Широким шелестом шуршащий Океан,
Паденье звезд златых, снежинок Сентября,
И вечер удлинил начетистый обман,
Высокая свеча уменьшилась, горя.
О, где вы летние — с зари и до зари —
Прозрачно-светлые утра и вечера?
Я памятки о вас нижу как янтари,
А Ночь глубокая поет: «Уснуть пора».
Если ты зажег свечу,
Ты не прячь ее под стол.
Если ты сказал — хочу,
Ты люби хотящий пол.
Если ты пасешь овец,
Ты сплети себе руно.
Ты почувствуй наконец,
Для чего нам все дано.
И красивый — женский пол,
И могучий — пол мужской.
Если правду ты нашел,
Не ищи себе другой.
Литовцы отметили, в давних веках
Великую тайну в двух вещих строках,
Что в треньи времен не сотрутся:
«Змеиную если зажжешь ты свечу,
Все змеи сберутся».
Что в этих строках, я о том умолчу,
Лишь мудро о них вспоминая.
Час вещий теперь. Я свечусь и лечу,
Как птица ночная,
Как птица, быть может, не птица, змея
Крылатая, зыбко-двойная,
На свет, на лесную свечу поспешая
В безвестность, где змеи, где царствует — Я.
Пчела летит на красные цветы,
Отсюда мед и воск и свечи.
Пчела летит на желтые цветы,
На темно-синие. А ты, мечта, а ты,
Какой желаешь с миром встречи?
Пчела звенит и строит улей свой,
Пчела принесена с Венеры,
Свет Солнца в ней с Вечернею Звездой.
Мечта, отяжелей, но пылью цветовой,
Ты свет зажжешь нам, свечи веры.
Кто ты, летящий за чертой?
— Воитель бури молодой.
Зажгу свечу, проснется гром.
И сломит тучу мой излом.
Мой меч — огонь. Мой красный конь —
В неутолимости погонь.
Лечу, свечу, — и ток дождя
Играет, тучу бороздя.
Мой круглый щит, семи цветов,
Горит на чашечках цветов.
В росе — мой облик молодой.
Я рыцарь Молнии златой.
Дикирий и трикирий,
Пять свеч — до смерти с нами.
Пока мы бродим в мире,
Наш путь — с пятью свечами.
Конец, начало, Вечность,
О, троичность святая,
Начальная есть млечность,
И млечность — снежность Рая.
С одра встает калека,
Ведет его дорога
От Богочеловека
До Человекобога.
Рипиды, опахала
Из перия павлина,
Хранят его начало,
Отец наш добр для Сына.
И таинство пречистых
Несчетных Евхаристий
От радуг тех перистых
Стократно золотистей.
Когда же Серафимы
Провеют над дарами,
В молитвенные дымы
Восходим мы свечами.
И служит слух и зренье,
Конец и Вечность с нами,
В скончаньи — возрожденье,
Все звезды за свечами.
Глядишь ли ты в лазоревыя дали
Ночных небес?
Шатры отшедших там, светлея, встали,
Лучистый лес.
Мы говорим—созвездие там Девы,
Стрельца и Льва.
Но там, в полях, ростут свои посевы,
Своя трава.
И каждый, кто с земным разят мгновеньем,
Тот, ввечеру,
Зажжет свечу, и ставит, с означеньем,
Ее к шатру.
И знаменья тех свеч неисчислимых
Горят всю ночь,
Покуда Ночь, в своих глубоких дымах,
Уходит прочь.
И между тем как все земныя свечи,
Сгорев дотла,
Оделись в мрак,—пресветлый лик предтечи,
Заря светла.
И свеч небесных гаснут вереницы.
Где все шатры?
Одна свеча властительной Денницы
Глядит с горы.
Не обольщусь пред Богом Сатаною,
Мой Бог есть Бог, и низок Сатана.
Межь мной и адским пламенем стена,
А пламень мой, мой чистый огнь, удвою.
Не поклонюсь лукавцу Громобою,
Иная Богом молния дана.
Мальстремныя воронки есть без дна,
И вихри есть с отрадой дождевою.
Не вовлекусь в кружащийся мальстрем.
Мне шлет псалмы мой верховодный гром.
А если в ярых пламенях основа,—
Я нижние те пламени скую,
И, как свечу, я душу мчу мою
В руке Архистратига Огневого.
Глядишь ли ты в лазоревые дали
Ночных небес?
Шатры отшедших там, светлея, встали,
Лучистый лес.
Мы говорим — созвездие там Девы,
Стрельца и Льва.
Но там, в полях, растут свои посевы,
Своя трава.
И каждый, кто с земным разят мгновеньем,
Тот, ввечеру,
Зажжет свечу, и ставит, с означеньем,
Ее к шатру.
И знаменья тех свеч неисчислимых
Горят всю ночь,
Покуда Ночь, в своих глубоких дымах,
Уходит прочь.
И между тем как все земные свечи,
Сгорев дотла,
Оделись в мрак, — пресветлый лик предтечи,
Заря светла.
И свеч небесных гаснут вереницы.
Где все шатры?
Одна свеча властительной Денницы
Глядит с горы.
Я мыслью прохожу по всем мирам,
Моя свеча пред каждою иконой.
