Господь воцарился!
Земля, веселись!
Мрак туч расступился;
Холм, в свет облекись:
Правда и суд утвердились
Вкруг трона Его.
Пред Ним огнь предыдет,
Врагов попалит,
Вселенную двигнет,
Гром мрак осветит;
Горы, как воск, вмиг растают
Пред Божьим лицом.
И небо всем правду
Его возвестит;
Народ в нем отраду,
Честь, славу узрит;
Те же, что чтили кумиров,
Поникнут с стыдом.
Услыша с весельем,
Взыграет Сион,
Сонм дев с восхищеньем
Воскликнет о Нем
И возгласит, что правдивы
Господни судьбы!
Творец, что всех высший
Над всеми есть Бог,
Кой, взором проникши,
Унизил злых рог;
Души храня, преподобных
Лучом осиял.
Ликуйте ж о Боге,
О добрые! днесь,
Хвалите в восторге
Царя вы небес!
Имя и святость и славу
Воспойте Его.
3 июля 1809
На поприще сей жизни склизком
Все люди бегатели суть:
В теченьи дальном или близком
Они к мете своей бегут.
И сильный тамо упадает,
Свой кончить бег где не желал:
Лежит; но спорника, — мечтает, —
Коль не споткнулся бы, — догнал.
Надеждой, самолюбья дщерью,
Весь возбуждается сей свет;
Всяк рвенье прилагает, к рвенью,
Чтоб у передних взять перед.
Хоть детской сей игре, забаве
И насмехается мудрец,
Но гордый дух летит ко славе,
И свят ему ее венец.
Сие ристалище отличий,
Соревнование честей,
Источник и творец величий
И обожение людей;
Оно изящного содетель,
Великолепен им сей свет:
Превозможенье, добродетель
Лишь им крепится и растет.
О! вы, рожденные судьбою
Вождями росским вождям быть,
Примеры подавать собою
И плески мира заслужить!
Дерзайте! рвение полезно,
Где предстоит вам славы вид;
Но больше праведно, любезно,
Кто милосердьем знаменит.
Екатерине подражая,
Ее стяжайте вы венец;
Она, добротами пленяя,
Царица подданных сердец.
Лето 1793
Предвечный! силою Твоею
Да веселится царь!
Да радостной своей душею
Торжеств ликует среди зарь!
Желания его сердечны
Ты предварил и совершил;
Чело елеем благостынным,
Главу сияньем златовидным
Монаршего венца покрыл,
И ниспослал ему дни здравы, долговечны.
Да распрострется громка слава
О нем везде Тобой:
Порфира, скипетр, меч, держава,
Вся царска сила, власть, рукой
Твоей на нем взложенна,
Как на небе светил, звезд сонм,
Тобой свой блеск да получает:
Твой взор его благословляет,
И на Тебя надежд он полн,
Да не позыблется и вся под ним вселенна!
Да сретит длань вооруженна
Мечем, кто на него! —
Как сильным пещь огнем разжженна,
Так гнев от взора Твоего
На них дохнет — и, скрыв их тмою,
Так в молниях пожнет своих,
Что дым вослед лишь воскурится;
Потомство, племя истребится,
И память даже вся о них
Сотрется вмиг с лица земли Твоей рукою!
Пусть затевает брань соседство,
А злоба — тайный ков;
Но не успеет их злодейство,
Когда сам Бог тебе покров.
Поставил Он тебя предметом
И целию своих очес;
Не двигнется твоя держава,
Но паче возсияет слава
Всех над тобой Его чудес,
И воспоем в тебе царя над всем мы светом.
О Мовтерпий, дражайший Мовтерпий, как мала есть наша жизнь! Цвет сей, сегодня блистающий, едва только успел расцвесть, завтра увядает. Все проходит, все проходит строгою необходимостию неизбежимыя судьбины, и все уносится. Твои добродетели, твои великие таланты не могут дня одного получить отсрочки от времени.
Лучших дней моих нет; как шумящие волны, удовольствия мои улетели; никакая сила оных не удерживает, и я следую уже стоическому поучению хладного моего разума. Между тем как я удручаюся, он восходит; настоящее летит, будущее неизвестно, а прошедшее менее как сон.
Гордый смертный, ты, который толь суетен в слабых помышлениях духа твоего! познай твою крушимую судьбину и умерь твою спесь; краток есть конец и в том предел твой: лишь только ты родился, уже рок дня того влечет тебя к разрушающей нощи, где Мевий и Виргилий во множестве смешанны и имеют единственную участь.
Прельщенные ложным блеском добра недостойного, делающие себе идола из металла бренного и преходящего, к чему вы его жалеете? Видите, о смертные! на свете сем все яко цвет сельный упадает; так лучше пожалейте о своем заблуждении! Ваши сокровища, ваши богатства последуют ли за вами в могилу вашу?
Как можно толикое множество суетных предметов пожертвовать нашей жизни! Для чего такое великое пространство замыслов пути столь ограниченному? Герои, готовящие узы несчастливой вселенной! воззовите витязей, начертанных в летописцах: достигаете ли всех оных вы славы?
Пусть подсолнечная делами вашими придет во исступление, пусть триумфы ваши превознесут вас в сан монарха, но мир окончит брани; вы будете жертва смерти, и едва только выговорится о вас одно слово, уже все загладится рушащими веками. Человек умрет и героя позабудут.
Какое множество было мужей великих, и время еще усугубит оных. Станьте с ними рядом, но тень их помрачит вас. Ежели ваше невеждественное бешенство почитало славолюбие за истинную славу, то, ах! какая будет судьба ваша? Часто свирепствующий кровопивец думает в то время прославляться делами своими, когда свет весь наполнен к нему омерзения.
Сколько прошло веков, как щедродарная десница мятежные устроила стихии, и из Хаоса сотворила свет. Время все захватывает в свое владычество, так что настоящее бежит, а будущее скоропостижно ему же последует. Человек! область дней твоих — в вечности точка: быть одну минуту, сие называется жить.
Когда бы люди по крайней мере двойственное число дней своих жить могли, то бы можно было иногда поласкать их гордости. Смертные! дерзкие желания ваши возносят вас сравняться богам, но что вы? — вы рождены пресмыкатися в пыли, жить и умереть. Это вы, которые существуете на то, чтоб исчезнуть, — это вы стараетесь о славе?
Для чего искать счастия? Для чего бояться ударов неба? Доброе есть приятный, а злое худой сон. Все сии случаи для того, кому бытие наше известно, суть предметы равнодушные. Прочь, печали, утехи, и вы, любовные восхищения! я вижу нить дней моих в руках уже смерти.
Имения, достоинства, чести, власти, вы обманчивы и яко дым. От единого взгляда истины исчезает весь блеск проходящей красоты вашей. Нет на свете ничего надежного, даже и самые наивеличайшие царства суть игралище непостоянства.
Познаем слепоту нашу, предрассуждения наши и наши слабости: тогда все кажущееся великим будет куча безделиц. Вознесемся на небеса и ниспустим от величественной высоты оной взор свой на Париж, на Пекин и на Рим: то в отдаленности все сии великости исчезнут. Вся земля уподобится точке; что же будет человек?
Наполнены суетности, носимся мы между прошедшею и будущею бездною веков, которые бегут непрестанно. Всегда упражнены ничем, яко действительные Танталы ложного блага, погружены в обавающий сон, терзаемся беспрестанно хотением и теряемся в ничтожестве! Сей есть предел нашей жизни.
Какое привидение, какое страшилище непрестанно меня преследует! Оно убежало от рубежа царства теней, и взор его грозит погублением. Реки горести и желчи текут из оскорбительного рта сего бледного и свирепого чудовища. Оно не имеет другия плоти, кроме лжи, обмана, клеветы, лести и вероломства.
Я познаю тебя по подлым изворотам лица твоего, варварское порождение зависти! Я познаю тебя по неутолимой никогда алчбе бесстыдства и предательства твоего, по змиям твоим и скорпиям, воздоенным твоею лютостию, по покрывалу твоему, по ложному гласу трубы твоей, сему твоему орудию недоброхотства!
Между тем как угасший фиял мрачного твоего подожжения раздуваешь ты вновь и отрясаешь его близ престолов, то в курении сем исчезают оные. Уже к облежимым к ним тобою не доходят более жалобы невинности, коея были они покровители. Тотчас сами они становятся тебе в пороках сопреступниками, тебе служат и угнетают все, что только гонит твоя ненависть.
Личиною притворства прикрываешь ты свое сквернообразие. Продерзость скаредного твоего языка восстает даже на самих государей. С ужасным ревом во всех чертогах царских слышно рыкание твоей наказания достойной зависти. Ты есть единственная душа придворных, преобращающая смеющиеся их дни в печальныя нощи.
Итак наполненный твоими поношениями быстротекущий слух заражает своею лютостию всю вселенную. Европа, жадная к новостям, глотает дым, изрыгаемый твоим ядовитым дыханием. Вверженная тобою в заблуждение, почитает она прорицалище лжи за излагателя правды.
Ржа твоя обыкновенно пристает более к именам славою великим. Сияние их вящшей красоты неудобосносно твоим мрачным взорам. Демон ужаса, которым ты одержима, очерняет Цесареву славу у Никомеда и не щадит Сципиона. Ты изгоняешь Велисария в бедность и преобращаешь его лавры своим волшебством в глазах народа в терние.
Где были великия заслуги, на которых ты когда не зияла? Не гонишь ты Терсита, но Ахиллеса заглушает твой рев. Свирепые твои сообщники вооружалися в Греции острацизмом, истребити всех героев. Великие только люди суть твоя жертва, и еще дымится кровь оных на темных алтарях твоих, пролитая твоими беззакониями.
В безумном упиении твоем Люксембург был обвинен чарованием. Евгений в младости своей носил знаки зубов твоих. Колберт, сей достопочтенный муж совета, и теперь еще стыдит тем Францию, чем ты его поклепала. Тобою даже статуя великого Людовика в минуту после его смерти была обесчещена.
