел ему во мгле темницы,
Его страданьем ты страдал,
Но первого луча денницы
Твой скорбный взор не увидал.
Ты не видал реки разлива,
Прорвавшихся весенних вод,
Когда, свободна и бурлива,
Волна ломает зимний лед.
Не слышал ты, как буря с плеском
Неслась чрез горы и леса,
И новых зорь багряным блеском
Вдруг запылали небеса!
Пусть тучи снова набежали,—
Для тьмы ночной возврата нет,
Разбиты старые скрижали,
Да сгинет тьма! Да будет свет!
Далеко от родимого края
Ты, как чудный цветок, расцвела
И, вдали от него умирая,
Ты родною нам все же была.
Эта страстная жажда искусства,
Эта пылкость мечтаний и дум,
Глубина затаенного чувства
И сомненьем отравленный ум,
Эти муки и радости—наши,
И тебя, как никто, мы поймем!
Ты заветной коснулася чаши
И, священным палима огнем,
Все, что в сердце правдивом носила,
Что таилось в его глубине —
Ты правдивою кистью спешила
Воплотить на своем полотне,
Перелить в задушевные звуки,
Начертать вдохновенным пером!
В час предсмертной, томительной муки
Сокрушалася ты об одном:
Что исполнить всего не успела,
Что судьбою дарованный срок
Для свершенья заветного дела —
Слишком рано и быстро истек…
Ты угасла, но смертью завидной,
Лучезарной, как мысли порыв,
Не изведав неволи постыдной,
Пред судьбой головы не склонив.
Смерть бывает иная, и это —
Примирение с тиной болот,
Где барахтаясь, солнцем пригрето,
Головастиков племя живет…
Где лягушек нестройные крики
Заглушают концерт соловья,
Где пигмеи так страшно велики,
Где инстинкты разнузданно дики,
Где не веет «живая струя».
Лучше—миг торжества и свободы,
Лучше—яркой свечою сгореть,
Чем в бездействии долгие годы,
Чем в ничтожестве грубом коснеть.
Далеко от родимаго края
Ты, как чудный цветок, разцвела
И, вдали от него умирая,
Ты родною нам все же была.
Эта страстная жажда искусства,
Эта пылкость мечтаний и дум,
Глубина затаеннаго чувства
И сомненьем отравленный ум,
Эти муки и радости—наши,
И тебя, как никто, мы поймем!
Ты заветной коснулася чаши
И, священным палима огнем,
Все, что̀ в сердце правдивом носила,
Что̀ таилось в его глубине—
Ты правдивою кистью спешила
Воплотить на своем полотне,
Перелить в задушевные звуки,
Начертать вдохновенным пером!
В час предсмертной, томительной муки
Сокрушалася ты об одном:
Что исполнить всего не успела,
Что судьбою дарованный срок
Для свершенья заветнаго дела—
Слишком рано и быстро истек…
Ты угасла, но смертью завидной,
Лучезарной, как мысли порыв,
Не изведав неволи постыдной,
Пред судьбой головы не склонив.
Смерть бывает иная, и это—
Примирение с тиной болот,
Где барахтаясь, солнцем пригрето,
Головастиков племя живет…
Где лягушек нестройные крики
Заглушают концерт соловья,
Где пигмеи так страшно велики,
Где инстинкты разнузданно дики,
Где не веет «живая струя».
Лучше—миг торжества и свободы,
Лучше—яркой свечею сгореть,
Чем в бездействии долгие годы,
Чем в ничтожестве грубом коснеть.
Как в «оны дни», когда явился в мир Спаситель,
Неся с собой завет прощенья и любви, —
Толпой был осужден Божественный Учитель
На казнь, как вор, убийца иль грабитель,
И, обагренная в святой Его крови,
Слепая чернь, глумясь, влекла Его на муки —
Так на тебя, наш Царь, поднять дерзнула руки
Орда безумная свирепых палачей…
Тебе, кто даровал и милость и свободу
Закрепощенному, бесправному народу,
Кто властию державною своей
Славян освободил от вековых цепей, —
Тебя, которого, волнением обятым,
Склоненным видели над раненым солдатом.
Тебя — великого и кроткого Царя,
Кого вся Русь, любовию горя,
Звала не иначе как: Царь-Освободитель —
Мы, близорукие, увы не сберегли!
И — жертвой за грехи своей родной земли
Ты пал, великий Искупитель…
В тот чудный день, когда в твоем первопрестольном,
Старинном городе, при звоне колокольном
Приветствовал тебя единодушный клик
Народа твоего, что стал отныне вольным —
Как светел был твой благородный лик!
