Человек на Земле
Как трава растет.
Зачинаясь во мгле,
Утра ясного ждет.
За селом возрастет,
И цветком расцветет,
А в селе —
Воск и мед.
Почему же светла
Божья служба в ночи?
Потому что жила
Здесь трава, и пила
Божий дождь и лучи.
Почему же была
Свадьба душ весела,
Обошел мед кругом?
Потому что пчела
Над травою была,
В брак вошла
Со цветком.
Мне нравились веселыя качели,
Пчела, с цветка летящая к цветкам,
Весенний смех и пляс и шум и гам,
Хмель Солнца и созвездий в юном теле.
Но чащи, золотея, поредели.
Мне нравится молчащий гулко храм,
А в музыке, бегущей по струнам,
Глубокие тона виолончели.
Как много убедительности в том,
Что̀ говорят играющия струны:—
Не юноши, а мы с тобой здесь юны.
Свирель журчит, слабея, за холмом,
А к нам идут колдующия луны,
И мед густой есть в улье вековом.
Мне нравились веселые качели,
Пчела, с цветка летящая к цветкам,
Весенний смех и пляс и шум и гам,
Хмель Солнца и созвездий в юном теле.
Но чащи, золотея, поредели.
Мне нравится молчащий гулко храм,
А в музыке, бегущей по струнам,
Глубокие тона виолончели.
Как много убедительности в том,
Что говорят играющие струны:
Не юноши, а мы с тобой здесь юны.
Свирель журчит, слабея, за холмом,
А к нам идут колдующие луны,
И мед густой есть в улье вековом.
Твой саван сияет, Египет,
Ты в белыя ткани одет.
Мед жизни не весь еще выпит,
Есть в Солнце и взрывность и свет.
Еще в еженощныя пляски
Созвездья уводят себя.
И мир до предельной развязки
Пребудет, безсмертье любя.
И девушку с ликом газели
Влюбленный светло обоймет,
И в этом ликующем теле
Возникнет чарующий мед.
Чу! Сириус нам возвещает,
Что прибыл разлив в Сильсилэ,
Качает река нас, качает.
Две кобры на царском челе!
Твой саван сияет, Египет,
Ты в белые ткани одет.
Мед жизни не весь еще выпит,
Есть в Солнце и взрывность и свет.
Еще в еженощные пляски
Созвездья уводят себя.
И мир до предельной развязки
Пребудет, бессмертье любя.
И девушку с ликом газели
Влюбленный светло обоймет,
И в этом ликующем теле
Возникнет чарующий мед.
Чу! Сириус нам возвещает,
Что прибыл разлив в Сильсилэ,
Качает река нас, качает.
Две кобры на царском челе!
Радуйся — Сладим-Река, Сладим-Река течет,
Радуйся — в Сладим-Реке, в Сладим-Реке есть мед,
Радуйся — к Сладим-Реке, к Сладим-Реке прильнем,
Радуйся — с Сладим-Рекой мы в Рай, мы в Рай войдем,
Радуйся — Сладим-Река поит и кормит всех,
Радуйся — Сладим-Река смывает всякий грех,
Радуйся — в Сладим-Реке вещанье для души,
Радуйся — к Сладим-Реке, к Сладим-Реке спеши,
Радуйся — Сладим-Река, Сладим-Река есть Рай,
Радуйся — в Сладим-Реке, Сладим-Реку вбирай,
Радуйся — Сладим-Река, Сладим-Река есть мед,
Радуйся — Сладим-Река, Сладим-Река зовет.
Сонеты Солнца, Меда, и Луны.
В пылании томительных июлей,
Бросали пчелы рано утром улей,
Заслыша дух цветущей крутизны.
Был гул в горах. От Солнца ход струны.
И каменный баран упал с косулей,
Сраженные одной и той же пулей.
И кровью их расцвечивал я сны.
От плоти плоть питал я, не жалея
Зверей, которым смерть дала рука.
Тот мед, что пчелы со́брали с цветка, —
Я взял. И вся пчелиная затея
Сказала мне, чтоб жил я не робея,
Что жизнь смела, безбрежна и сладка.