Кинжал твой, прободая честь, восставляет бранников. Более нежели один приводец за победы свои обязан соперника своего славе. Преодолея все препятствия, по многим дивам имя его наконец будет яду твоему противный яд. Но как ты ни на кого более не преогорченна, лишь на людей великих, то в твоем мраке чрезмерное их сияние ослепляет паче глаза смертных.
Потому, претерпев твою лютость, не боюся я более твоих намущений, для того, что пускаемыя тобою стрелы всегда попадают в добродетель. Напрасно ставить против тебя споны: сама Минерва, вооруженная Медузой, не могла обратить тебя в камень. Одно благодеяние времени откроет твою злость и оправдает нас перед светом.
Вы же, которых чудовище сие воскормило и воспитало, излившие пагубными языками своими злость его, соустроевайте свой хулительный глас, орган подлейшего обмана, тонким клеветам его, возмущайте паче, ежели можете, и все бездны моря: ничто не разрушит глубокого моего покою.
Между тем как в прекрасных вертоградах наших, с цветов перелетая на цветы, для своего нектару собирает пчела сладость, то в то же время бесплодный рой шерстнев, для собирания своего яду, высасывает со вредных трав горесть. Когда к трудолюбивому царству пчел припалзывают ненавистные шерстни, тогда царица оных взвивается к облакам.
Всегда полезная невинность, тако счастливая и спокойная, довольная своею судьбиною, трудится для блага человеческаго рода и видит в варварских руках твоих острие железа, подстрекаемое до последнего следа разрушать новые памятники, поставленные премудростию и блаженством.
Стократно видел я, что твои неблагодарныя руки, дабы тем более повредить живущих, ласкают умерших. Пороки твоя обитают в нощи, ибо ты отвращаешься дня, который их изобличить может, — подобно печальным вранам, кои на кладбищах мертвых собираются в кипарисных дебрях и своим криком пужают теней.
Ядовитая гидра! ты, которой угрызение змиино жалит для общего добра рожденного принца, о дикий, кровожаждущий тигр! я отказываюсь труда, не заслуживающего благодарности, умягчить твои свирепые нравы: прежде Аравитянин, под горящим поясом, укротит всех африканских чудовищ.
Будь кто соревнитель Виргилиев и царствуй на горе двухолмистой, но Зоил тебя перехулит и сопхнет со Геликона. Дерзостный орел, вознесший свое парение до чертогов божества света, понижает свой полет и скоро преобращен будет в хищную, или трупы жрущую птицу.
Между тем как разгорячившееся от яду порицания сердце занимается об оном слагать стихи, бесчестит оно свой дар и божественное согласие своея песни. Да не употребим во зло нашего восторга; желчь порицания отравляет источник Иппокрены. Я предпочитаю красноречию своему мудрое и добродетельное Бернардово молчание, который опевал божество любви.
Тако стоит без утешения Наяда, когда возмятут бунтующие вихри тихия ея воды, из недр глубокого ея жилища подымаются камни, песок мешается с волною и помрачает кристаловидныя ея струи. Но ежели наступит тишина, источник становится прозрачен, бежит светло в тихое его течение, то уже ничто не возмущает чистого ея потоку.
Подобны сему и расславленные поношения, между тем, как они еще и новы, касаются только воздуху, потом презирают их, позабывают и пасквили их седаются червями. Одни только справедливыя заслуги находят сами в себе непрестанное покровительство.
Напоследок восставленная истина торжествует над заблуждением. Иулиан находит против священного порицания защитника. Ежели ненависть и ея подружие зависть лежат в пыли, то без дального предстательства, добродетель сама показывается собою. Мы видим в почтения достойных повестях, что лавры славы зеленеют паки, которые было обезлистила ненависть.
НА ПОКОРЕНИЕ ПАРИЖА.
Сердце пленяюща лира,
Гений восторга взносись!
И обтекая вкруг мира,
Светлый твой голос возвысь. —
Пой Того—крепость, мощ львину
Агнца,—что кротость явил,
Другую Кто половину
Света—Париж покорил!
Милостью больше, чем гневом
В славе блестящь там какь Бог
И провожден Ты вшед Небом
Вь древний Бурбонов чертог;
Дух к ним народа, любовью
Возжегь, и их воскресил;
Бедствы Московски не кровью,
Благомь злодеям отмстил!
Здрав Александрь
Царь будь Царей,
Что без наград
Твердой Твоей
Сверг злость Ты душой,
Доблесть вознес,
Прямо Герой!
Славься сим днесь. *)
Слава Тебе днесь какая
В мире обширном звучит,
Что щастьем, сладостьми рая
Вкруг доблесть,—дух Твой поит:
Взглянешь на грады,—спасенны,
Храмы ль зрит,—жертвы курят;
Дети ль отцам возвращенны, —
Все их Спасителя чтят.
Сколькож отрадно, приятно
Быть Россиянином днесь!
Что Ты нас так благодатно
Славой и честью вознес. —
Вся нас теперь уж вселенна
Своею защитою чтет;
Европа уз свобожденна
Хвальными песньми поет.
Здрав Александр
Царь будь Царей,
Что без наград
Твердой Твоей
Сверг злость Ты душой,
Доблесть вознес!
Прямо Герой!
Славься сим днесь.
Сладкия слезы восторга
С радостных льются очес,
Ангела ль кротка, иль Бога,
Сына ль, Любимца ль Небес
Зрит ве Тебе, иль Исполина,
Маньем смирил что руки
Мире весь? Петр, Екатерина
Стольколь какь Ты Велики?
Мудростью, честью, геройством
Чудный стяжал Ты венец. —
С Богоподобным к нам спокойством,
Царь возвратись и Отец!
К Матери нежной скорее
В славе победных лучей,
Солнце весной как светлее,
Дай жизнь России такь всей.
Здрав Александр
Царь будь Царей,
Что без наград
Твердой Твоей
Сверг злость Ты душой,
Доблесть вознес!
Прямо Герой!
Славься сим днесь.
Сердце пленяюща лира!
Гений восторга! взносись
И, обтекая вкруг мира,
Светлый твой голос возвысь.
Пой того крепость, мощь львину
Агнца, — кто кротость явил,
И другую половину
Света — Париж покорил!
Милостью больше, чем гневом,
В славе блестящ там, как Бог,
Препровожденный вшел небом
В древний Бурбонов чертог;
Дух к ним народа любовью
Возжегши, их воскресил;
Бедства московски не кровью,
Благом злодеям отмстил.
Здрав, Александр,
Царь будь царей,
Что без наград
Твердой твоей
Сверг злость ты душой,
Доблесть вознес,
Прямо герой!
Славься сим днесь!
Слава тебе днесь какая
В мире обширном звучит,
Счастьем что, сладостьми рая
Вкруг доблесть дух твой поит:
Взглянешь на грады, — спасенны;
Храмы ль зришь, — жертвы курят;
Дети ль отцам возвращенны, —
Все их спасителя чтят.
Сколько ж отрадно, приятно
Быть Россиянином днесь,
Что ты нас так благодатно
Славой и честью вознес!
Вся нас теперя вселенна
Своей уж защитой чтет;
Европа уз свобожденна
Хвальными песньми поет.
Здрав, Александр,
Царь будь царей,
Что без наград
Твердой твоей
Сверг злость ты душой,
Доблесть вознес,
Прямо герой!
Славься сим днесь!
Сладкие слезы восторга
С радостных льются очес:
Ангела ль кротка, иль бога,
Сына ль, любимца ль небес
Зрим в тебе, иль исполина,
Маньем смирил что руки
Мир весь? — Петр, Екатерина,
Столько ль, как ты, велики?
Мудростью, правдой, геройством
Чудный стяжал ты венец.
С богоподобным к нам свойством
Царь возвратись и отец!
К матери нежной скорее
В славе победных лучей;
Солнце весной как светлее,
Дай жизнь России так всей.
Здрав, Александр,
Царь будь царей,
Что без наград
Твердой твоей
Сверг злость ты душой,
Доблесть вознес,
Прямо герой!
Славься сим днесь!
17 апреля 1814
Разсекши огненной стезею
Небесный синеватый свод,
Багряной облечен зарею,
Сошел на землю Новый Год;
Сошел — и гласы раздалися,
Мечты, надежды понеслися
На встречу божеству сему.
Гряди, сын вечности прекрасный!
Гряди, часов и дней отец!
Зовет счастливый и несчастный:
Подай желаниям венец!
И самого среди блаженства
Желаем блага совершенства
И недовольны мы судьбой.
Еще вельможа возвышаться,
Еще сильнее хочет быть;
Богач — богатством осыпаться
И горы злата накопить;
Герой бессмертной жаждет славы,
Корысти — льстец, Лукулл — забавы,
И счастия — игрок в игре.
Мое желание: предаться
Всевышнего во всем судьбе,
За счастьем в свете не гоняться,
Искать его в самом себе.
Меня здоровье, совесть права,
Достаток нужный, добра слава
Творят счастливее царей.
А если милой и приятной
Любим Пленирой я моей
И в светской жизни коловратной
Имею искренних друзей,
Живу с моим соседом в мире,
Умею петь, играть на лире:
То кто счастливее меня?
От должностей в часы свободны
Пою моих я радость дней;
Пою Творцу хвалы духовны,
И добрых я пою царей.
Приятней гласы становятся
И слезы нежности катятся,
Как Россов матерь я пою.
Петры и Генрихи и Титы
В народных век живут сердцах;
Екатерины не забыты
Пребудут в тысяще веках.
Уже я вижу монументы,
Которых свергнуть элементы
И время не имеют сил.
Пришел на землю Новый Год (1781).
Мольбы и плески восшумели,
Тимпаны, громы возгремели.
И дай желаниям венец!
Среди текущих рек блаженства
Мы благ желаем совершенства.
Безсмертной воин жаждет славы.