Как многие вокруг от счастия рыдали!
И матери, пришедшие с детьми,
Их на руках своих высоко поднимали,
Чтоб и они Царя того благословляли,
Кто сделал их, рабов, свободными людьми!..
В другой великий день, когда, победоносный,
Предпринял ты свою крестовую войну,
Вступив среди дружин, как воин венценосный,
В освобожденную славянскую страну, —
В тот день, когда в церквах ее опустошенных
Воздвиглася опять святыня алтаря,
И тысячи людей, от гибели спасенных,
Моленья вознесли за русского Царя, —
Ты снова счастлив был, и облако печали
Исчезло с кроткого лица,
И не предвидел ты тогда в грядущей дали
Грозящего тебе ужасного конца!..
Увы, наш кроткий Царь! До твоего престола,
С которого не раз виновных ты прощал,
Ползком добралася злодейская крамола
И скорби час, позора час — настал!
О Русь! Не смоешь ты кровавыми слезами
Сознанье жгучее позора своего, —
Нам в душу врезалось глубокими чертами
Оно, и в нем — врагов отчизны торжество…
Прости же нам, наш Мученик Державный,
Что, увлекаяся игрой страстей бесславной,
Забыли мы завет священнейший отцов:
Наш долг святой и честь, к отечеству любовь!
Что, в сердце загасив светильник чистой веры,
Добро мы различить не в силах ото зла,
Что беззакониям свершенным нету меры
И нет числа…
О, Царь! В сознанья час, из глубины могильной
Нам помоги свернуть с неправого пути,
И Божий гнев — правдивый и всесильный
Молитвою твоей любвеобильной
От нас, заблудших, отврати!..
Как светлый луч, как метеор блестящий,
Ты промелькнул во мраке наших дней,
Блеснув на миг звездой путеводящей —
И стала тьма с тех пор еще мрачней…
Судьба тебя не много баловала,
Ты дорого купил ее привет,
И клеветы и ненависти жало
Всю жизнь тебе нещадно отравляло
Все радости, все торжество побед.
И те, кто связь порвал с своим народом,
Кто жил, далек от мысли и труда,
Склонялся пред чином иль доходом —
Вся честолюбцев праздная орда —
С нахальным лбом и совестью продажной,
Тебя давно травила не щадя,
Смеясь твоей энергии отважной
И подвигам народного вождя.
Но не для них, все силы напрягая,
Ты к целям шел заветным, дорогим,
И, русский стяг высоко поднимая,
Душой служил ты родине — не им!
Ты дорог был не в княжеской палате,
Средь шумного веселья и пиров —
Ты был своим в простой, мужицкой хате,
В кругу солдат, у лагерных костров.
Ты знал их мир, их скорби и печали,
К тебе они с своей бедою шли
И в смертный час тебя благословляли.
Они молву о «белом генерале»
Несли во все концы родной земли.
Народа глас — правдивый и могучий —
Признал в тебе Руси богатыря,
Оплот ее в час горя неминучий…
Среди небес, покрытых черной тучей,
Ты нам сиял, как ясная заря.
Но ты угас… Жестоко Божья кара
Постигла Русь, и дрогнула она
От страшного, нежданного удара,
До глубины души потрясена.
И словно смерть боялася героя
Не одолеть в открытой с ним борьбе —
Она пришла не в упоеньи боя:
Безжалостно в час мира и покоя
Она, как тать, подкралася к тебе.
И в первый миг, испуганы, обяты
Глубокою печалью и тоской,
Поражены громадностью утраты,
Клялися мы завет исполнить твой.
Но годы шли… и, лаврами повитый,
Ты спишь, герой, своим последним сном,
Покояся в могиле позабытой,
А клевета со злобой ядовитой
Шипят вокруг в усердии слепом.
Ужели все так скоро позабыто:
И подвиги, и славные дела?
Но где друзья, с их пылкою защитой?
Ужель к твоей могиле знаменитой
Тропа быльем навеки поросла?
Но час придет — и в грохоте сражений,
В чаду борьбы, под огненным дождем
Мы вспомним вновь, могучий русский гений,
Об имени прославленном твоем;
Измученных на подвиг призывая,
Как молния — по дрогнувшим рядам —
Оно, сердца солдат воспламеняя
Промчится вновь от края и до края,
На страх Руси недремлющим врагам!