Детина молодой хотел узнать вперед,
Счастливо ль он, иль нет,
На свете проживет?
О чем не редкой размышляет
И любопытствует узнать.
И для того велел гадателя призвать,
И что с ним сбудется? его он вопрошает.
Гадатель был старик, людей и свет он знал.
Детине этому печально отвечал:
Немного жизнь твоя добра предвозвещает.
Ты к счастью, кажется, на свете не рожден:
Ты честен и умен.
Жил-был отец,
И были у него два сына:
Один сын был умен, другой сын был глупец.
Отцова настает кончина,
И видя свой конец,
Отец
Тревожится, скучает,
Что сына умного на свете покидает.
И говорит ему: ах, сын любезной мой!
С какой
Тоской
Я расстаюсь с тобой,
Что умным я тебя на свете покидаю,
И как ты проживешь не знаю.
Послушай, продолжал: тебя я одного
Наследником всего
Именья оставляю,
А брата твоего
Я от наследства отрешаю:
Оно не нужно для него.
Сын усумнился и не знает
Как речь отцову рассудить.
Но наконец отцу о брате представляет:
А брату чем же жить,
Когда мне одному в наследство
С ево обидою именье получить?
О брате нечево, сказал отец: тужить;
Дурак уж верно сыщет средство
Счастливым в свете быть.
Был отец,
И были у него два сына:
Один сын был умен, другой сын был глупец.
Отцова настает кончина;
И, видя свой конец,
Отец
Тревожится, скучает,
Что сына умного на свете покидает,
А будущей его судьбы не знает,
И говорит ему: «Ах! сын любезный мой,
С какой
Тоской
Я расстаюсь с тобой,
Что умным я тебя на свете покидаю!
И как ты проживешь, не знаю.
Послушай, — продолжал, — тебя я одного
Наследником всего именья оставляю,
А брата твоего
Я от наследства отрешаю:
Оно не нужно для него».
Сын усумнился и не знает,
Как речь отцову рассудить;
Но наконец отцу о брате представляет:
«А брату чем же жить,
Когда мне одному в наследство,
С его обидою, именье получить?»
— «О брате нечего, — сказал отец, — тужить:
Дурак уж верно сыщет средство
Счастливым в свете быть».
Красавицы! ужь ли вы будете сердиться
За то, что вам теперь хочу я разсказать?
Ведь слава добрых тем никак не уменьшится,
Когда однех худых я стану осуждать.
А право мочи нет молчать:
Иным мужьям житья от жен своих не стало;
А этак поступать вам право не пристало.
Жил муж, жила жена,
И наконец скончались оба;
Да только в разны времена
Им отворились двери гроба:
Жена скончалась на перед;
Потом и муж, прожив не помню сколько лет,
Скончался.
Как с светом здешним он разстался,
То к той реке приходит он,
Где перевозит тех Харон,
Которы свет сей оставляют.
А за рекою той, пииты уверяют:
Одна дорога в рай, другая в ад ведет.
Харон тень мужнюю везет,
И как через реку они переезжают,
Тень говорит: Харон! куда моя жена
Тобою перевезена,
В рай или в ад?—„в рай“—можно-ль статься?
Меня куда-ж везешь?—„туда-ж где и она.„—
Ой, нет; так в ад меня. Я в аде рад остаться,
Чтоб с нею вместе лишь не жить.—
„Нет, нет; мне над тобой хотелось подшутить:
„Я в ад ее отвез. Ей к стате в аде быть,
„И с дьяволами жить и знаться:
„И в свете ведь она
„Была прямая сатана.„
Красавицы! уж ли вы будете сердиться
За то, что вам теперь хочу я рассказать?
Ведь слава добрых тем никак не уменьшится,
Когда одних худых я стану осуждать.
А право мочи нет молчать:
Иным мужьям житья от жен своих не стало;
А этак поступать вам право не пристало.
Жил муж, жила жена,
И наконец скончались оба;
Да только в разны времена
Им отворились двери гроба:
Жена скончалась наперед;
Потом и муж, прожив не помню сколько лет,
Скончался.
Как с светом здешним он расстался,
То к той реке приходит он,
Где перевозит тех Харон,
Которы свет сей оставляют.