Леандр Фортуны при игре
Здоровье, хлеб и совесть права,
Одежда, сон и добра слава
Меня равняют с королем.
А если милой и прекрасной.
И в здешней жизни, пышной, страстной.
Живу с моим соседством в мире.
Кто есть счастливее меня (1780 и 1783).
От должности в часы свободны (1780, 1783 и 1798).
Нежнее гласы становятся (1780).
Петры, Траяны, Генрих, Титы.
«Престаньте здесь шуметь вы, резвые Зефиры,
И не тревожьте прах любезныя Плениры».
Всегда разборчива, правдива,
Нигде и никому не льстива,
О! строгого Кунгдзея Муза,
Которая его вдыхала
Играть на нежном, звонком кине
И трогать поученьем сердце!
Приди и, зря текущи годы,
Обратность вечную природы,
Что всходит и заходит солнце,
Что лето, осень придут паки,
А только к нам не возвратятся
Дела, содеянные нами, —
Вождя при памятнике дивном
Воссядь и в пении унывном
Вещай: Сей столп повергнет время,
Разрушит. — Кто ж был полководец?
Куда его прошли победы?
Где меч его? где шлем? где образ?
Увы! и честь сия героев,
Приступов монументы, боев —
Не суть ли знаки их свирепства?
Развалины, могилы, пепел,
Черепья, кости им подобных —
Не суть ли их венец и слава?
Ах, нет! средь всех народов, веков,
Друзья герои человеков
Суть соль земли, во мраке звезды;
Чрез них известна добродетель;
Они великие зерцалы
Богоподобных слабых смертных.
Прямой герой страстьми не движим,
Он строг к себе и благ ко ближним;
К богатствам, титлам, власти, славе
Внутри он сердца не привержен;
Сокровище его любезно —
Спокойный дух и чиста совесть.
В терпеньи тверд и мудр в напасти,
Не рабствует блестящей части;
Считает тем себя довольным,
Коль общих благ где был споспешник;
Блажен, блажен еще стократно,
Что страсти мог свои умерить!
Весами ль где, мечом ли правит
Ни там, ни тут он не лукавит.
Его царь — долг; его бог — правда;
Лишь им он жертвует собою;
Искусен, осторожен, точен,
Рачителен, не быстр ко славе.
Делами — исполнитель веры,
Великодушия примеры
Его все мысли наполняют;
И Бог его благословляет
Победою почти без крови,
Которой мир дарует царствам.
Такого мужа обелиски
Не тем славны, что к небу близки,
Не мрамором, не медью тверды;
Пускай их разрушает время,
Но вовсе истребить не может:
Живет в преданьях добродетель.
Строй, Муза, памятник герою,
Кто мужествен и щедр душою,
Кто больше разумом, чем силой,
Разбил Юсуфа за Дунаем,
Дал малой тратой много пользы. —
Благословись, Репнин, потомством!
1791
Друг человечества! Войною
Быть громким может и злодей,
Но славою блестят прямою
Подобны души лишь твоей.
Услышьте все, живущи в мире,
Убогих и богатых сонм,
Ходящи в рубище, в порфире,
Склонитеся ко мне челом!
Язык мой истину вещает,
Премудрость сердце говорит;
Что свыше Дух Святый внушает,
Моя то лира днесь звучит.
Не убоюсь во дни я злые,
Коль сильный гнать меня начнет,
Опершись на столпы златые,
Богатств пятой меня попрет;
В день лют — брат брату не спасенье,
Не заменит души душой;
У смерти тщетно искупленье,
Цены нет жизни никакой.
Пускай же князи процветают,
Не чая гибели своей;
Но коль и мудры умирают
И погребаются землей
Равно с безумцами вседневно:
За гробом должен всяк своим
Свой сан, сокровище бесценно,
Оставить по себе другим.
Ах, тщетно смертны мнят в надменье,
Что ввек их зданья не падут;
Что титл и славы расширенье
Потомки в надписях почтут.
Увы! вся власть и честь земная
Минует с нами, будто тень:
Затмит лишь солнце тьма ночная,
Где звук? где блеск? где светлый день?
Где скиптр, — коль только добродетель
Не освещала жизни путь,
И хвал тщеславье лишь содетель,
По нас которые поют?
Ах! глупому равны мы стаду,
Косой что гонит к гробу Смерть:
В ней праведник один в награду
Удобен утро жизни зреть.
Не вечно бездна дух обымет,
Но он ее переживет.
Господь мою как душу примет
И облечет бессмертья в свет:
Воззрит она на долгоденство
Тогда, без зависти, того,
Кто честь, богатство, благоденство
Умножил дому своего.
По смерти не возьмет с собою
Никто вещей своих драгих;
Блаженный жизнью здесь святою
Блажится меж духов благих;
А если здесь не освятится
И в злобе век свой проведет,
Между благими не вселится,
Его не облистает свет.
От нашей воли то зависит,
Чтоб здесь и там блаженным быть,
Себя унизить иль возвысить,
Погребсть во тьме иль осветить.
На высшей степени мы власти
Свою теряем высоту:
В порочные упадший страсти
Подобен человек скоту.
1796
Высоку песнь я возглашаю!
Тебе, господь мой, посвящаю
И лиру и перо мое.
Краснейший всех сынов телесных!
Течет из уст, очес небесных
Благоволенье всем твое.
Сам Бог тебя благословляет,
Величеством в тебе сияет,
И при бедре твой сильный меч:
Блеснешь ты им — и ополчишься,
В защиту правды устремишься,
Невинных стон и вопль пресечь.
Ты бросишь громы из десницы,
От запада к вратам денницы
Покажешь чудеса, герой!
Рассыплешь изощренны стрелы,
Распространишь твои пределы,
Попрешь врагов своей ногой.
Престол твой Богом утвердится,
Щедротой скипетр позлатится,
Явишься ты царем сердец;
Ты добродетельных возлюбишь,
Злодея добрым быть принудишь
И будешь вдов, сирот отец.
Во славе Бог тебя покажет,
Елеем радости помажет
Всех паче сверстников твоих:
Алоэ, смирна и кассия
От ризы твоея драгия
Прольют здесь ароматы их.
И мамонта костей белее,
Прозрачней, чище и светлее
Созиждется тебе чертог.
Но что? — Уже во храм священный
Вошел бог, в младость облеченный;
Пленяет всех сердца восторг.
Мы видим: дщерь ему царева
Предстала, юна, лепа дева,
А с нею, как заря, любовь:
В монистах грудь ея Офира
Дыханьем зыблется зефира
Во плене золотых оков.
Внемли, о дщерь! и вразумися;
От стран твоих ты отрекися,
Отеческий твой дом забудь:
Монарх красы твоей желает,
К тебе он руку простирает,
И ты верна ему пребудь.
Тогда тебе дщерь тирска длани
Прострет со многоценны дани;
Народы славные почтят
В душе сонм доблестей прекрасный:
Исшвенны на одеждах рясны
Красой вселенну удивят.
И се, чета в лучах порфирных
Грядет из храма в звуках лирных;
Вкруг ближние текут за ней;
Идут в чертог в воскликновеньи,
В весельи, в славе, в восхищеньи,
К царице, матери своей.
Да будет ей собор державных
Чад ваших, вместо предков славных,
Поставлен править сей народ!
Ваш памятник да вознесется,
Звезд вашим именем коснется
И вас прославит в род и род!
1793
Со ужасом дела вселенная внимает,
Как падшу Грецию Минерва поднимает.
Не может скрыться враг в пустынях и горах —
Победа на земли, победа на морях!
Дрожит дунайский брег, трепещут Дарданеллы,
Колеблется Восток и южные пределы.
Везде твои орлы, монархиня, парят;
Везде твой гром гремит и молнии горят;
Отвсюду Божий внук, бич царств земных, темнеет,
Отвсюду Мустафа в серале цепенеет:
В начале счастливых, торжественных судьбин,
Голицын, утеснив, поверг тебе Хотин;
С стремленьем сильный вихрь во след его пустился;
Румянцов, как перун, по Туркам разразился;
Как древле Юпитер гигантов поразил,
Так под Кагулом он визиря разгромил.
Упадши гордыя пред Паниным Бендеры
Сомнительны векам оставили примеры:
Быть должен Геркулес, чтоб стрясть толь твердый град,
Который защищал всей злобой злобный ад.
Что сделать грозные возмогут элементы?
Российским флотом вмиг флот Агарянов стертый
Исчезнул при Чесме и свету показал,
Что влагой и огнем Орлов повелевал!
Вступил лишь в Херсонес, пошел лишь Долгоруков,
Единой славою его гремящих звуков
Отверзлась Перекопь, пришел в подданство Крым,
И веки что творят, то летом он одним.
Екатерине, знать, положено судьбами,
Чтоб не стенал Босфор Магмета пред рабами!
Гряди, гряди, ο рок! — и Орлею рукой
Восстань, Палеолог, поверженный Луной!
Перунами Зевес гигантов поражал,
В визирской гибели ему он подражал (1779).
И падши гордыя пред Паниным Бендеры.
Быть должен Геркулес вреи сломить тех врат,
Что ужасом смертей не город был, но ад.
Соделать грозные что могут элементы?
В Чесме турецкий флот, российским флотом стертый,
Исчезнул и то вмиг единый показал.
От славы от одной гремящих его звуков
Низринулась Кафа, пришел в подданство Крым.
Что веком делают, то летом он одним.
Екатерине то положено судьбами,
Босфор чтоб не стенал Магмета под рабами.
Гряди ты, новый год, и Орлею рукой.
Великий Иоанн, твой сродник и пример,
Что Россов превознес и злых Агарян стер.
(Соч. Лом., изд. Смирд., т. И, стр. 317).
Увеселяя всюды взоры
В благополучьи ваших дней,
Составьте, Россы, громки хоры
Царице, матери своей.
Хор. Она народом обоженна,
Она монархами почтенна;
Неситесь, гласы, до небес,
Екатерининых чудес!
