Над глухим болотом буря развернулась!
Но молчит болото, ей не отвечает,
В мох оно оделось, в тину завернулось,
Только стебельками острых трав качает.
Восклицает буря: «Ой, проснись, болото!
Проступи ты к свету зыбью и сверканьем!
Ты совсем иное испытаешь что-то
Под моим могучим творческим дыханьем.
Я тебя немного, правда, взбаламучу,
Но зато твои я мертвенные воды
Породню, чуть только опрокину тучу,
С влагою небесной, с детищем свободы!
Дам тебе вздохнуть я! Свету дам трясине!
Гром мой, гром веселый, слышишь, как хохочет!»
Но молчит болото и, погрязши в тине,
Ничего иного вовсе знать не хочет.
Я приехал к тебе по Леману;
И сердит, и взволнован Леман!
И оделись Савойские Альпы
В темно-серый, свинцовый туман.
В небесах разыгралася буря,
Из ущелий гудят голоса;
Опалил мне лицо мое ветер,
Растрепал он мои волоса...
И гуляли могучие волны,
Я над ними веселый скользил,
И с вершин их по пенистым скатам
Глубоко́, глубоко́ уходил.
Буря шла и в тревожном величьи
Раздавить собиралась меня;
Только смерть от меня сторонилась —
Был я весел и полон огня.
И я верил, что мне не погибнуть,
Что я кончу назначенный путь,
Что я должен предстать пред тобою,
И нельзя мне, нельзя утонуть!
След бури не исчез. То здесь, то там мелькают
Остатки черные разбившихся судов
И, проносимые стремниной, ударяют
И в наше судно, вдоль его боков.
Сухой, тяжелый звук! В нем слышатся отзывы —
Следы последние погибнувших людей…
Все щепки разнесут приливы и отливы,
Опустят в недра стонущих зыбей.
Вдоль неподвижных скал стремниною несутся
Гряды подводных трав, оторванных от дна,
Как змеи длинные, их нити волокутся,
И светом их пучина зелена.
А там у берегов виднеются так ясно
Остатки корабля; расщепленное дно
До самого киля сияет ярко-красно…
У черных скал — кровавое пятно!
Перед бурей в непогоду
Разыгралися киты.
Сколько их! Кругом мелькают,
Будто темные щиты
Неких витязей подводных.
Бой незрим, но слышен гром.
Над пучиною кипящей
Ходят волны ходенем,
Проступают остриями…
Нет сомненья: под водой,
Под великими волнами,
Занялся могучий бой!
Волны — витязей шеломы,
Бури рев — их голоса!
Блещут очи… Кто на вахте?
Убирайте паруса,
Чтоб не спутаться снастями
Между дланей и мечей;
Увлекут они в пучину
Нас, непрошеных людей.
Закрывай плотнее люки!
Так! Совсем без парусов
С ними мы еще поспорим!
Ходу дай! Прибавь паров…
Налетает шквал за шквалом,
Через борт идет волна;
Грохот, посвист и шипенье,
В стройных мачтах дрожь слышна.
Не уловишь взглядом в тучах
Очертаний буревых…
Как зато повеселели
Стаи грустных птиц морских!
Кто сказал, что в буре страхи?
Под размахами ее
Вялы, робки и пугливы
Только слабость да нытье…
Приветной тишины и ясной неги полны,
Так ласковы вчера и тихи были волны...
Чуть слышно у бортов резвилася струя,
Мечты старинные свивая надо мною,
И солнечных лучей искристые края,
Купаясь, тешились алмазною игрою.
Но за ночь прошлую померкли небеса,
Во гневе страшные покрыты волны пеной,
Шумят и сердятчя прибрежные леса,
Ошеломленные внезапной переменой.
И мира нет в душе. Как в море, нет следа
В ней ясной тишины вчерашнего покоя;
Докучных помыслов несносная орда,
Как туча грозная, несется надо мною...
Недавно пылкие желанья стеснены,
Они замолкнули, бессильны и усталы;
Так птицы, бурею седой занесены,
Бессильно прячутся за смоченные скалы.
Смотрю на море я, внимаю шуму волн.
Быть может, этот гнев природе также нужен,
И, где-нибудь разбив в камнях отважный челн,
Он вынесет на свет сокровища жемчужин.
О, если бы всегда на совести людской,
По окончаньи бурь неистового воя,
Лежало б счастие, омытое тоской,
Жемчужины любви и светлого покоя!