Две могилы одиноко
Встали царства на краях:
Два певца — две жертвы <ро>ка!
Пал один в горах Востока,
Пал другой в родных полях.
Светлой мысли исполины!
Гор заоблачных вершины
Вновь обрадует весна,
Вновь в дыханьи теплом юга
Далеко умчится с вьюгой
Снеговая пелена.
Но весны благоуханье,
Солнца блеск и вод журчанье
Не пробудит их от сна!
Вкруг могил их тишина.Поли тревоги, чувств, сомнений
Был один — властитель дум;
Он в порыве вдохновений
Дивной силой песнопений
Волновал невольно ум.
Лишь рукой ударил в струны,
Русь откликнулася им,
И во гроб сошел он юный,
Как певец непобедим.
Сколько славы схоронил он!
Сколько ждать он мог венков!
И Россию как любил он!
Как громил клеветников! Был другой, — лет юных в цвете
Музой дивною водим;
И, мечтая о поэте,
Мы задумывались им.
Струны звонкие дышали,
Чудной музыкой полны,
И во звуки воплощали
Вдохновительные сны.
То у Каспия седого
Он подсматривал дары,
Пел опричника младого,
Мцыри, пальмы и шатры,
То над юной колыбелью
Над младенцем он стоял,
Иль, могучий, к новоселью
Чуждый край на суд сзывал,
Иль, оставя песнь и битвы,
Сердца теплые молитвы
Пред Скорбящей проливал.Спят в могилах ранних оба!
Суд потомки изрекли:
Музы братством их свели.
Русский! проходя близ гроба,
Кинь с молитвой горсть земли! Ноябрь 1841
В былые дни, поклонник Феба,
Я пламенно молил у неба,
Чтобы в моей груди младой
Не угасал огнь думы сладкой,
Чтоб муза рифмою живой
Шептала мне свой стих украдкой;
Тогда в рассвете бытия
Мечтой вся жизнь цвела моя.Блаженны были те мгновенья,
Мир светских снов и упоенья
Нежданных и завидных встреч!
Всё, всё прошло волною шумной —
И сердца пыл, увы, безумный,
И вдохновительная речь,
И то, чем дух ласкался юный,
Чем жили, трепетались струны!.. Теперь, как странник, на дорогу
Глядя, твержу я: «Слава богу!
Мой дальний путь пройден, за мной…»
Но дум исчезнул рой крылатый,
Холодный опыт, мой вожатый,
Меня уводит в мир иной,
Там, циркуль взяв для измеренья,
Стопою ценит вдохновенья!.. Но ты, Языков, пробудил
Тот огнь, что я в груди таил;
На вызов твой красноречивый,
Поэт, кому в святой тиши
Знакомы радости души,
Восторгов дивные порывы, —
На вызов твой я ожил вновь
Петь юность, дружбу и любовь.Прими ж, певец мой благодатный,
Стих дружбы нелицеприятный!
Да посетит твой мирный кров
Здоровье — спутник вдохновенья!
Дай вновь нам слышать песнопенья,
Восторг, разгул и шум пиров,
И кверху поднятые чаши,
Вино — былые годы наши! Ноябрь 1834
Теперь красавицы девицы,
Которых скука в старину
Хранила под замком светлицы
Как заповедную казну,
Живут с мадамой в полной воле.
Им чужд язык для них родной,
Зато их не пугает боле
Скупой Кащей иль Домовой;
Злой дух, как прежде, не уносит
Тайком за тридевять земель,
И добрый молодец не просит,
Чтоб посадили за постель,
Где он под шапкой-невидимкой,
Бывало, жив не жив сидит
И в страхе, с робкою ужимкой,
На духа черного глядит.
Нет! ныне Русью уж не пахнет,
И даже изредка во сне
Девица невзначай не ахнет,
Припомянув о старине!
Поклонницы блестящей моды!
Вас рано увлекает свет!
Забыты игры, хороводы,
Родимых песней гибнет след!
В них прежней прелести вам нет,
Рассказы нянь вас не пленяют
Простосердечною мечтой,
И томны очи не сияют
Бывалой, тихою слезой.
Зато как часто свет лукавый
Вас изменяет — и в тиши
Готовит медленно отравы
Для слишком вверчивой души!