Из тмы Россию восхищати —
Петра Великаго труды;
Россию солнцем освещати —
Екатеринины плоды.
Хор. Она народом обоженна и проч.
Где только взор она являет,
Чертог там слава зиждет свой;
Везде величество сияет,
Везде с ней царь или герой.
Хор. Она народом обоженна и проч.
Когда прохладный сон лелеет
Полсвета под ея рукой,
Она покою не имеет,
Но бдит, ему дая покой.
Хор. Она народом обоженна и проч.
Встают из пепла ея грады,
Текут сквозь сушу волны рек,
Цветут в пустынях вертограды,
Воскрес из мертвых человек!
Хор. Она народом обоженна и проч.
Она законы возвестила
Порок со жалостью карать,
И суд и милость совместила:
Она всех человеков мать.
Хор. Она народом обоженна и проч.
Сыны отечества и дщери
Призренны ею в юных днях,
Торгам отверзты ею двери
В чужой и свой архипелаг.
Хор. Она народом обоженна и проч.
Она науки ободряет,
Героев производит в свет;
Таланты, нивы удобряет,
Заслугам должну мзду дает.
Хор. Она народом обоженна и проч.
Чтоб козни злобы усмирели,
Едва блеснула лишь мечем,
Эвксин, Дунай, Чесма взревели,
В восток и полдень грянул гром.
Хор. Она народом обоженна и проч.
Врагам самим великодушна,
Судья царей, престолов честь;
Европа в буре ей послушна;
Рекла: да будет мир, — и есть!
Хор. Она народом обоженна и проч.
Царица Савская в почтенье
Взирала Соломонов трон;
Владычицы сердец реченье
Почтил сам норда Соломон.
Хор. Она народом обоженна и проч.
Благотворительница мира,
Ея в том слава и краса,
Чтоб зрелась всем ея порфира,
Как полны радуг небеса.
Хор. Она народом обоженна и проч.
Цари пред ней благоговеют, —
Какая здесь ея хвала?
Пиндарны громы онемеют,
Ея где имя и дела,
Хор. Она народом обоженна,
Она монархами почтенна;
Неситесь, гласы, до небес,
Екатерининых чудес.
1779
Глагол времен! металла звон!
Твой страшный глас меня смущает;
Зовет меня, зовет твой стон,
Зовет — и к гробу приближает.
Едва увидел я сей свет,
Уже зубами смерть скрежещет,
Как молнией косою блещет,
И дни мои, как злак, сечет.
Ничто от роковых когтей,
Никая тварь не убегает;
Монарх и узник — снедь червей,
Гробницы злость стихий снедает;
Зияет время славу стерть:
Как в море льются быстры воды,
Так в вечность льются дни и годы;
Глотает царства алчна смерть.
Скользим мы бездны на краю,
В которую стремглав свалимся;
Приемлем с жизнью смерть свою,
На то, чтоб умереть, родимся.
Без жалости все смерть разит:
И звезды ею сокрушатся,
И солнцы ею потуша́тся,
И всем мирам она грозит.
Не мнит лишь смертный умирать
И быть себя он вечным чает;
Приходит смерть к нему, как тать,
И жизнь внезапу похищает.
Увы! где меньше страха нам,
Там может смерть постичь скорее;
Ее и громы не быстрее
Слетают к гордым вышинам.
Сын роскоши, прохлад и нег,
Куда, Мещерской! ты сокрылся?
Оставил ты сей жизни брег,
К брегам ты мертвых удалился;
Здесь персть твоя, а духа нет.
Где ж он? — Он там. — Где там? — Не знаем
Мы только плачем и взываем:
«О, горе нам, рожденным в свет!»
Утехи, радость и любовь
Где купно с здравием блистали,
У всех там цепенеет кровь
И дух мятется от печали.
Где стол был яств, там гроб стоит;
Где пиршеств раздавались лики,
Надгробные там воют клики,
И бледна смерть на всех глядит.
Глядит на всех — и на царей,
Кому в державу тесны миры;
Глядит на пышных богачей,
Что в злате и сребре кумиры;
Глядит на прелесть и красы,
Глядит на разум возвышенный,
Глядит на силы дерзновенны
И точит лезвие косы.
Смерть, трепет естества и страх!
Мы — гордость с бедностью совместна;
Сегодня бог, а завтра прах;
Сегодня льстит надежда лестна,
А завтра: где ты, человек?
Едва часы протечь успели,
Хаоса в бездну улетели,
И весь, как сон, прошел твой век.
Как сон, как сладкая мечта,
Исчезла и моя уж младость;
Не сильно нежит красота,
Не столько восхищает радость,
Не столько легкомыслен ум,
Не столько я благополучен;
Желанием честе́й размучен,
Зовет, я слышу, славы шум.
Но так и мужество пройдет
И вместе к славе с ним стремленье;
Богатств стяжание минет,
И в сердце всех страстей волненье
Прейдет, прейдет в чреду свою.
Подите счастьи прочь возможны,
Вы все премены здесь и ложны:
Я в две́рях вечности стою.
Сей день, иль завтра умереть,
Перфильев! должно нам конечно, —
Почто ж терзаться и скорбеть,
Что смертный друг твой жил не вечно?
Жизнь есть небес мгновенный дар;
Устрой ее себе к покою
И с чистою твоей душою
Благословляй судеб удар.
1779
Россия, в славу облеченна,
Куда свой взор ни обратит,
Везде, весельем восхищенна,
Везде труды Петровы зрит.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Он, древний мрак наш побеждая,
Науки в полночь водворил;
Во тьме светильник возжигая,
И в нас благие нравы влил.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Как Бог, великим провиденьем
Он все собою озирал;
Как раб, неслыханным раченьем
Он все собою исполнял.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Прошел землями и морями.
Учился сам, чтоб нас учить;
Искал беседовать с царями,
Чтоб после всех их удивить.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Ко скипетру рожденны руки
На труд несродный простирал;
Звучат доднесь по свету звуки,
Как он секирой ударял.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Его младенчески забавы
Родили громы, наконец;
А посреди военной славы
Он был отечества отец.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Лучи величества скрывая,
Простым он воином служил;
Вождей искусству научая,
Он сам полки на брань водил.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Вселенну храбрость устрашала,
Как он противных поражал;
Вселенну милость утешала,
Как он плененных угощал.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Владыка будучи полсвета,
Герой в полях и на морях,
Hе презирал давать отчета
Своим рабам в своих делах.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Венцы, триумфы, колесницы
Не для себя он учреждал:
Отличность, блески багряницы
Заслуг в награде полагал.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Был в вере тверд и ей послушен;
Певец он сам был алтарей;
Средь зол, средь благ великодушен,
Нелестный друг своих друзей.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Монархам возвращал короны,
Законы подданным писал;
Что должны делать миллионы,
Собой всем образ подавал.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Чрез горы проточил он воды,
На блатах грады насадил:
Довольство ввел в свои народы,
С Востоком Запад сединил.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Он, истины любя уставы,
Хранил нелицемерный суд;
Поднесь его полезны нравы
Ко благоденствию ведут.
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
Поднесь вселенну изумляет
Величие его чудес;
Премудрых ум не постигает,
Не Бог ли в нем сходил с небес?
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
О россы, славой лучезарны!
О род героев и собор!
Петру вы будьте благодарны,
Да ввек Петру гремит наш хор!
Неси на небо гласы, ветр:
Бессмертен ты, Великий Петр!
1776
Летит — и воздух озаряет,
Как вешне утро тихий понт!
Летит — и от его улыбки
Живая радость по лугам,
По рощам и полям лиется!
Златыя Петрополя башни
Блистают, как свещи, и ток
Шумливый, бурный, ток Днепровский
В себе изображает живо
Прекрасное лицо его.
Не слыша громового треска,
Не видя молненной зари,
Пастух и земледелец в песнях
Средь хижин воспевают мир.
От удовольствия сердечна
Струятся по ланитам слезы
У нежных матерей и жен:
Прижав оне к грудям вернейшим
Пришедших в дом своих героев,
В восторге вопрошают: «Кто?
Который бог, который ангел,
Который человеков друг,
Бескровным увенчал вас лавром,
Без брани вам трофеи дал
И торжество?» — Екатерина,
Та венценосна добродетель,
То воплощенно божество,
Которое дождит блаженства. —
Они вещали так любезным,
Повеся громы на стене.
Увидел Марс — нахмурил брови,
Скрежещет и кричит, ярясь:
«Как? мир? — и без меня победы?
Я вас»!... Но, будучи сражен
Вдруг с Севера сияньем кротким,
Упал с железной колесницы;
Его паденье раздалося
Внутрь сердца Зависти — и трость,
Водимая умом обширным,
Бессмертной пальмой обвилась,
Россия наложила руку
На Тавр, Кавказ и Херсонес,
И, распустя в Босфоре флаги,
Стамбулу флотами гремит:
«Не подвиги Готфридов храбрых,
И не крестовски древни рати —
Се мой теперь парит Орел»!
Магмет, от ужаса бледнея,
Заносит из Европы ногу,
И возрастает Константин!
Цирцея от досады воет,
Волшебство все ея ничто;
Ахеян, в тварей превращенных,
Минерва вновь творит людьми:
Осклабясь, Пифагор дивится,
Что мнение его сбылося,
Что зрит он преселенье душ:
Гомер из стрекозы исходит
И громогласным, сладким пеньем
Не баснь, но истину поет.
Какая незабвенна слава!
Какая звучная хвала!
Екатеринина держава
И мудрыя ея дела
Кого и где не удивили?
Которые цари достигли
Величества ея доброт?
На трон со кротостью вступила,
На троне кротость воцарила,
Чудес источник и щедрот!
Бурливый, шумный ток Днепровский (1784).
Пастух и земледелец песнью.
То милосердо божество (1798).
Повесив (1784).
Увидя Марс, тоурит взоры.
Областное (казанское и симбирское) слово тоурить
значит уставить, пялить.
