Советов полезных немало
И мне надавали они,
Твердили мне: случая ждите!
И ждал я несчетные дни.
Но слушая эти советы.
От голоду умер бы я,
Когда бы судьба не послала
Мне друга утешить меня.
И добрый, он подал мне хлеба,
Из верных, спасительных рук…
Его бы я обнял за помощь —
Да трудно… я сам этот друг!
Много слышал добрых я советов,
Наставлений, ласки и обетов;
Говорили: «Только не ропщите,
Мы уж вас поддержим, погодите!»
Я поверил, ждал, заботы кинул,
И едва от голоду не сгинул…
Да нашелся добрый человек,
Поддержал, спасибо, он мой век.
Каждый день он хлеба мне приносит,
И в награду ничего не просит…
Обнял бы его я — да нельзя!
Человек-то добрый этот — я.
Давали советы и наставленья
И выражали свое восхищенье.
Говорили, чтоб только я подождал,
Каждый протекцию мне обещал.
Но при всей их протекции, однако,
Сдох бы от голода я, как собака,
Если б один добряк не спас —
Он за меня взялся тотчас.
Вот добряк! За мною он в оба;
Я не забуду его до гроба.
Жаль — не обнять мне его никак.
Потому что сам я этот добряк.
Они давали мне советы, наставленья,
Не мало почестей я получал от них;
Просили лишь иметь немножечко терпенья,
Суля протекцию по мере сил своих.
Однако, с этой всей протекцией, конечно,
От голода совсем издохнуть я бы мог,
Да славный человек нашелся; он сердечно
Мне руку протянул и истинно помог.
Прекрасный человек! Дает мне хлеба, платья;
Ему я вечную признательность воздам.
Как жаль, что не могу его поцеловать я:
Ведь этот человек прекраснейший — я сам.
Выводя ослов на сцену в басенках твоих,
Называй ты поименно каждого из них;
А иначе выйдет плохо: вдруг из всех углов
Набегут к твоей картине дюжины ослов.
Заревет сейчас же каждый, впавши в ярый гнев:
«Ах, мои вед это уши! Этот мерзкий рев —
Голос мой! Осел-то этоть — я, ей-Богу, я,
И меня сейчас узнает родина моя,
Несмотря на то, что скрыто прозвище мое!
Я в осле представлен этом, я… И-йо! и-йо!»
Одного скота хотел ты пощадить — и вот
На теба сейчас же стадо целое ревет!
Не робей, забудь тревогу;
Смело свататься пойдешь
И невесту, без сомненья,
Скоро в церковь поведешь.
Не жалей оркестру денег —
Пусть играет до зари;
Расцелуй родных супруги,
Мысля: черт вас побери!
Не хули властей, и женщин
Осуждать остерегись,
И, свинью свою убивши,
На сосиски не скупись.
Если в вере слаб, тем чаще
В храм являйся напоказ,
Низко кланяйся пасто́ру,
Угости его не раз.
Зуд почувствуешь ты в теле —
Добронравно почешись;
Башмаки жмут сильно ноги —
Тотчас в туфли облекись.
Не брани жену ты с сердцем,
Если суп пересолит,
Но тверди: «Обед твой, душка,
Возбуждает аппетит».
Шаль она купить попросит —
Ты две шали ей купи,
В кружева ее закутай,
Бриллиантов нацепи.
Если мой совет исполнишь,
То, мой друг, не пропадешь:
Там на небе рай увидишь.
На земле ж покой найдешь.
Брось смущенье, брось кривлянье,
Действуй смело, напролом,
И получишь ты признанье,
И введешь невесту в дом.
Сыпь дукаты музыкантам, —
Не идет без скрипок бал, —
Улыбайся разным тантам,
Мысля: черт бы вас побрал.
О князьях толкуй по чину,
Даму также не тревожь;
Не скупись на солонину,
Если ты свинью убьешь.
Коли ты сдружился с чертом,
Чаще в кирку забегай,
Если встретится пастор там,
Пригласи его на чай.
Коль тебя кусают блохи,
Почешись и не скрывай;
Коль твои ботинки плохи, —
Ну, так туфли надевай.