Но, если лес кругом шумит зеленый,
Я чувствую, что это лучший храм.
Я прохожу неспешно по горам,
В них каждый камень — истукан точеный.
Не райской птицей, а простой вороной
Я иногда ведо́м к высоким снам.
Звук карканья неловкой серой птицы
Неопытен в разряде звуковом,
Но даже в нем есть песня и псалом.
Чернильной краской вброшен я в страницы
Блестящие. И чую гулкий гром,
Когда чуть вьется дымка от криницы.
Покой вещанный. Лес высокоствольный.
Расцвет кустов, горящий кое-где.
Синь-цветик малый в голубой воде.
Камыш и шпажник, свечи грезы вольной.
Обет молчанья, светлый и безбольный.
В немых ночах полет звезды к звезде.
Недвижность трав, в размерной череде.
Весь мир — ковчег с дарами напрестольный.
И вот, слагая истово персты,
И взор стремя в прозрачные затоны,
Как новый лист, вступивший в лес зеленый, —
Отшельник, там на дне, узнал черты,
В гореньи свеч, родные, вечность взгляда,
Под звон церквей потопленного града.
В тайной горнице, где взяты души вольных в нежный плен,
Свечи длинные сияют ровным пламенем вдоль стен,
Взор ко взору устремлялся, сердце в сердце, разум в ум,
От певучих дум рождался, в пляске тел, размерный шум.
Вскрики, дикие как буря, как в пустыне крик орла,
Душу выявили в звуках, и опять душа светла.
В белом вихре взмахи чувства сладкий ведали предел,
И венчальные наряды были саванами тел.
В этой пляске исступленной каждый думал — про себя,
Но, другими окруженный, вился — сразу всех любя.
В этом множественном лике, повторив стократ изгиб,
Души плыли, как весною — стройный шабаш светлых рыб.
Так повторно, так узорно, с хороводом хоровод,
Извиваясь, любит слитно, и, безумствуя, плывет.
И, проплыв, осуществили весь молитвенный напев,
И в сердцах мужских блаженство, как блаженство в сердце дев.
И в телах мужских дрожанье, многострунность в теле жен,
Это было, жизнь светила, воплотился яркий сон.
И в телах сияют души, каждый дышит, светел взгляд,
В тайной горнице полночной свечи жаркие горят.
Свадьба Воды и Огня
Это зеленые храмы растений,
При всемирных свечах светлоглазого Дня,
При несчетных свечах звездосветных полночных горений.
Лики Воды и Огня,
Обвенчавшихся в пресуществленьи двойного начала,
Принимают все краски, и Временность, в Вечность маня,
Одевается в золото, светится ало,
И на свадьбе Воды и Огня
Сколько есть изумрудов, играний опала,
Сколько раз между трав переменный алмаз
Целовался с Водой, и росинка зажглась,
Сколько раз по одежде живой изумруда
Пробежал поцелуйный шиповник-рубин,
И, желание в стебле кольнув, он стремление вызвал оттуда,
Лепестки поманил, расцвеченности тайных глубин,
И пожаром червонным зажглось многоцветное чудо,
И на долы Земли снизошла вышина,
И зажглось Семизвездье с улыбкой Венеры,
В незабудках, в сирени, в лазурностях льна,
В сонмах маленьких лун, солнц, живущих вне меры,
В сочетаньях планет
Луговых и лесных,
В бесконечностях разных сплетений,
Впивающих Свет,
И его претворивших в пахучий и красочный стих,
Фимиамы во храме зеленом растений,
Гул хоралов колдующих Ночи и Дня,
При великом слияньи двух разных святых навождений,
На свадьбе Воды и Огня.
Что в саду белеет звездно? Яблонь цвет, и в цвете вишни.
Все цветет, поет и дышит. Счастлив нежный. Горек лишний.
Кто в саду забыл дневное? Чьи уста горят в беседке?
Вешний ветер любит шалость. Он склоняет ветку к ветке.
Тихо в детской. Свет лампады. Истов темный лик иконы.
Ах, весна ведь беззаконность. Кто же сердцу дал законы?
Спит ребенок. Спит и видит. Лунный лес. Цветы как море.
Разметались, всколыхались, в голубом дрожат просторе.
А другие смотрят чинно. Так стоят, как встали — прямо.
И не шепчут, словно губы, а горят, как свечи храма.
И еще цветы есть третьи: Хоть цветут расцветно сами,
Но враждебны к задрожавшим, наполняют их слезами.
И глядят шероховато, протянули к ним колючки,
Бьется сердце, шепчут губы, светят свечи, жалят жгучки.
Спит ребенок. Спит и видит. Вон кукушкины сапожки.
Вон кукушка там трилистник. Лен кукушкин на дорожке.
Вон ночная там фиалка. Встала лилия красива.
И репейник угрожает. И спесивится крапива.
Кто-то злой трясет осину. Побелели все березки.
И во сне ребенок плачет, и кукушкины с ним слезки.
Кто-то молит, кто-то просит, кто-то с кем-то, там в тумане.
Свет лампады. Плач ребенка. Воркотня вздохнувшей няни.
«— Спи, родной. Христос нам светит через всю стезю земную!»
«— Няня, няня, спой мне песню про кукушечку лесную…»