— Увидел Марс, нахмурил взоры (1798).
и без меня трофеи (1784).
Его стенанье
и ум,
Перо орудием имея,
Едва ль где столь торжествовавший,
Безсмертной славой возсиял.
Стамбулу флотами звучит:
Не подвиги Готфидов древних
И не крестовски прежни рати,
Се мой парит Орел! Махмет
Уже от ужаса бледнеет.
И воцарился Константин.
Текущаго с полнощи света
Не может снесть Цирцеин взор;
Стонает, что Минерва зиждет
Людей разумных из зверей.
Животных видит он людьми.
Гомер из стрекозы родился
И громогласным своим пеньем.
Какая несравненна слава,
Какая звучна похвала.
До степени ея доброт.
На троне милость воцарила,
Источник тьмы она щедрот.
Прижав оне к грудям вернейшим.
«Прижав с сердечным чувством к персям
Пришедших в дом своих героев,
В восторге вопрошают их.»
Та венценосна добродетель.
... и кричит, ярясь.
Я вас»! ... Но, будучи сражен и проч.
«Я вас!... Но наперед пусть море успокою».
.... и трость, Водимая умом обширным и проч.
И возрастает Константин.
... Минерва вновь творит людьми.
Гомер из стрекозы исходит.
Прежде неже умреши ты, добро твори
другу ...... и освяти душу твою, яко
несть во аде взыскати сладости.
Сирах. гл. 14, ст. 13, 16, 1
7.
И ты, наш Нестор долголетный!
Нить прервал нежных чувств своих;
Сто лет прошли — и не приметны;
Погасло солнце дней твоих!
Глава сребрится сединами
И грудь хотя горит звездами,
Но протекла Невы струя:
Пресеклась, Бецкой, жизнь твоя.
Пресеклась жизнь, но справедлива
Хвала твоя не умерла!
Тех гроб, тех персть красноречива,
О коих говорят дела.
Воззрим ли зданий на громады,
На храмы Муз, на храм Паллады,
На брег, на дом Петров, на сад:
И камни о тебе гласят!
Но коль живые монументы,
Краснейши памятников сих,
Которых сгладить элементы
Не могут дланью сил своих,
Я вижу! Вижу в человеках,
В различных состояньях, летах,
Ты сколько обязал сердец!
Коликих счастья был творец!
Там зодчий зиждет храм молитвы,
Каменосечец — царский зрак,
Геройски живописец битвы
Одушевляет на стенах;
Там жены, девы благонравны
Одежды в дар шьют домотканны
Мужьям и женихам своим,
И верностью гордятся к ним.
А там, из праха извлеченный,
Чужую грудь младенец пьет;
Убогий, нуждами стесненный,
Открытую казну берет:
Согбенны старцы и вдовицы,
Питаясь от твоей десницы,
Отцом своим тебя зовут,
И слезы о тебе все льют.
Льют огнь сердец, и ты достоин,
Друг человеков, жертвы сей!
Мой лирный глас тебе настроен,
Чтоб доблести воздать твоей:
Да имя, столь нам драгоценно,
Пребудет ввек благословенно,
И в Россах да не умрешь ты,—
Еще произрастишь цветы
И более плоды прекрасны,
Чем те, ты кои сам вкушал,
Когда художества изящны
И воспитанье насаждал;
Чтоб в род великие картины
Петровых дел, Екатерины,
От мраморов пускали шум
И двигли к размышленью ум!
На колеснице лучезарной
Когда надменный Фаэтонт,
Летя стезей небес янтарной,
На землю сыплет и на понт
Кровавы искры по аэру,
Гремит, трясет возжженну сферу
И звучным буйством таковым
Вьет вихрем за собою дым:
Тогда муж мудрый, благотворный,
Кротчайшу славу возлюбя,
На труд полезный, благородный
Свою всю жизнь употребя,
Сирот, науки лобызает,
Приличней жертвы посвящает,
Чем горды божеству мечты:
Луч милости был, Бецкой, ты!
Кто в бранях лил потоки крови,
Кто грады в прах преобращал, —
Ты, милосердья полн, любови,
Спасал, хранил, учил, питал;
Кто блеск любил, — ты устранялся;
Кто богател, — ты ущедрялся;
Кто расточал, — ты жизнь берег;
Кто для себя, — ты жил для всех.
Сие сравненье беспристрастно
Пускай прочтет твой самый враг,
Увидит зрелище прекрасно
В твоих преклонных даже днях:
Как огнь лампады ароматный,
Горел, погас, пустил приятный
Вкруг запах ты. Последний вздох
И мысль твоя — щедрот был Бог.
Но коль несчастны человеки,
Неблагодарен смертных род!
То все доказывают веки,
Что лишь за громом гром идет.
Увы! когда в пределах света
Убийц бывает слава пета,
Тогда забыт отец семейств!
История есть цепь злодейств.
Почий покойно, персть почтенна!
Мирская слава только дым;
Небесна истина священна
Над гробом вопиет твоим:
«О смертные! добро творите
И души ваши освятите,
Доколе не прешли сей свет;
Без добрых дел блаженства нет.»
1795
Иван Иваныч Бецкой,
Человек немецкой,
Выпустил кур,
Монастырских дур.
Воспитатель детской,
Чрез двенадцать лет
Выпустил в свет
Шестьдесят кур,
Набитых дур.
Благополучнее мы будем,
Коль не дерзнем в стремленье волн,
Ни в вихрь, робея, не принудим
Близ берега держать наш челн.
Завиден тот лишь состояньем,
Кто среднею стезей идет,
Ни благ не восхищен мечтаньем,
Ни тьмой не ужасаем бед;
Умерен в хижине, чертоге,
Равен в покое и тревоге.
Собрать не алчет миллионов,
Не скалится на жирный стол;
Не требует ничьих поклонов
И не лощит ничей сам пол;
Не вьется в душу к царску другу,
Не ловит таинств и не льстит;
Готов на труд и на услугу,
И добродетель токмо чтит.
Хотя и царь его ласкает,
Он носа вверх не поднимает.
Он видит, что и дубы мшисты
Кряхтят, падут с вершины гор,
Перун дробит бугры кремнисты
И пожигает влажный бор.
Он видит: с белыми горами
Вверх скачут с шумом корабли;
Ревут и черными волнами
Внутрь погребаются земли;
Он видит — и судьбе послушен,
В пременах света равнодушен.
Он видит — и, душой мужаясь,
В несчастии надежды полн;
Под счастьем же, не утомляясь,
В беспечный не вдается сон;
Себя и ближнего покоя,
Чтит Бога, веру и царей;
Царств метафизикой не строя,
Смеется, зря на пузырей,
Летящих флотом к небу с грузом,
И вольным быть не мнит французом.
Он ведает: доколе страсти
Волнуются в людских сердцах,
Нет вольности, нет равной части
Царю в венце, рабу в цепях;
Несет свое всяк в свете бремя,
Других всяк жертва и тиран,
Течет в свое природа стремя;
А сей закон коль ввек ей дан,
Коль ввек мы под страстьми стенаем,
Каких же дней златых желаем?
Всяк долгу раб. Я не мечтаю
На воздухе о городах;
Всем счастливых путей желаю
К фортуне по льду на коньках.
Пускай Язон с Колхиды древней
Златое сбрил себе руно,
Крез завладел чужой деревней,
Марс откуп взял, — мне все равно,
Я не завидлив на богатство
И царских сумм на святотатство.
Когда судьба качает в люльке,
Благословляю часть мою;
Нет дел — играю на бирюльке,
Средь муз с Горацием пою;
Но если б царь где добрый, редкой
Велел мне грамотки писать,
Я б душу не вертел рулеткой,
А стал бы пнем — и стал читать
Равно о людях, о болванах,
О добродетелях в карманах.
А ежели б когда и скушно
Меня изволил он принять,
Любя его, я равнодушно
И горесть стал бы ощущать,
И шел к нему опять со вздором
Суда и милости просить.
Равно когда б и светлым взором
Со мной он вздумал пошутить
И у меня просить прощенья, —
Не заплясал бы с восхищенья.
Но с рассужденьем удивлялся
Великодушию его,
Не вдруг на похвалы пускался;
А в жаре сердца моего
Воспел его бы без притворства,
И в сказочке сказал подчас:
«Ты громок браньми — для потомства,
Ты мил щедротами — для нас,
Но славы и любви содетель
Тебе твоя лишь добродетель».
Смотри и всяк, хотя б чрез шашни
Фортуны стал кто впереди,
Не сплошь спускай златых змей с башни
И, глядя в небо, не пади;
Держися лучше середины
И ближнему добро твори;
На завтра крепостей с судьбины
Бессильны сами взять цари.
Есть время — сей, — оно превратно;
Прошедше не придет обратно.
Хоть чья душа честна, любезна,
Хоть бескорыстен кто, умен;
Но коль умеренность полезна
И тем, кто славою пленен!
Умей быть без обиды скромен,
Осанист, тверд, но не гордец;
Решим без скорости, спокоен,
Без хитрости ловец сердец;
Вздув в ясном паруса лазуре,
Умей их не сронить и в буре.
1792
Вдохни, о истина святая!
Свои мне силы с высоты;
Мне, глас мой к пенью напрягая,
Споборницей да будешь ты!
Тебе вослед идти я тщуся,
Тобой одною украшуся.
Я слабость духа признаваю,
Чтоб лирным тоном мне греметь;
Я Муз с Парнасса не сзываю,
С тобой одной хочу я петь.
Велико дело и чудесно
В подоблачной стране звучать
И в честь владетелям нелестно
Гремящу лиру настроять;
Но если пышные пареньи
Одним искусством, в восхищеньи,
Сердца, без истины, пленяют;
To в веки будущих премен
В подобны басни их вменяют,
Что пел Гомер своих времен.
На что ж на горы горы ставить
И вверх ступать как исполин?
Я солнцу свет могу ль прибавить,
Умножу ли хоть луч один?