Если суп твой будет гадость,
То не будь с супругой груб,
Но скажи с улыбкой: «Радость,
Как прекрасен этот суп!».
Коль жена твоя по шали
Затоскует, — две купи,
Накупи шелков, вуалей,
Медальонов нацепи.
Ты совет исполни честно
И узнаешь, друг ты мой,
В небе царствие небесно,
На земле вкусишь покой.
Приступить я должен нынче к завещанью,
Так как жизнь приходит скоро к окончанью.
Удивляюсь только, как уже давно
Сердце гневом, скорбью не сокрушено.
Ты, краса всех женщин, Лиза, мой дружочек,
Оставляю старых дюжину сорочек
Я тебе в наследство, сотню блох при них
И мильон проклятий искренних моих.
Друга, что советы мне давал, но ровно
Ничего не сделал, награжу любовно
Тоже я советом: позаботься, брат,
Завестись коровой и плоди телят.
Грезы о немецком равенстве, свободе —
Пузыри из мыла в самом лучшем роде —
Отдаю на долю цензоров моих;
Пряник бы, конечно, был сытней для них.
Подвиги, которых я свершить при жизни
Не успел, весь план мой для реформ в отчизне
И лекарство — в болях от похмелья клад,
Отдаю героям баденским палат.
Стражу благочестья в Штутгарте — он вместе,
Сторож и морали, охранитель чести —
Пару пистолетов (но пустых) даю;
Пусть пугает ими он жену свою.
Швабской школе тоже дать наследство надо:
Ей дарю я оттиск собственного з—а;
Моего лица вы не хотели взять —
Можете противным взоры услаждать.
Дюжину бутылок Зейдлицкого средства
Славному поэту я даю в наследство
Для его спасенья; ах, уж с давних пор
Мучит стихотворный бедного запор.
Пункт теперь последний: если так случится,
Что вещей всех этих взять не согласится
Ни один наследник — то угодно мне,
Чтобы к римской церкви перешли они.
Пора духовную писать,
Как видно, надо умирать.
И странно только мне, что я ране
Не умер от страха и страданий.
О вы, краса и честь всех дам,
Луиза! Я оставляю вам
Шесть грязных рубах, сто блох на кровати
И сотню тысяч моих проклятий.
Тебе завещаю я, милый друг,
Что скор на совет, на дело туг,
Совет, в воздаянье твоих, — он краток:
Возьми корову, плоди теляток.
Кому свою веру оставлю в отца
И сына и духа, — три лица?
Император китайский, раввин познанский
Пусть поровну делят мой дух христианский.
Свободный, народный немецкий пыл —
Мыльный пузырь из лучших мыл —
Завещаю цензору града Кревинкель;
Питательней был бы ему пумперникель.
Деяния, коих свершить не успел,
Проект отчизноспасательных дел
И от похмелья медикамент
Тебе завещаю, германский парламент.
Ночной колпак, белее чем мел,
Оставлю кузену, который умел
Так пылко отстаивать право бычье;
Как римлянин истый, молчит он нынче.
Охраннику нравственных высот,
Который в Штутгарте живет, —
Один пистолет (но без заряда),
Может жену им пугать изрядно.
Портрет, на коем представлен мой зад, —
Швабской школе; мне говорят,
Мое лицо вам неприятно —
Так наслаждайтесь частью обратной.
Завещаю бутылку слабительных вод
Вдохновенью поэта; который год
Страдает он запором пенья.
Будь вера с любовью ему в утешенье.
Сие же припись к духовной моей:
В случае, если не примут вещей,
Указанных выше, — все угодья
К святой католической церкви отходят.
Завещанье свое принимаюсь писать.
Скоро, скоро в гробу перестану страдать:
Муки жизни так сердце мое истомили:
Что дивлюсь — почему я давно не в могиле.
O, Луиза, подруга моя по судьбе!
Я двенадцать рубах завещаю тебе,
Сотню блох — счет блохам я веду на удачу —
И моих триста тысяч проклятий в придачу.
Добрый друг! Помню я, в дни несчастий и бед
Ты был щедр — не на помощь — на добрый совет.
