Пусть буря за окном рыдает,
И дождь несет, и снег вздымает,
И с воплем ставнями стучит, —
Она меня не устрашит:
В душе всегда ношу весну я, —
Твой образ там царит ликуя.
Буря поет плясовую,
Свищет во всю свою мочь…
Пляшет наш бедный кораблик…
Что за разгульная ночь!
По́ морю буйной ватагой
С грохотом волны бегут;
Черныя пасти зияют,
Белыя горы встают.
Слы́шны в каютах проклятья,
Рвота, молитвы и вой…
Крепко держусь я за мачту,
Думаю: буду-ль домой?
Играет буря танец,
В нем свист, и рев, и вой;
Эй! Прыгает кораблик,
Веселый паяц ночной.
Вздымает гулкое море
Живые горы из вод;
Здесь пропасти чернеют,
Там белая башня растет.
Молитвы, рвота и ругань
Слышны из каюты в дверь;
Мечтаю, схватившись за мачту:
Попасть бы домой теперь!
Сырая ночь и буря,
Беззвездны небеса;
Один средь шумящих деревьев
Молча, бреду сквозь леса.
Светик далекий кажет
В охотничий домик путь;
Мне им прельщаться не надо,
Ведь скучно туда заглянуть.
Там бабушка в кожаном кресле,
Как изваянье, страшна,
Слепая, сидит без движенья
И слова не молвит она.
Там бродит, ругаясь, рыжий
Сын лесничего взад и вперед,
То яростным смехом зальется,
То в стену винтовку швырнет.
Там плачет красавица пряха.
И лен отсырел от слез;
У ног ее с урчаньем
Жмется отцовский пес.
Ярится буря
И хлещет волны,
И волны, в пене и гневной тревоге,
Громоздятся высоко,
Словно зыбкие белые горы,
И кораблик на них
Взбирается с тяжким трудом —
И вдруг свергается
В черный, широко разинутый зев
Водной пучины.
О море!
Мать красоты, из пены рожденной!
Праматерь любви! пощади меня!
Уж чует труп и порхает над нами
Белым призраком чайка,
И точит о мачту свой клюв
И, жадная, алчет сердца,
Что звучит хвалою
Дщери твоей,
Что взято в игрушки плутишкою внуком твоим.
Мои моленья напрасны!
Глохнет мой голос в грохоте бури,
В диком шуме ветров.
Что за гам и за свист! что за рев и за вой!
Словно все море —
Дом сумасшедших звуков.
Но меж звуками теми
Мне слышится внятно
Чудное арфы бряцанье,
Страстное, душу влекущее пенье —
Душу влекущее, душу зовущее...
И узнаю я тот голос.
Далеко, на темных утесах
Шотландского берега,
Где лепится серым гнездом
Замок над гневно-бьющимся морем, —
Там, под стрельчатым окном,
Стоит прекрасная
Больная женщина,
Нежно-прозрачная, мраморно-бледная,
И поет и на арфе играет,
А ветер взвевает ей длинные кудри
И темную песню ее
Несет по широкому, бурному морю.
Неистово буря бушует,
И бьет она волны,
И волны, вздымаясь и бешено пенясь,
Взлезают одна на другую, — и будто живые, гуляют
Белые горы воды.
Усталый кораблик
Взобраться все хочет на них,
И вдруг, опрокинутый, мчится
В широко открытую черную бездну.
О, море!
Мать красоты, появившейся в пене,
Праматерь любви, надо мною ты сжалься!
Вьется уж, чуя добычу,
Белая чайка, как призрак зловещий,
Точит о мачту свой клюв
И, полная хищных желаний, летает над сердцем,
Славою дочери моря звучащим,
Сердцем, что внук твой, малютка-шалун прихотливый,
Взял для забавы себе…
Напрасны моленья и стоны мои!
Мой зов замирает в бушующем голосе бури
И в шуме сердитого ветра;
Ревет он, и свищет, и воет, и стонет,
Как звуки в жилище безумных…
И внятно меж ними я слышу
Аккорды призывные арфы,
Тоскливое, дикое пенье,
Томящее душу и рвущее душу —
И я узнаю этот голос.
Далеко, на шотландском утесе,
Где серый и маленький замок
Из ревущего моря выходит —
У окошка со сводом высоким
Больная, прекрасная дева стоит,
Нежна и бледна будто мрамор.
Поет и играет на арфе она…
Развевает ей длинные волосы ветер
И разносит он мрачную песню ее
По широкому, бурному морю.
С чего бунтует кровь во мне,
С чего вся грудь моя в огне? Кровь бродит, ценится, кипит,
Пылает сердце и горит.
Я ночью видел скверный сон —
Всю кровь в груди разжег мне он!
Во сне, в глубокой тишине,
Явился ночи сын ко мне.
Меня унес он в светлый дом,
Звук арфы раздавался в нем,
Огнями яркими блистал
Гостей нарядных полный зал:
Там свадьбы пир веселый шел,
Мы все уселися за стол,
Мой взгляд невесту отыскал —
Увы! я милую узнал.
Да, милую мою! Она
Навек другому отдана!
Я стал за стулом молодой,
Убитый горем и немой.
Гремель оркестр — но шум людской
Звучал в ушах моих тоской;
Невесты взор небес ясней,
Жених жмет нежно руки ей.
Из кубка он отпил вина,
Дает ей кубок, пьет она, —
Увы, то пьет моя любовь
Мою отравленную кровь.
Невеста яблоко взяла
И жениху передала;
Разрезал он его ножом —
Увы! нож в сердце был моем!
Горят любовью взоры их,
Невесте руки жмет жених,
Целует в щеки он ее —
Целует смерть лицо мое.
Лежал язык мой, как свинец,
Молчал я, бледный, как мертвец.
Шумя, встают из-за стола;
Всех буря танцев унесла.
С невестой, во главе гостей,
Жених счастливый шепчет ей…
Она краснеет лишь в ответ,
Но гнева в том румянце нет!
С чего бунтует кровь во мне,
С чего вся грудь моя в огне?
Кровь бродит, ценится, кипит,
Пылает сердце и горит.
Я ночью видел скверный сон —
Всю кровь в груди разжег мне он!
Во сне, в глубокой тишине,
Явился ночи сын ко мне.
Меня унес он в светлый дом,
Звук арфы раздавался в нем,
Огнями яркими блистал
Гостей нарядных полный зал:
Там свадьбы пир веселый шел,
Мы все уселися за стол,
Мой взгляд невесту отыскал —
Увы! я милую узнал.
Да, милую мою! Она
Навек другому отдана!
Я стал за стулом молодой,
Убитый горем и немой.
Гремель оркестр — но шум людской
Звучал в ушах моих тоской;
Невесты взор небес ясней,
Жених жмет нежно руки ей.
Из кубка он отпил вина,
Дает ей кубок, пьет она, —
Увы, то пьет моя любовь
Мою отравленную кровь.
Невеста яблоко взяла
И жениху передала;
Разрезал он его ножом —
Увы! нож в сердце был моем!
Горят любовью взоры их,
Невесте руки жмет жених,
Целует в щеки он ее —
Целует смерть лицо мое.
Лежал язык мой, как свинец,
Молчал я, бледный, как мертвец.
Шумя, встают из-за стола;
Всех буря танцев унесла.
С невестой, во главе гостей,
Жених счастливый шепчет ей…
Она краснеет лишь в ответ,
Но гнева в том румянце нет!