Искать Любовь в безлюбьи — верить в чудо.
Но я поэт: я верю в чудеса!
Что ж, тем больней… Я ухожу отсюда,
Где по кусочкам сердце разбросал.
И еле жив, давя в себе рыданья,
Удостоверившись — в который раз? —
В тщете надежд, я ставлю впредь заданье:
Не пополнять Любви иконостас.
И умудрен последнею попыткой —
Повыискать надземное в земном,
В просолнечненные часы воскресенья
Природы и с ней Иисуса Христа —
Что может быть радостнее всепрощенья,
Облагораживающего уста?
В часы, когда вызолоченное поле
На ультрамариновый смотрит залив,
Вкушаю безропотно полное боли
Питье из полыни, восторг в него влив…
В часы, когда грезы в надречных фиалках
И в первых травинках у трухлого пня,
Убожество действительных принцесс
Не требует словесного сраженья:
Оно роскошно. Но воображенья
Принцессу чту за чудо из чудес!
И кто из нас отюнил юность без
Обескураживающего жженья
Крови, вспененной в жилах от броженья,
Вмещая в землю нечто от небес?
Наш век — чудо-ребенка эра
И всяких чуд. Был вундеркинд
И дирижер Вилли Ферреро,
Кудрявый, точно гиацинт.
Девятилетний капельмейстер
Имел поклонниц, как большой,
И тайно грезил о невесте
Своею взрослою душой.
Однажды восьмилетке Тасе
Мать разрешила ехать с ней —
Во всем себя вы в жизни сузили,
Одна осталась вам игра:
Самообманы да иллюзии, —
Убогой жизни мишура.
Рожденные в земном убожестве
Полуцари, полукроты,
Вы величаетесь в ничтожество,
Ложась холодно под кресты…
Зачем вам жить, не отдающие
Себе отчета в слове «жить»?
Под новый год кончается мой труд —
Двенадцатая книга вдохновений.
Ее снега событий не затрут
На перепутьях новых откровений.
Я верю: девятьсот двадцатый год
Избавит мир от всех его невзгод,
Ведь он идет, как некий светлый гений.
Ведь он идет, как некий светлый гений,
Походкой ровной, совершит свой суд,
Свой правый суд, где чудо воскресений,