Под гул трескучих, модных фраз,
Устав от горя и неволи,
Ты ожидала среди нас
Какой-то лучшей, светлой доли.
В среде тупых и злых людей
Рутины, тьмы и предрассудка —
За торжеством иных идей
Следила, женщина, ты чутко.
Мы верим в счастье наобум,
Когда кругом не видим счастья…
Запуганный и робкий ум
Поверил в призрак полновластья.
«Гражданке — место и права!»
Тебе кричали… Где ж все это?
То все одни «слова, слова»,
По выражению Гамле́та.
В родной семье у очага
И на общественной арене
Свободу женщин, как врага,
Встречали мы: «Цари на сцене,
Будь фигуранткой, грабь нас, тешь
Кокетством, грацией, приданным,
Но чтоб права одни и те ж
Делить с мужчиной?!.. Ты жалка нам!»
Пойми ж теперь, кто ты для нас,
И скрой иронию печали:
Ты — или кукла напоказ,
Иль львица в светлой, бальной зале,
Иль мать, скорбящая весь век,
Жена, наложница, вакханка,
Но ты для нас не «человек»,
Игрушка ты, а не гражданка.
На миг обманута судьбой,
Влачишь ты прежний жребий жалкий
Очаровательной рабой,
Иль обесчещенной весталкой.
Столица шумная в волнении…
Есть пища новая умам:
О предстоящем наводнении
Слух темный ходит по домам.
Счастливцы жизни, сна не зная,
Не могут страха превозмочь,
Лишь только пушка крепостная
Встревожит их в глухую ночь,
Столицу грозно извещая,
Что выше ко́лец поднялась
Вода на пристани в тот час.
Но бедняки — иное дело,
Они испуга далеки…
Еще недавно чье-то тело
Пристало к берегу реки.
Сошлась толпа над мирно-спящей,
Усопшей женщиной… Вдали
Как будто вырос из земли
Хожалый, с бляхою блестящей,
И вот в участок близ лежащий
Труп мертвой женщины свезли.
Кто ж эта мертвая? — К чему же
Вопрос тот: жизни не вернешь!
Еще, пожалуй, будет хуже,
Когда распрашивать начнешь…
Бедняжке видно улыбалась
В грядущем — бедность иль тюрьма,
Она потопа не дождалась
И в воду кинулась сама.
Столица шумная в волненьи…
Есть пища новая умам:
О предстоящем наводненьи
Слух темный ходит по домам.
Счастливцы жизни, сна не зная,
Не могут страха превозмочь,
Лишь только пушка крепостная
Встревожит их в глухую ночь,
Столицу грозно извещая,
Что выше колец поднялась
Вода на пристани в тот час.
Но бедняки — иное дело,
Они испуга далеки…
Еще недавно чье-то тело
Пристало к берегу реки.
Сошлась толпа над мирно-спящей,
Усопшей женщиной… Вдали
Как будто вырос из земли
Хожалый, с бляхою блестящей,
И вот в участок близь лежащий
Труп мертвой женщины свезли.
Кто ж эта мертвая? — К чему же
Вопрос тот: жизни не вернешь!
Еще, пожалуй, будет хуже,
Когда распрашивать начнешь…
Бедняжке видно улыбалась
В грядущем — бедность иль тюрьма,
Она потопа не дождалась
И в воду кинулась сама.
Я расхожусь во всем с тобой
И как люблю тебя — не знаю!
Доволен ты своей судьбой,
Свою судьбу я проклинаю.
Ты веришь людям, их словам,
А я поверю лучше зверю,
За то, что, человек я сам, —
Я и в себя давно не верю.
За демократа ты слывешь,
Хотя в душе ты барин все же,
А я испытываю дрожь
От демократов в барской коже.
Я неуживчив, кроток ты, —
С тобой мы люди разной кости, —
Ты часто зол до доброты,
Я постоянно добр до злости.
Твои все мненья таковы,
Что цензора не будут хмуры,
А я от ног до головы
Нелажу с меркою цензуры.
Ты верен женщине одной,
Хотя твой быт семейный скверен,
Я всюду принят, как родной,
И многим женщинам неверен.
Не скажешь глупость ты вовек
И это глупо очень, право,
А я, как умный человек, —
Дурачусь влево и направо.
Ты любишь жизнь, но я боюсь,
Что ты застрелишься, мой милый,
Я ж потому не застрелюсь,
Что не дрожу перед могилой.
Свидетели явлений настоящих,
Мы видим целый ряд перед собой
Событий вопиющих, говорящих,
Как много в жизни плачущих, скорбящях,
Неволю, нищету не выносящих,
До дикого безумья доходящих,
Со дня рожденья проклятых судьбой.
Под тучею невидимого гнета,
Как ошалелый, мечется народ:
Что делает — не отдает отчета;
В веселье общем чуется забота,
Звучит всегда болезненная нота;
Жить, даже жить пропала в нас охота,
И в воздухе зловещее есть что-то,
Поющее про роковой исход.
***
Нет дня почти, чтоб весть не приходила,
Волнующая каждого из нас.
Какая-то таинственная сила,
Холодная, как самая могила,
Сердца людей, которым все постыло,
Самоубийства призраком смутила
И обрекла на жертву, каждый раз
Победой упиваясь с наслажденьем.
Под чарами той силы, человек
С горячечным, тоскливым исступленьем
Кончает жизнь безумным преступленьем,
Считая смерть единственным спасеньем,
Пускает пулю в лоб, иль по каменьям
Скользя, летит с крутых обрывов рек…
А этот мальчик бедный!.. Если слезы
Не выдумки поэтов, не удел
Лишь слабонервных женщин и не грезы
Мечтателей, и если кто кипел
Хоть раз один той злобой благородной,
В которой скрыта жгучая любовь,
То эта рано пролитая кровь
По прихоти судьбины безысходной
Иль в каждом злое чувство возродит,
Или заставит плакать всех навзрыд.
***
Он только начал жить и развиваться,
Несчастный этот мальчик… Детским снам,
Казалось бы, не должен был являться
Кровавый призрак смерти по ночам;
Но юноша ему сопротивляться
Не мог — и выстрел должен был раздаться…
Уж если дети начали стреляться,
То каково на свете жить всем нам!
***
Пусть разяснять стараются причины
Безвременной, насильственной кончины
Умы, всегда холодные… К чему?
Возврата в мир нет более ему,
Не оживут подкошенные силы
От размышлений мудрости седой;
Но из его вновь вырытой могилы
Протест мы слышим жизни молодой,
Проклятие всему, что в вихре света
Мешает мыслить, чувствовать, дышать,
И заставляет юность прибегать
К веревке или к дулу пистолета.
***
Куда ж бежать? Где скрыться, наконец,
От призрака зловещего? Напрасно!
Надевши свой отравленный венец,
За нами неотвязчиво и страстно
Следить он будет всюду, ежечасно,
Как женщина ревнивая, как тень,
Мозг воспалит, волнуя ночь и день,
Сумеет в душу каждого ворваться,
Самосознанье всякое губя,
И станет тихо, молча, дожидаться…
Уж если дети начали стреляться,
То как же нам ручаться за себя?!..