Твои, монархиня, доброты,
Любовь, суд, милость и щедроты
Без украшениев сияют!
Поди ты прочь, витийский гром!
А я, что Россы ощущают,
Лишь то моим пою стихом.
Возвед своих я мыслей взоры
Над верх полночныя страны,
Какие, слышу, разговоры
По селам, градам ведены!
Тебе, о мать Екатерина,
Плетется там похвал пучина;
Усердны чувства то вспаляет
И движет к оному язык!
О коль, — толпа людей вещает, —
В владевшей нами Бог велик!
Он дал нам то в императрице,
Чем Петр премудр в законах слыл;
Что купно видел свет в девице,
Как век ея незлобив был:
Шумящей славе не внимает,
Что вместе с плачем прилетает;
Но чем народна тихость боле,
Свой тем единым красит трон,
Во всем Творца согласна воле;
Та зрит на пышность, как на сон.
Она подобна той пернатой,
Что кровь свою из персей льет,
Да тем, своих хоть дней с утратой,
Птенцам довольство подает.
Покой трудами нарушает,
Страны далеки обтекает,
Для пользы нашей потом льется?
Hе для себя свой век живет:
Да обще счастье вознесется,
Да всяк блаженны дни ведет.
Пред мысленными очесами
Предходит новый мне предмет;
Народ сокрылся с похвалами,
Ни сел, ни градов боле нет.
Я духом в храмах освященных,
Темисой всем установленных,
Какой тут слышу слух веселый!
Hе злобой пишут винным рок!
Ликуйте, росские пределы:
На вас кровей не льется ток!
Стрелец, оружием снабженный,
На сыне видя лютых змей,
Любовью отчей побужденный
Спасти его напасти сей,
Поспешно лук свой напрягает,
На сына стрелы обращает;
Но чтоб кровям его не литься
И жизнь безбедно сохранить,
Искусно метит он и тщится
На нем лишь змей одних убить.
Таков твой суд есть милосердый,
Ты так к нам сердобольна, мать!
Велишь, — но были б мы безвредны, —
Пороки в нас ты истреблять.
Для правды удовлетворенья,
Для вящшей злости пресеченья,
Грозишь закона нам стрелою;
Но жизнь преступших ты блюдешь.
Нас матерней казнишь рукою —
И крови нашей ты не льешь.
Твою к нам милость, мать народа,
Мне всю удобно ль исчислять?
Произвела тебя природа,
Чтоб всю вселенну удивлять!
Чем дале век твой протекает,
Тем боле смертных ущедряет.
Младенцам жизни ты спасаешь,
Законы старым пишешь ты,
Науки в юных расширяешь,
Селишь обширны пустоты.
О, коль пространно всюду поле
Твоих, богиня, хвальных дел !
Вникаю тем, чем зрю их боле.
Hе может мысль вместить в предел!
Так мне уж можно ли стремиться
И петь тебя достойно льститься,
Коль Муз собор, Россиян клики
Немолчно тщатся тя гласить;
Но все твои дела велики
И те не могут похвалить!
Тобой сколь род наш препрославлен
И сколь тобой блажен наш век,
Таков тебе алтарь поставлен
В сердцах российских человек,
Премудра наших дней богиня!
Тишайша матерь, героиня!
Ущедрь Господь твои так леты,
Как ты безмерно щедришь нас;
Исполнь всегда твои советы,
Вонми мольбы смиренный глас!
Сие к тебе подданных чувство,
Покой душам! любовь сердец!
На что ж мне петь тогда искусство,
Коль всяк тебе внутри певец?
Усердных только всех желаний,
Hе ложных, искренних плесканий
Тебе свидетель сим нельстивный.
Они восходят до небес
И с славой вдруг твоей предивной
Гремят хвалу твоих чудес.
1767
Пошел — и где тристаты злобы?
Чему коснулся, все сразил!
Поля и грады стали гробы;
Шагнул — и царство покорил!
О Росс! о подвиг исполина!
О всемогущая жена!
Бессмертная Екатерина!
Куда? и что еще? — Уже полна
Великих ваших дел вселенна.
Как ночью звезд стезя, по небу протяженна,
Деяний ваших цепь в потомстве возблестит
И мудрых удивит. — Уж ваши имена,
Триумф, победы, труд не скроют времена:
Как молньи быстрые, вкруг мира будут течь.
Полсвета очертил блистающий ваш меч;
И славы гром,
Как шум морей, как гул воздушных споров,
Из дола в дол, с холма на холм,
Из дебри в дебрь, от рода в род,
Прокатится, пройдет,
Промчится, прозвучит
И в вечность возвестит,
Кто был Суворов:
По браням — Александр, по доблести — стоик,
В себе их совместил и в обоих велик.
Черная туча, мрачные крыла
С цепи сорвав, весь воздух покрыла;
Вихрь полуночный, летит богатырь!
Тма от чела, с посвиста пыль!
Молньи от взоров бегут впереди,
Дубы грядою лежат позади.
Ступит на горы — горы трещат,
Ляжет на воды — воды кипят,
Граду коснется — град упадает,
Башни рукою за облак кидает;
Дрогнет природа, бледнея, пред ним;
Слабые трости щадятся лишь им.
Ты ль — Геркулес наш новый, полночный,
Буре подобный, быстрый и мочный?
Твой ли, Суворов, се образ побед?
Трупы врагов и лавры — твой след!
Кем ты когда бывал побеждаем?
Все ты всегда везде превозмог!
Новый трофей твой днесь созерцаем:
Трон под тобой, корона у ног, —
Царь в полону! — Ужас ты злобным,
Кто был царице твоей непокорным.
И се — в небесном вертограде
На злачных вижу я холмах,
Благоуханных рощ в прохладе,
В прозрачных, радужных шатрах,
Пред сонмами блаженных Россов,
В беседе их вождей, царей, —
Наш звучный Пиндар, Ломоносов
Сидит и лирою своей
Бесплотный слух их утешает,
Поет бессмертные дела.
Уже, как молния, пронзает
Их светлу грудь его хвала;
Злат мед блестит в устах пунцовых,
Зари играют на щеках;
На мягких зыблющих, перловых
Они возлегши облаках,
Небесных арф и дев внимают
Поющих тихострунный хор;
В безмолвьи сладко утопают
И, склабя восхищенный взор,
Взирают с высоты небесной
На храбрый, верный свой народ,
Что доблестью, другим безвестной,
Еще себе венцы берет,
Еще на высоту восходит,
Всевышнего водим рукой.
Великий Петр к ним взор низводит,
И в ревности своей святой,
Как трубный гром меж гор гремит,
Герой героям говорит:
«О вы, седящи в сени райской!
Оденьтесь в светлы днесь зари.
Восстань, великий муж, Пожарской!
И на Россию посмотри:
Ты усмирил ея крамолу,
Избрал преемника престолу,
Рассадник славы насадил;
И се — рукой Екатерины
Твои теперь пожаты крины,
Которы сжать я укоснил.
Она наш дом распространила
И славой всех нас превзошла:
Строптиву Польшу покорила,
Которая твой враг была». —
Прорек монарх и скрылся в сень.
Герои росски всколебались,
Седым челом приподнимались,
Чтобы узреть Варшавы плен.
Лежит изменница и взоры,
Потупя, обращает вкруг;
Терзают грудь ея укоры,
Что раздражила кроткий дух,
Склонилась на совет змеиный,
Отвергла щит Екатерины,
Не могши дружбу к ней сберечь.
И се — днесь над Сарматом пленным,
Навесясь шлемом оперенным,
Всесильный Росс занес свой меч.
Сидит орел на гидре злобной:
Подите, отнимите, львы!
Стремися с Фурией, сонм грозной!
Герой, от Лены до Невы
Возлегши на лавровом поле,
Ни с кем не сединяясь боле,
Лишь мудрой правимый главой,
Щитом небесным осеняясь,
На веру, верность опираясь,
Одной вас оттолкнет ногой.
О стыд! о срам неимоверный!
Быть Россу другом — и робеть!
Пожар тушить стараться зельный —
И, быв в огне, охолодеть!
Мнить защищать монарши правы —
И за корысть лишь воевать;
Желать себе бессмертной славы —
И, не сражаясь, отступать;
Слыть недругом коварству злому —
И чтить его внутрь сердца яд!
Но ты, народ, подобно грому
Которого мечи вдали звучат!
Доколе тверд, единодушен,
Умеешь смерть и скорби презирать,
Царю единому послушен,
И с ним по вере поборать,
По правде будешь лишь войною:
Великий дух! твой Бог с тобою!
На что тебе союз? — О Росс!
Шагни — и вся твоя вселенна.
О ты, жена благословенна,
У коей сын такой колосс!
К толиким скиптрам и коронам,
Странам, владеемым тобой,
Со звуком, громом и со звоном
Еще одну, его рукой
Прими корону принесенну,
И грудь, во бранях утомленну,
Спеши спокойством врачевать.
Твое ему едино слово
Отраду, дух, геройство ново
И счастье может даровать.
А ты, кому и Музы внемлют,
Младый наперсник, чашник Кронь,
Пред кем орел и громы дремлют
И вседробящий молний огнь!
Налей мне кубок твой сапфирный,
Звездами, перлами кипящ,
Да нектар твой небесный, сильный,
На лоно нежных Муз клонящ,
Наместо громов, звуков бранных,
Воспеть меня возбудит мир.
И се — уже в странах кристальных
Несусь, оставя дольный мир;
Огнистый солнца конь крылатый
Летит по воздуху и ржет.
С ноздрей дым пышит синеватый,
Со удил пена клубом бьет,
Струями искры сыплют взоры;
Как овны, убегают горы,
И в божеском восторге сем
Я вижу в тишине полсвета!
Живи, цвети несметны лета,
О царствующая на нем!
Кто лучший стольких стран владетель,
Как не в короне Добродетель?
ХОР.
Среди грома, среди звону
Торжествуй, прехрабрый Росс!