Мне нравится существенность пчелы,
Она, летя, звенит не по-пустому,
От пыльника цветов дорогу к грому
Верней находит в мире, чем орлы.
Взяв не́ктар в зобик свой, из этой мглы,
Там в улье, чуя сладкую истому,
Мед отдает корытцу восковому,
В нем шестикратно утвердив углы.
Из жала каплю яда впустит в соты,
Чтоб мед не забродил там. Улей — дом.
Цветы прошли, — пчела забылась сном.
Ей снится храм. В сияньи позолоты
Иконы. Свечи. Горние высоты.
И хор поет. И колокол — как гром.
Яблоки, орехи, мед,
Это — первый Спас.
Сколько сладости течет,
Сколько свежих нежных вод,
Сколько ядер лес дает, —
Все для нас.
Яблонь белая, в цвету,
Усладила пчел.
Сколько пений налету,
Сколько блесков, не сочту,
Мир весною в Красоту
Весь вошел.
Если ж Осень подошла,
Кончен путь Весны,
Радость первая светла.
Лето — жарче. Страсть пришла.
Виден весь узор узла.
Дышат сны.
Зреет все. Осенний час.
Яблок — плод живой.
Прежде всех пленил он нас,
Ядра с ним — в числе прикрас,
Мед. Как сладок первый Спас,
И второй.
Обильная соком Луна
Золотой расцвечает свой мед.
Поля. Полумгла. Тишина.
Полночь счет свой ведет.
Все в золе пепелище зари.
Счет идет.
От единства чрез двойственность в стройное три,
Мировое четыре, безумное пять,
Через шесть освященное семь,
Восемь, Вечности лик, девять, десять опять,
И одиннадцать. Дрогнула темь.
И двенадцать. Горит вышина.
Просиял небосклон.
Лунным звоном вся полночь полна,
Лунный звон.
И воздушно, с высокой и злой высоты,
На леса, на луга, на листы, на цветы,
На мерцанья болот, на шуршание нив
Полнолунница льет свой колдующий мед,
И безумья струит, и взращает прилив,
Заковала весь мир в голубой хоровод.
О, Луна, яд твой светлый красив!
Зачем к тебе скользнула змейка?
Без яда этой мысли ход,
Шестиугольная ячейка,
Пчелиный, полный неги, мед.
Я только вижу сновиденья,
И говорю тебе о них,
Ты вся — расцветшее растенье,
Я весь — тебя хотящий стих.
Как не желать, хотя б в напеве,
Лишь в светлых брызгах быстрых слов,
Шепнуть влюбленно юной деве,
Что я готовлю ей альков.
Подушки вышиты шелками,
А полотно сплела Луна,
И только мысль там правит нами,
Что целомудренно нежна.
Тебя усыпав жемчугами,
С тобой я рядом — только сном.
Моя любовь — в Пасхальном храме,
Мое хотение — псалом.
Не будь же лебедью уклонной,
К тебе здесь лебедь снов плывет.
Расслышь напев души стозвонный,
Вдохни мой свежий светлый мед.
У Ночи две дочери есть,
Одна в серебристых вуалях,
Другая — в лазоревых далях,
Нарядов обеих не счесть.
Но все же одна предпочла
В покрове быть звездно-сребристом,
Другая же в золоте чистом
И в смехе огнистом светла.
Одну Вечерянкой зовут,
Проходит она по высотам,
И меда не ищет по сотам,
Не холит в саду изумруд.
Другая же любит кусты,
Ее называют Утрянка,
Проснется она спозаранка,
И гонит пчелу на цветы.
И звезды — служанки одной,
Готовят ей серьги, запястья,
Готовят высокое счастье
Быть избранной в безднах — Луной.
И слуги другой суть цветы,
Сплетаясь златым хороводом,
Готовят ей чашечки с медом,
И Солнце зовут с высоты.
Утрянка пьянеет в лучах,
С зарей засыпает хмельная,
И тут выступает другая,
И светятся звезды в очах.
Сперва я увидал, что мир есть песнопенье,
И я, дрожа, его пропел.
Потом я нараспев сказал стихотворенье,
То был вторичный мой предел.
Потом я начертал на камне заклинанье,
Перстообразный взнес алтарь.