Пусть астрономы говорят —
Морочить им не стыдно! —
Что солнцев тысячи горят, —
Нам всё одно лишь видно;
Что сонмы звездны в высоте,
Сгорев, потухнут разом,
Что все мы заперты в звезде,
Вокруг облитой газом.Ведь им рассказывать простор!
Кто смерит неба стенки?
По мне, всё это — тонкий вздор,
Как пар кометы Энки.
От нас до тверди далеко,
Мы звезд видали ль диски?
Хоть заберемся высоко,
Всё будем к ним не близки.Земное, право, ближе к нам,
И тут подчас проруха:
Фалеса, говорят, из ям
Таскала вверх старуха.
А всё от звезд… И что за цель
Глазеть на огневые?
Они за тридевять земель
Пусть будут хоть тройные.Когда бы нам творец судил,
Окончив дней теченье,
Быть вновь жильцами тех светил —
Всё было б впрок ученье.
Но жажда истомит в Луне,
Юпитер долго в стуже,
На Солнце весь сгоришь в огне,
В других планетах — хуже.Лишь дух слетит, как блеск из глаз,
К возжегшему денницу,
Земля уложит остов наш
В безмолвную ложницу,
И кости будут чернозем:
Там силой благодатной,
Быть может, процветет на нем
Цвет дивно ароматный.Но в цвете том не быть душе, —
Хоть море выдь из брега,
Хоть ветерок поверх дыши
Лучей весенних негой,
Хоть светлым жемчугом роса
Осыпься в венчик зыбкий, —
Он запах выльет в небеса
Без скорби, без улыбки.Друзья! пока играет кровь,
Рассудок светел думой,
И в сердце ластится любовь,
Оставим бред угрюмый.
Пусть спорит астроном до слез:
«Родятся гроздья паром!»
Мы выжмем гроздья зыбких лоз,
Ему ж все лозы — даром.
Возьмите, возьмите предвиденья дар
И дивную тайну возьмите!
Смирите души истребительный жар,
Волнение дум утолите!
О, дайте мне каплю забвенья одну,
Чтоб мог я предаться отрадному сну.Я видел, я знаю — зачем не забыл!
Мои сокрушаются силы.
В грядущем ужасном я мыслью парил,
Я тайну исторг из могилы.
Я тайну проникнул веков в глубине,
И радость с тех пор недоступна ко мне! Сказать ли? но мир так спокоен и тих,
Всё небо так чисто и ясно,
И солнце стремится, как юный жених,
В объятья природы прекрасной.
И люди привыкли так весело жить,
Зачем же мне тайной в них радость губить? Погибни ж, зловещая, в мраке души!
О, дайте мне прежние годы,
Когда я, стад пастырь, в безвестной тиши
Светил созерцал хороводы
И, юный свидетель высоких чудес,
Был светел душою, как звезды небес! Не позднее 1828
Был ночью вырыт ров глубокий,
В него тяжелый гроб упал;
Не вскинут холм над ним высокой,
И след могилы одинокой
Прилежно заступ заровнял.И тризны не было урочной!
По мертвом липец не ходил;
Не заклан с сбруею восточной
Любимый конь; лишь ветр полночный
Один в широком поле выл.Два раза, месяца в сияньи,
Сверкнул карающий кинжал;
Раздались вопли: кто-то пал!
И призрак в пышном одеяньи
В туманах ночи пробежал.Чей гроб? Кто мести совершитель?
Сей тайны некому постичь.
Наутро в стане плач и клич:
«Угас народов истребитель,
Аттила грозный, божий бич!»Кинжал не выдал, ночь смолчала,
Где втайне гроб тройной зарыт;
И тот спокойно, тихо спит,
Чья жизнь, как буря, бушевала,
Над кем проклятие гремит.
Из лука пущена стрела
Пронзила своды эмпирея
И, самолюбьем пламенея,
Упреком встретила орла:
«Смотри, как я взвилась высоко,
Быстрей тебя я вверх лечу
И выше, только захочу,
Так что с земли не взвидит око!»
— «Как мне судьба твоя жалка! —
Сказал орел. — Чужие крылья,
Чужая мчит тебя рука
Под светозарны облака,
А вниз влечет свое бессилье».Февраль 1828