Ты еще теперь корону
В дар монархине принес.
Славься сим, Екатерина,
О великая жена!
Где народ какой на свете
Кто видал и кто слыхал,
Что в едином царство лете
И с царем завоевал?
Славься сим, Екатерина,
О великая жена!
Чти, вселенна, удивляйся
Наших мужеству людей;
Злоба в сердце содрогайся,
Зря в нас твердый щит царей.
Славься сим, Екатерина,
О великая жена!
Зависть, дерзость и коварство,
Преклонись, наш видя строй!
Беспримерно Русско Царство,
И младенец в нем герой.
Славься сим, Екатерина,
О великая жена!
Царедворец, живший нежно,
Просится на страшный бой,
Сносит труд и скорбь прилежно
И на смерть идет стеной.
Славься сим, Екатерина,
О великая жена!
Пули, ядра, раны смертны
За царя приемлет в дар;
Награжденья нам безсмертны —
Слово царско, слава, лавр.
Славься сим, Екатерина,
О великая жена!
Я всему предпочитаю
За отечество лить кровь;
Я Плениру забываю
И пою к нему любовь.
Славься сим, Екатерина,
О великая жена!
Утешайся восхищеньем
Чад, о матерь! таковым,
Их нелестным поклоненьем
Добродетелям твоим:
Славься сим, Екатерина,
О великая жена!
1794
На темно-голубом эфире
Златая плавала луна;
В серебряной своей порфире
Блистаючи с высот, она
Сквозь окна дом мой освещала
И палевым своим лучом
Златые стекла рисовала
На лаковом полу моем.
Сон томною своей рукою
Мечты различны рассыпал,
Кропя забвения росою,
Моих домашних усыплял;
Вокруг вся область почивала,
Петрополь с башнями дремал,
Нева из урны чуть мелькала,
Чуть Бельт в брегах своих сверкал;
Природа, в тишину глубоку
И в крепком погруженна сне,
Мертва казалась слуху, оку
На высоте и в глубине;
Лишь веяли одни зефиры,
Прохладу чувствам принося.
Я не спал, — и, со звоном лиры
Мой тихий голос соглася,
Блажен, воспел я, кто доволен
В сем свете жребием своим,
Обилен, здрав, покоен, волен
И счастлив лишь собой самим;
Кто сердце чисто, совесть праву
И твердый нрав хранит в свой век
И всю свою в том ставит славу,
Что он лишь добрый человек;
Что карлой он и великаном
И дивом света не рожден,
И что не создан истуканом
И оных чтить не принужден;
Что все сего блаженствы мира
Находит он в семье своей;
Что нежная его Пленира
И верных несколько друзей
С ним могут в час уединенный
Делить и скуку и труды!
Блажен и тот, кому царевны
Какой бы ни было орды
Из теремов своих янтарных
И сребро-розовых светлиц,
Как будто из улусов дальных,
Украдкой от придворных лиц,
За россказни, за растабары,
За вирши иль за что-нибудь
Исподтишка драгие дары
И в досканцах червонцы шлют;
Блажен! — Но с речью сей незапно
Мое все зданье потряслось,
Раздвиглись стены, и стократно
Ярчее молний пролилось
Сиянье вкруг меня небесно;
Сокрылась, побледнев, луна.
Виденье я узрел чудесно:
Сошла со облаков жена, —
Сошла — и жрицей очутилась
Или богиней предо мной.
Одежда белая струилась
На ней серебряной волной;
Градская на главе корона,
Сиял при персях пояс злат;
Из черно-огненна виссона,
Подобный радуге, наряд
С плеча десного полосою
Висел на левую бедру;
Простертой на алтарь рукою
На жертвенном она жару
Сжигая маки благовонны,
Служила вышню Божеству.
Орел полунощный, огромный,
Сопутник молний торжеству,
Геройской провозвестник славы,
Сидя пред ней на груде книг,
Священны блюл ее уставы;
Потухший гром в кохтях своих
И лавр с оливными ветвями
Держал, как будто бы уснув.
Сафиро-светлыми очами,
Как в гневе иль в жару, блеснув,
Богиня на меня воззрела. —
Пребудет образ ввек во мне,
Она который впечатлела! —
«Мурза! — она вещала мне, —
Ты быть себя счастливым чаешь,
Когда по дням и по ночам
На лире ты своей играешь
И песни лишь поешь царям.
Вострепещи, мурза несчастный!
И страшны истины внемли,
Которым стихотворцы страстны
Едва ли верят на земли;
Одно к тебе лишь доброхотство
Мне их открыть велит. Когда
Поэзия не сумасбродство,
Но вышний дар богов, — тогда
Сей дар богов лишь к чести
И к поученью их путей
Быть должен обращен, не к лести
И тленной похвале людей.
Владыки света люди те же,
В них страсти, хоть на них венцы;
Яд лести их вредит не реже,
А где поэты не льстецы?
И ты Сирен поющих грому
В вред добродетели не строй;
Благотворителю прямому
В хвале нет нужды никакой.
Хранящий муж честные нравы,
Творяй свой долг, свои дела,
Царю приносит больше славы,
Чем всех пиитов похвала.
Оставь нектаром наполненну
Опасну чашу, где скрыт яд».
Кого я зрю столь дерзновенну,
И чьи уста меня разят?
Кто ты? Богиня или жрица? —
Мечту стоящу я спросил.
Она рекла мне: «Я Фелица»;
Рекла — и светлый облак скрыл
От глаз моих ненасыщенных
Божественны ее черты;
Курение мастик бесценных
Мой дом и место то цветы
Покрыли, где она явилась.
Мой бог! мой ангел во плоти!..
Душа моя за ней стремилась;
Но я за ней не мог идти,
Подобно громом оглушенный,
Бесчувствен я, безгласен был.
Но, током слезным орошенный,
Пришел в себя и возгласил:
Возможно ль, кроткая царевна!
И ты к мурзе чтоб своему
Была сурова столь и гневна,
И стрелы к сердцу моему
И ты, и ты чтобы бросала,
И пламени души моей
К себе и ты не одобряла?
Довольно без тебя людей,
Довольно без тебя поэту,
За кажду мысль, за каждый стих,
Ответствовать лихому свету
И от сатир щититься злых!
Довольно золотых кумиров,
Без чувств мои что песни чли;
Довольно Кадиев, Факиров,
Которы в зависти сочли
Тебе их неприличной лестью;
Довольно нажил я врагов!
Иной отнес себе к бесчестью,
Что не дерут его усов;
Иному показалось больно,
Что он наседкой не сидит;
Иному — очень своевольно
С тобой мурза твой говорит;
Иной вменял мне в преступленье,
Что я посланницей с небес
Тебя быть мыслил в восхищенье
И лил в восторге токи слез.
И словом: тот хотел арбуза,
А тот соленых огурцов.
Но пусть им здесь докажет Муза,
Что я не из числа льстецов;
Что сердца моего товаров
За деньги я не продаю,
И что не из чужих анбаров
Тебе наряды я крою.
Но, венценосна добродетель!
Не лесть я пел и не мечты,
А то, чему весь мир свидетель:
Твои дела суть красоты.
Я пел, пою и петь их буду,
И в шутках правду возвещу;
Татарски песни из-под спуду,
Как луч, потомству сообщу;
Как солнце, как луну поставлю
Твой образ будущим векам;
Превознесу тебя, прославлю;
Тобой бессмертен буду сам.
1783—1784(?)
Сидевша об руку царя
Чрез поприще на колеснице,
Державшего в своей деснице
С оливой гром, иль чрез моря
Протекшего в венце Нептуна,
Или с улыбкою Фортуна
Кому жемчужный нектар свой
Носила в чаше золотой —
Блажен, кто путь устлал цветами
И окурял алоем вкруг,
И лиры громкими струнами
Утешил, бранный славя дух.
Испытывал своих я сил
И пел могущих человеков;
А чтоб вдали грядущих веков
Ярчей их в мраке блеск светил
И я не осуждался б в лести,
Для прочности, к их громкой чести
Примешивал я правды глас ;
Звучал моей трубой Парнасс.
Но ах! познал, познал я смертных,
Что и великие из них
Не могут снесть лучей небесных:
Мрачит бог света очи их.
Так пусть Фортуны чада,
Возлегши на цветах,
Среди обилий сада,
Курений в облаках,
Наместо чиста злата,
Шумихи любят блеск;
Пусть лира торовата
Их умножает плеск:
Я руки умываю
И лести не коснусь;
Власть сильных почитаю, —
Богов в них чтить боюсь.
Я славить мужа днесь избрал,
Который сшел с театра славы,
Который удержал те нравы,
Какими древний век блистал;
Не горд — и жизнь ведет простую,
Не лжив — и истину святую,
Внимая, исполняет сам;
Почтен от всех не по чинам;
Честь, в службе снисканну, свободой
Не расточил, а приобрел;
Он взглядом, мужеством, породой,
Заслугой, силою — орел.
Снискать я от него
Не льщусь ни хвал, ни уваженья;
Из одного благодаренья,
По чувству сердца моего,
Я песнь ему пою простую,
Ту вспоминая быль святую,
В его как богатырски дни,
Лет несколько назад, в тени
Премудрой той жены небесной,
Которой бодрый дух младой
Садил в Афинах сад прелестной,
И век катился золотой, —
Как мысль моя, подобно
Пчеле, полна отрад,
Шумливо, но не злобно
Облетывала сад
Предметов ей любезных
И, взяв с них сок и цвет,
Искусством струн священных
Преобращала в мед:
Текли восторгов реки
Из чувств души моей;
Все были человеки
В стране счастливы сей.
На бурном видел я коне
В ристаньи моего героя;
С ним брат его, вся Троя,
Полк витязей явились мне!
Их брони, шлемы позлащенны,
Как лесом, перьем осененны,
Мне тмили взор; а с копий их, с мечей,
Сквозь пыль сверкал пожар лучей;
Прекрасных вслед Пентезилее
Строй дев их украшали чин;
Венцы Ахилла мой бодрее
Низал на дротик исполин.