И круглую Луну впустил в ограду зданья,
Я был певец, колдун, и царь.
Теперь, когда прошли ряды тысячелетий,
И завершился круг племен,
Я помню эти дни, когда все были дети,
Как ясно помнишь яркий сон.
От вкрадчивой Луны ушел к иным я чарам,
Лесной я изменил Луне.
И был как во хмелю, пьянясь цветным пожаром,
И было Солнце богом мне.
И там, где взметы гор, где кондор верхолетный,
И там, где желтый сон пустынь,
Сын Солнца, мед веков я накопил несчетный,
Богов венчая и богинь,
Еще сменился ряд победных ликований,
И, отойдя от Пирамид,
Давно плывет мой ум в колдующем тумане,
Вновь факел ночи мне горит.
Но не Луна, свеча и бледная лампада,
Над ветхим саваном страниц,
Меня ведут туда, откуда силой взгляда
Я вызываю сонмы лиц.
Алхимик пыльных руд, восторг пресуществленья
Из древних выманил я строк,
Я молнии велел придти из усыпленья,
И в тяжкий плуг ее запрег.
Летаю коршуном, взлетаю альбатросом,
Предвижу ход и нрав комет,
И к лунным, наконец, хочу взлететь откосам,
Все руны разобрав примет.
Мне хочется уйти с тобой в беседку,
О, милая, вдвоем, вдвоем!
Цветущую качнуть тихонько ветку,
Цветок увидеть на лице твоем.
С влюбленностью, но не томясь тревожно,
И не томя души твоей, —
Шепнуть тебе: Нам все сейчас здесь можно,
Дай счастье мне! О, поцелуй скорей!
Ты любишь танцевать по краю,
Лесной опушки, может быть,
Быть может, пропасти, не знаю,
Но пред тобой я предан маю.
Нашел цветок, его сжимаю,
И снова сладко понимаю,
Что сердцу хочется любить.
Когда ты будешь засыпать,
К тебе я мыслями прибуду,
Как призрак сяду на кровать,
И буду ласково шептать: —
Люби меня! Доверься Чуду! —
И ты потянешься слегка.
И будет греза глубока,
Огонь блеснет по изумруду,
Разятый многозвездный мир,
Осеребрив, пронзит сапфир.
Даст ход таинственному гуду,
И синих вод качнется гладь,
И, тень, я лягу на кровать,
И целовать тебя я буду.
Мне радостно и больно,
Вдали идет гроза.
Я полюбил невольно
Зеленые глаза.
В душе качанье звука,
В ней радостный рассказ.
И больно, что разлука
Тебя умчит сейчас.
«В мое окно в ночи всегда глядит звезда.
Одна средь голубых и золотых горений,
Она меняется, светло дрожит всегда,
То в зыби синих снов, то в блеске алых рдений.
Костер Египетский, к разливу звавший Нил!
Колдуй через века, домчи мечту до цели.
Хочу, чтоб он ко мне свое лицо склонил,
Когда я здесь томлюсь в девической постели!»
Зачем к тебе скользнула змейка?
Без яда этой мысли ход,
Шестиугольная ячейка,
Пчелиный, полный неги, мед.
Я только вижу сновиденья,
И говорю тебе о них,
Ты вся — расцветшее растенье,
Я весь — тебя хотящий стих.
Как не желать, хотя б в напеве,
Лишь в светлых брызгах быстрых слов,
Шепнуть влюбленно юной деве,
Что я готовлю ей альков.
Подушки вышиты шелками,
А полотно сплела Луна,
И только мысль там правит нами,
Что целомудренно нежна.
Тебя усыпав жемчугами,
С тобой я рядом — только сном.
Моя любовь — в Пасхальном храме,
Мое хотение — псалом.
Не будь же лебедью уклонной,
К тебе здесь лебедь снов плывет.
Расслышь напев души стозвонный,
Вдохни мой свежий светлый мед.
Как метель опушила деревья,
И одела все сосны парчой —
Как туман, собираясь в кочевья,
Расцветает горячей грозой, —
Так мечта, набросав нам созвучий,
Показала в изломе своем,
Как красив наш таинственный случай,
Как нам нежно и дружно вдвоем.