А за рекою той, пииты уверяют:
Одна дорога в рай, другая в ад ведет.
Харон тень мужнюю везет,
И как через реку они переезжают,
Тень говорит: Харон! куда моя жена
Тобою перевезена,
В рай или в ад? — «в рай» — можно ль статься?
Меня куда ж везешь? — «туда ж где и она.» —
Ой, нет; так в ад меня. Я в аде рад остаться,
Чтоб с нею вместе лишь не жить. —
«Нет, нет; мне над тобой хотелось подшутить:
Я в ад ее отвез. Ей кстати в аде быть,
И с дьяволами жить и знаться:
И в свете ведь она
Была прямая сатана.»
Детина старика какого-то спросил:
«Чтоб знатным сделаться, за что бы мне
приняться?»
— «По совести признаться, —
Старик детине говорил, —
Я, право, сам не знаю,
Как лучше бы тебе, дружок мой, присудить;
Но если прямо говорить,
Так я вот эдак рассуждаю,
И средства только с два могу тебе открыть,
Как до чинов больших и знатности дойтить,
А больше способов не знаю.
Будь храбр, дружок: иной
Прославился войной;
Все отложив тогда, спокойство и забаву,
Трудами находить старался честь и славу;
И в самом деле то сыскал,
Чего сыскать желал.
Другой же знанием глубоким,
Не родом знатным и высоким,
Себя на свете отличил:
В судах и при дворе велик и славен был.
Трудами все приобретают;
Но в том великие лишь души успевают».
— «Все это хорошо, — детина говорил,—
Но если мне тебе по совести признаться,
Так я никак не вображал,
Что чести и чинов на свете добиваться
Ты б столько трудностей мне разных насказал.
Мне кажется, что ты уж слишком судишь строго;
Полегче бы чего нельзя ли присудить?»
«Уж легче нет того, как дураком прожить;
А и глупцов чиновных много»,
Сей свет таков, что кто богат,
Тот каждому и друг и брат.
Хоть не имей заслуг, ни чина,
Хоть родом будь из конюхов,
Детина будешь как детина.
А бедной будь хоть из князей,
Хоть разум ангельской имей,
И все достоинства достойнейших людей,
Тово почтенья не дождется
Какое ото всех богатым отдается.
Бедняк в какой-то дом пришел.
Он знанье, ум и чин с заслугами имел;
Но бедняка никто не только что не встретил,
Никто и не приметил;
Иль может быть никто приметить не хотел.
Бедняк наш то к тому, то к этому подходит,
Со всеми разговор и так и сяк заводит;
Но каждой бедняку в ответ:
Короткое, иль да, иль нет.
Приветствия ни в ком бедняк наш не находит;
С учтивством подойдет, а с горестью отходит.
Потом
За бедняком
Богач приехал в тот же дом.
Хотя заслугой, ни умом,
Ни чином он не отличался,
Но только в двери показался,
Сказать нельзя какой прием!
Все встали перед богачем,
Всяк богача с почтением встречает,
Всяк стул и место уступает;
И под руки ево берут;
То тут,
То там ево сажают;
Поклоны чуть ему земные не кладут,
И меры нет как величают.
Бедняк людей увидя лесть,
К богатому не праву честь,
К себе не правое презренье,
Вступил о том с своим соседом в рассужденье.
Зачем, он говорит ему:
Достоинствам, уму,
Богатство свет предпочитает? —
«Легко, мой друг! понять:
Достоинства нельзя занять,
А деньги всякой занимает.»
Отец один слыхал
Что за море детей учиться посылают;
И что тово кто за морем бывал
От небывалова и с вида отличают.
Так чтоб от прочих не отстать,
Отец немедленно решился
Детину за море послать,
Чтоб доброму он там понаучился.
Но сын глупяе воротился:
Попался на руки он школьным тем вралям,
Которые с ума не раз людей сводили,
Неистолкуемым давая толк вещам;
И малова не научили,
А навек дураком пустили:
Бывало с глупости он попросту болтал,
Теперь все свысока без толку толковал.
Бывало глупые его не понимали,
А ныне разуметь и умные не стали.
Дом, город и весь свет, враньем ево скучал.