Я зрел, как жилистой рукой
Он шесть коней на ипподроме
Вмиг осаждал в бегу; как в громе
Он, колесницы с гор бедрой
Своей препнув склоненье,
Минерву удержал в паденье;
Я зрел, как в дыме пред полком
Он, в ранах светел, бодр лицом,
В единоборстве хитр, проворен,
На огнескачущих волнах
Был в мрачной буре тих, спокоен,
Горела молния в очах.
Его покой — движенье,
Игра — борьба и бег,
Забавы — пляска, пенье
И сельских тьма утех
Для укрепленья тела.
Его был дом — друзей,
Кто приходил для дела, —
Не запирал дверей;
Души и сердца пища
Его — несчастным щит;
Не пышныя жилища:
В них он был знаменит.
Я зрел в Ареопаге сонм
Богатырей, ему подобных,
Седых, правдивых, благородных,
Весы державших, пальму, гром.
Они, восседши за зерцалом,
В великом деле или малом,
Не зря на власть, богатств покров,
Произрекали суд богов;
А где рукою руку мыли,
Желая сильному помочь, —
Дьяки, взяв шапку, выходили
С поклоном от неправды прочь.
Тогда не прихоть чли, — закон;
Лишь благу общему радели;
Той подлой мысли не имели,
Чтоб только свой набить мамон .
Венцы стяжали, звуки славы,
А деньги берегли и нравы,
И всякую свою ступень
Не оценяли всякий день;
Хоть был и недруг кто друг другу, —
Усердие вело, не месть:
Умели чтить в врагах заслугу
И отдавать достойным честь.
Тогда по счетам знали,
Что десять и что ноль;
Пиявиц унимали,
На них посыпав соль;
В день ясный не сердились,
Зря на небе пятно;
С ладьи лишь торопились
Снять вздуто полотно;
Кубарить не любили
Дел со дня на другой;
Что можно, вмиг творили,
Оставя свой покой.
Тогда Кулибинский фонарь,
Что светел издали, близ темен,
Был не во всех местах потребен;
Горел кристал, горел от зарь;
Стоял в столпах гранит средь дома:
Опрись на них, и — не солома.
В спартанской коже Персов дух
Не обаял сердца и слух;
Не по опушке добродетель,
Не по ходулям великан:
Так мой герой был благодетель
Не по улыбке, — по делам.
О ты, что правишь небесами,
И манием колеблешь мир,
Подемлешь скиптр на злых с громами,
А добрым припасаешь пир,
Юпитер! О Нептун, что бурным,
Как скатертям, морям лазурным
Разлиться по земле велел;
Брега поставив им в предел!
И ты, Вулкан, что пред горнами
В дне ада молнию куешь!
И ты, о, Феб, что нам стрелами
Златыми свет и жизнь лиешь!
Внемлите все молитву,
О боги! вы мою:
Зверей, рыб, птиц ловитву
И благодать свою
На нивы там пошлите,
Где отставной герой
Мой будет жить. — Продлите
Век, здравье и покой
Ему вы безмятежной.
И ты, о милый Вакх!
Под час у нимфы нежной
Позволь спать на грудях.
1796
Умолкни, чернь непросвещенна,
Слепые мира мудрецы!
Небесна истина, священна!
Твою мне тайну ты прорцы.
Вещай: я буду ли жить вечно?
Бессмертна ли душа моя?
Се слово мне гремит предвечно:
Жив Бог! — Жива душа твоя.
Жива душа моя! и вечно
Она жить будет без конца;
Сиянье длится беспресечно,
Текуще света от Отца.
От лучезарной единицы,
В ком всех существ вратится круг,
Какие ни текут частицы,
Все живы, вечны: — вечен дух.
Дух тонкий, мудрый, сильный, сущий
В единый миг и там и здесь,
Быстрее молнии текущий
Всегда, везде и вкупе весь,
Неосязаемый, незримый,
В желаньи, в памяти, в уме
Непостижимо содержимый,
Живущий внутрь меня и вне.
Дух, чувствовать, внимать способный,
Все знать, судить и заключать;
Как легкий прах, так мир огромный
Вкруг мерить, весить, исчислять;
Ревущи отвращать перуны,
Чрез бездны преплывать морей,
Сквозь своды воздуха лазурны
Свет черпать солнечных лучей;
Могущий время скоротечность,
Прошедше с будущим вязать;
Воображать блаженство, вечность
И с мертвыми совет держать;
Пленяться истин красотою,
Надеяться бессмертным быть:
Сей дух возможет ли косою
Пресечься смерти и не жить?
Как можно, чтобы Царь всемирный,
Господь стихий и вещества —
Сей дух, сей ум, сей огнь эфирный,
Сей истый образ Божества —
Являлся с славою такою,
Чтоб только миг в сем свете жить,
Потом покрылся б вечной тьмою?
Нет, нет! — сего не может быть.
Не может быть, чтоб с плотью тленной,
Не чувствуя нетленных сил,
Противу смерти разяренной
В сраженье воин выходил;
Чтоб властью Царь не ослеплялся,
Судья против даров стоял
И человек с страстьми сражался,
Когда бы дух не укреплял.
Сей дух в Пророках предвещает,
Парит в Пиитах в высоту,
В Витиях сонмы убеждает,
С народов гонит слепоту;
Сей дух и в узах не боится
Тиранам правду говорить:
Чего бессмертному страшиться?
Он будет и за гробом жить.
Премудрость вечная и сила,
Во знаменье чудес своих,
В персть земну душу, дух вложила
И так во мне связала их,
Что сделались они причастны
Друг друга свойств и естества:
В сей водворился мир прекрасный
Бессмертный образ Божества!
Бессмертен я! — и уверяет
Меня в том даже самый сон;
Мои он чувства усыпляет,
Но действует душа и в нем;
Оставя неподвижно тело,
Лежащее в моем одре,
Она свой путь свершает смело,
В стихийной пролетая пре.
Сравним ли и прошедши годы
С исчезнувшим, минувшим сном:
Не все ли виды нам природы
Лишь бывших мечт явятся сонм?
Когда ж оспорить то не можно,
Чтоб в прошлом време не жил я:
По смертном сне так непреложно
Жить будет и душа моя.
Как тьма есть света отлученье:
Так отлученье жизни, смерть.
Но коль лучей, во удаленье,
Умершими нельзя почесть:
Так и души, отшедшей тела,
Она жива, — как жив и свет;
Превыше тленного предела
В своем источнике живет.
Я здесь живу, — но в целом мире
Крылата мысль моя парит;
Я здесь умру, — но и в эфире
Мой глас по смерти возгремит.
О! если б стихотворство знало
Брать краску солнечных лучей,
Как ночью бы луна, сияло
Бессмертие души моей.
Но если нет души бессмертной:
Почто ж живу в сем свете я?
Что в добродетели мне тщетной,
Когда умрет душа моя?
Мне лучше, лучше быть злодеем,
Попрать закон, низвергнуть власть,
Когда по смерти мы имеем
И злой и добрый равну часть.
Ах, нет! — коль плоть, разрушась, тленна
Мертвила б наш и дух с собой,
Давно бы потряслась вселенна,
Земля покрылась кровью, мглой;
Упали б троны, царства, грады,
И все погибло б зол в борьбе;
Но дух бессмертный ждет награды
От правосудия себе.
Дела, и сами наши страсти,
Бессмертья знаки наших душ.
Богатств алкаем, славы, власти:
Но все их получа, мы в ту ж
Минуту вновь — и близь могилы —
Не престаем еще желать;
Так мыслей простираем крилы,
Как будто б ввек не умирать.
Наш прах слезами оросится,
Гроб скоро мохом зарастет:
Но огнь от праха в том родится,
Надгробну надпись кто прочтет;
Блеснет, — и вновь под небесами
Начнет свой феникс новый круг;
Все движется, живет делами,
Душа бессмертна, мысль и дух.
Как серный пар прикосновеньем
Вмиг возгорается огня,
Подобно мысли сообщеньем
Возможно вдруг возжечь меня;
Вослед же моему примеру
Пойдет отважно и другой:
Так дел и мыслей атмосферу
Мы простираем за собой!
И всяко семя роду сродно
Как своему приносит плод:
Так всяка мысль себе подобно
Деянье за собой ведет.
Благие в мире духи, злые,
Суть вечны чада сих семен;
От них те свет, а тьму другие
В себя приемлют, жизнь иль тлен.
Бываю весел и спокоен,
Когда я сотворю добро;
Бываю скучен и расстроен,
Когда соделаю я зло:
Отколь же разность чувств такая?
Отколь борьба и перевес?
Не то ль, что плоть есть персть земная,
А дух влияние небес?
Отколь, и чувств по насыщенье,
Обемлет душу пустота?
Не оттого ль, что наслажденье
Для ней благ здешних суета?
Что есть для нас другой мир краше,
Есть вечных радостей чертог?
Бессмертие стихия наша,
Покой и верьх желаний — Бог!
Болезнью изнуренна смертной
Зрю мужа праведна в одре,
Покрытого уж тенью мертвой;
Но при возблещущей заре
Над ним прекрасной, вечной жизни
Горе он взор возводит вдруг,
Спеша в обятие отчизны,
С улыбкой испускает дух.
Как червь, оставя паутину
И в бабочке взяв новый вид,
В лазурну воздуха равнину
На крыльях блещущих летит,
В прекрасном веселясь убранстве,
С цветов садится на цветы:
Так и душа, небес в пространстве,
Не будешь ли бессмертна ты?
О нет! — бессмертие прямое
В едином Боге вечно жить,
Покой и счастие святое
В его блаженном свете чтить.
О радость! — О восторг любезный!
Сияй, надежда, луч лия,
Да на краю воскликну бездны:
Жив Бог! — Жива душа моя!
1785, 1797