Широки и глубоки
Рудо-желтые пески.
В мире, жертвенно, всегда,
Льется, льется кровь-руда.
В медном небе света нет.
Все же вспыхнет молний свет,
И железная броня
Примет бой, в грозе звеня.
Бой за вольное житье
Грянул. Сломано копье.
И кольчуга сожжена.
А Свобода, где она?
Дверь дубовая крепка.
Кто раскроет зев замка?
Сжаты челюсти Змеи,
Свиты звенья чешуи.
И пустынно-широки
Рудо-желтые пески.
И безмерно, как вода,
Льется, льется кровь-руда.
Правнучка Скандинавских королей,
Валькирия, уставшая быть в бое,
Во взоре дремлет Море голубое,
Что знало много весел и рулей.
Скажу «Люблю», и этот взор светлей.
Бьет Полночь. И в протяжно-медном бое
Все прошлое, глухое и слепое,
Прозревши, слышит долгий гул аллей.
Созвенные звездятся в розах росы.
Я их вложил в прославившийся стих,
В кувшин вина, где много струй густых.
Мне снится. Я Гаральд Светловолосый.
Я твой, мечта. Мы двое. Воздух тих.
И для меня ты расплетаешь косы.
Вся сильная и нежная Севилья
Собралась в круг, в рядах, как на собор.
Лучей, и лиц, и лент цветистый хор.
И голубей над цирком снежны крылья.
Тяжелой двери сдвиг. Швырок усилья.
Засов отдвинут. Дик ослепший взор.
Тяжелый бык скакнул во весь опор
И замер. Мощный образ изобилья.
В лосненьи крутоемные бока.
Втянули ноздри воздух. Изумленье
Сковало силу в самый миг движенья.
Глаза — шары, где в черном нет зрачка.
Тогда, чтоб рушить тяжкого в боренье,
Я поднял алый пламень лоскутка.
Гнев, шорох листьев древесных,
он нашептывает, он рукоплещет,
он сочетает, единит.
Майя
Широки и глубоки
Рудо-желтые пески.
В мире — жертвенно, всегда —
Льется, льется кровь-руда.
В медном небе света нет.
Все же вспыхнет молний свет —
И железная броня
Примет бой, в грозе звеня.
Бой за вольное житье
Грянул. Сломано копье.
И кольчуга сожжена.
А свобода — где она?
Дверь дубовая крепка.
Кто раскроет зев замка?
Сжаты челюсти змеи,
Свиты звенья чешуи.
И пустынно-широки
Рудо-желтые пески.
И безмерно, как вода,
Льется, льется кровь-руда.
Есть синий пламень в тлеющей гнилушке,
И скрытность красных брызг в немом кремне.
Огни и звуки разны в тишине,
Есть медь струны, и медь церковной кружки.
„На бой! На бой!“ грохочут эхом пушки.
„Убей! Убей!“ проходит по Войне.
„Усни! Усни!“ звенит сосна к сосне.
„Люби! Люби!“ чуть слышно на опушке.
„Ау!“ кричу, затерянный в лесах.
„Ау!“ в ответ кричит душа родная.
„Молись! Молись!“ глубокий шепчет страх.
Я звук. Я слух. Я глаз. Я мысль двойная.
Я жизнь и смерть. Я тишь. Я гром в горах.
И тень бежит, меня перегоняя.
О, страдатели, насаждатели, о, садовники сих садов,
С разнородными вам породами бой готовится, бой готов.
Чуть посеете семя светлое, семя темное тут как тут,
Чуть посадите стебель крепкий вы, травы цепкие здесь растут.
Чуть посадите цвет небесный вы, голубой цветок, и как снег,
Чуть посадите нежно-алый цвет, слышен тихий шаг, слышен бег.
Над цветком — часы и толпы минут, вот подкралися, вот бегут,
Стерегите их, а не то они всех не бережных стерегут.
И когда впадут во внимание, в них воздушный звон, нежный цвет,
И когда впадут в невнимание, это — вороны, свита бед.
Созидатели, насаждатели, вы, садовники сих садов,
Цепки травы — прочь, и глядите в Ночь, тьмы минут — дадут вам цветов.
Не могу я быть в юрте,
Не могу ужь, не могу.
Захлебнулся я в мечте,
Эти мысли, те, и те,
Вечно мысли стерегу.
Быть в измысленной черте
Не могу ужь, не могу.
Не могу в юрте я быть,
Зрячий филин—и слепой.
Самого себя любить,
Душу в малости дробить,
Чтоб себя же обступить
Все собой, самим собой.
В Белый Мир пойду теперь,
Белый Ад хочу избыть,
Распахну я настежь дверь,
Быть с собою—то не быть.
Белый Мир, вступаю в бой,
С Белым Дьяволом, с тобой.
Белой Смерти я вкусил,
Столько, столько, что не счесть.
И вкушу еще, до тла.
Вот, ты есть и ты не есть,
Ты скорее лишь была.
Не считая капель сил,
И глядя на ток светил,
Я узор мечты плету,
Я бросаю свой уют,
Зажигаю я юрту,
Языки Огня поют.
Белый Мир, в последний бой
Выхожу теперь—с тобой,
Ты не сможешь победить,
И в тебе найду я нить
В сказку Жизни Голубой.
Не могу я быть в юрте,
Не могу уж, не могу.
Захлебнулся я в мечте,
Эти мысли, те, и те,
Вечно мысли стерегу.
Быть в измысленной черте
Не могу уж, не могу.
Не могу в юрте я быть,
Зрячий филин — и слепой.
Самого себя любить,
Душу в малости дробить,
Чтоб себя же обступить
Все собой, самим собой.
В Белый Мир пойду теперь,
Белый Ад хочу избыть,
Распахну я настежь дверь,
Быть с собою — то не быть.
Белый Мир, вступаю в бой,
С Белым Дьяволом, с тобой.
Белой Смерти я вкусил,
Столько, столько, что не счесть.
И вкушу еще, до тла.
Вот, ты есть и ты не есть,
Ты скорее лишь была.
Не считая капель сил,
И глядя на ток светил,
Я узор мечты плету,
Я бросаю свой уют,
Зажигаю я юрту,
Языки Огня поют.
Белый Мир, в последний бой
Выхожу теперь — с тобой,
Ты не сможешь победить,
И в тебе найду я нить
В сказку Жизни Голубой.