В метафизическом беснуясь размышленьи,
О заданном одном старинном предложеньи:
Сыскать начало всех начал;
Когда за облака он думой возносился,
Дорогой шедши оступился,
И в ров попал.
Отец, которой с ним случился,
Скоряе бросился веревку принести,
Премудрость изорва на свет произвести.
А думной между тем детина
В той яме сидя рассуждал:
Какая быть могла причина,
Что оступился я и в этот ров попал?
Причина, кажется, тому землетрясенье;
А в яму скорое стремленье,
Центральное влеченье,
Воздушное давленье…
Отец с веревкой прибежал;
Вот, говорит: тебе веревка; ухватися,
Я потащу тебя, держися. —
«Нет погоди тащить; скажи мне наперед.»
Понес студент обычной бред:
«Веревка вещь какая?» —
Отец его был неучен,
Но рассудителен, умен;
Вопрос ученый оставляя,
Веревка вещь, ему ответствовал: такая,
Чтоб ею вытащить кто в яму попадет. —
«На этоб выдумать орудие другое.»
Ученый все свое несет:
«А это что такое!…
Веревка! — вервие простое!» —
Да время надобно; отец ему на то:
А это хоть не ново,
Да благо уж готово. —
«Да время что?»….
А время вещь такая,
Которую с глупцом не стану я терять;
Сиди, сказал отец: пока прийду опять.
Что естьли бы вралей и остальных собрать,
И в яму к этому в товарищи послать?…
Да яма надобна большая!
Прилежность и труды в делах употребя,
Надежда лучшая к успеху на себя.
Все знают,
Что перепелки гнезды вьют,
Когда хлеба еще далеко не цветут,
А не тогда, когда почти уж поспевают;
То есть порой
Такой,
Когда весна лишь наступает
И вдвое все, что есть, любиться заставляет
Да думать, как дружка найти,
Чтоб род и племя вновь с дружком произвести.
Одна, не знаю как, однако опоздала,
Так что гнезда себе порою не свила,
А стала вить, когда пора почти прошла
И в поле рожь уж поспевала.
Однако молодых
Кое-как вывела своих;
Да только что летать не сможат.
И детям говорит:
«Ох, дети! эта рожь нам не добром грозит:
Того и жди, что нас отсюда потревожат;
Однако слушайте: я стану отлетать
Вам корму промышлять,
А вы смотрите:
Хозяин этой ржи как станет приходить,
Так, что ни будет говорить,
Все до последнего мне слова расскажите».
Пришедши днем одним хозяин между тем,
Как перепелка отлетела,
«А! рожь-та, — говорит,— совсем,
Как вижу я, уже поспела.
Пойти было друзьям, приятелям сказать,
Чтоб с светом помогли мне эту рожь пожать».
И! тут, помилуй бог, какая
Тревога сделалась промеж перепелят!
«Ах, матушка! ахти! — кричат.—
Друзей, приятелей сбирая,
Рожь хочет с светом вдруг пожать».
— «И! — говорит им мать. —
Пустое! нечего бояться.
Мы можем, где мы есть, с покоем оставаться.
Вот вам, поешьте между тем
И спите эту ночь, не думав ни о чем,
Да только завтра тож смотрите,
Что ни услышите, мне все перескажите».
Пришед хозяин, ждать-пождать; нет никого!
«Вот, — говорит, — до одного
Все обещались быть, а сами не бывали.
Надейся! Ну, пойти ж родню свою собрать,
Чтоб завтра поутру пришли и рожь пожали».
Тревога меж перепелят
Где пуще прежнего! — «Родне своей, — кричат,—
Родне, он сказывал, сбираться!»
— «Все нечего еще бояться, —
Сказала мать, — когда лишь только и всего».
Пришел хозяин так, как приходил и прежде,
Да видит, и родни нет также никого.
«Нет, — говорит, — в пустой, как вижу, я надежде!
Впредь верить ни родне не стану, ни друзьям.
До своего добра никто таков, как сам.
Знать, завтра поутру с семьею приниматься
Хлеб этот помаленьку сжать».
— «Ну, дети! — тут сказала мать.—
Теперь уж нечего нам больше дожидаться».
Тут кто поршком,
Кто кувырком
Ну поскоряе убираться.