Так и я не оставлю тебя без совета:
Вместе с самкой скотов расплоди ты для света.
Веру в та́ртар и в рай неизвестных мне стран
Завещаю я разом: тебе, Богдыха́н,
И познанскому раввину: жребий вы бросьте,
Чтоб вопрос о наследстве покончить без злости.
О немецкой свободе святые мечты,
Пузыри эти мыльные, цензор мой, ты
Получи от меня, хоть я должен признаться:
Пищей этой едва ли удобно питаться.
Все деянья, которых свершить я не мог,
План спасенья отчизны от бурь и тревог
И рецепт от изжоги — последствия пьянства,
Завещаю тебе я, родное дворянство…
Завещаю ночной, белоснежный колпак
Я кузену, который настойчиво так
Защищал бедняков в дни былые задорно,
А теперь, как римлянин, молчать стал упорно.
Охранителю нравов в Штутга́рдте родном
Пистолеты дарю, — хоть из них ни в одном
Нет заряда, но все же они, может статься,
Для внушения страха жене пригодятся.
Швабской школе, ползущей в прогрессе назад,
В верном оттиске я завещаю свой ......
Мой портрет ей не нужен и жертвую смело
Потому верный снимок с другой части тела.
Шесть бутылок с слабительной горькой водой
Завещаю певцам, у которых худой
Есть недуг, возбуждавший мое сожаленье:
Постоянный, упорный застой вдохновенья.
Заключение. Если б никто не желал
Получить, что я каждому здесь завещал,
В этом случае я, — мой завет безусловный —
Папе римскому жертвую все по духовной.
Брат с сестрой когда-то жили,
Он богат, она бедна.
Раз сестра сказала брату:
«Помоги, я голодна!»
«Ах! оставь меня сегодня, —
Брат ей вымолвил в ответ. —
Я совету городскому
Задаю большой обед.
Этот любит ананасы;
Этот суп из черепах;
Этот с трю́флями фазанов:
Целый день я в хлопота́х.
Одному морскую рыбу,
А другому семгу дай;
Третий жрет что ни попало,
Лишь вина в него вливай!»
И голодная от брата
В угол свой она пришла.
Там, слезами обливаясь,
На соломе умерла.
Все умрем мы… Вот явилась
Смерть и к братнему одру;
Богача она сразила,
Так как он сразил сестру.
Но почуяв, что пришлося
Грешный мир наш покидать,
Он нотариуса при́звал
Завещание писать.
Духовенству он оставил
Очень круглый капитал.
Школе также и музею
Много денег отказал.
Не забыл он в завещаньи
Институт глухонемых,
Поощрил богоугодных
Обществ много и других.
Был им колокол огромный
В дар собору принесен;
Страшный вес! металл отличный!
Потрясает воздух звон!
И, весь день не умолкая,
Этот колокол гудит
Про тебя, о муж великий,
Как добром ты знаменит!
Языком своим он медным
Возвещает, что тобой
Все сограждане гордятся,
Весь гордится край родной.
В честь твою гудеть он будет,
Незабвенный филантроп,
И тогда, когда ты ляжешь,
К общей скорби, в тесный гроб.
Погребенье совершилось
С подобавшим торжеством;
На пое́зд толпа взирала
В удивлении немом,
Балдахин был убран в перья,
Пышный гроб стоял под ним,
Черным бархатом обитый,
С позументом дорогим.
Серебро на черном фоне
Представляет чудный вид,
Позументы, кольцы, бляхи,
Все сверкает и блестит!
Шаг за шагом колесницу
Черных шесть коней везли;
Будто мантии, попоны
Упадали до земли.
Сзади в трауре лакеи
Шли в печаль погружены;
Все у глаз платки держали
Чрезвычайной белизны.
А потом карет парадных
Протянулся длинный ряд,
И я видел, что почетных
Много в них особ сидят.
И совета городского
Члены также были здесь.
Но однако ж, к сожалению,
На лицо он был не весь.
Муж почтенный, что фазанов
Кушать с трю́флями любил,
Несварением в желудке
Сам сведен в могилу был.