Не ищи цветов весенних
Под обвалами сугроба,
Не ищи любви в том сердце,
Где отчаянье и злоба,
Не проси того у жизни,
Дать чего она не в силах,
Не беседуй ты о счастье
С мертвецами в их могилах.
Наше сердце постепенно
Так мы портим и калечим,
Что тебя и рад любить я,
Да любить-то только — нечем…
Избыток страданья и счастья всегда
Равно тяжелы, милый друг;
Чрезмерное счастье в иные года,
По-моему хуже всех мук.
Ты знаешь, как солнце люблю я весной,
Без солнца не весел мне день,
Но в жгучее лето, в полуденный зной,
Бегу я в прохладную тень.
В тебе слишком много любви и огня,
Но верь, моя жилая, мне:
Немножко поменьше люби ты меня
И буду я счастлив вполне.
Как мать свою, которая меня
Родила в свет, вспоила и вскормила,
Но после не дала такого дня,
Чтоб этот день она не отравила —
То жалобой, за каждый шаг виня,
За каждое движенье негодуя,
То холодом мне душу леденя,
— Так и тебя, о родина, люблю я!..
Люблю тебя я, как постылый сын:
Ты мне чужда, ты мачехой мне стала,
Но в сердце у меня есть уголок один,
Где та любовь еще не умирала.
Я расхожусь во всем с тобой
И как люблю тебя — не знаю!
Доволен ты своей судьбой,
Свою судьбу я проклинаю.
Ты веришь людям, их словам,
А я поверю лучше зверю,
За то, что, человек я сам, —
Я и в себя давно не верю.
За демократа ты слывешь,
Хотя в душе ты барин все же,
А я испытываю дрожь
От демократов в барской коже.
Я неуживчив, кроток ты, —
С тобой мы люди разной кости, —
Ты часто зол до доброты,
Я постоянно добр до злости.
Твои все мненья таковы,
Что цензора не будут хмуры,
А я от ног до головы
Нелажу с меркою цензуры.
Ты верен женщине одной,
Хотя твой быт семейный скверен,
Я всюду принят, как родной,
И многим женщинам неверен.
Не скажешь глупость ты вовек
И это глупо очень, право,
А я, как умный человек, —
Дурачусь влево и направо.
Ты любишь жизнь, но я боюсь,
Что ты застрелишься, мой милый,
Я ж потому не застрелюсь,
Что не дрожу перед могилой.
Христос воскрес! Я помню времена:
Мы этот день с волненьем невозвратным
Встречали кружкой доброго вина
И честным поцелуем троекратным.
Пылал румянец юношеских лиц,
В речах срывались искренность и сила
И общее лобзанье свято было,
Как чистый поцелуй отрокови́ц.
Но шли года. Редел кружок наш тесный,
Жар юности в друзьях моих исчез
И не с кем встретить праздник наш воскресный
И некому сказать: Христос воскрес!..
Христос воскрес! Напрасно ждать ответа…
Одних уж нет, другие далеко,
Среди снегов, где северное лето
Так сумрачно, так грустно-коротко.
К другим же, изменившим нам, собратьям
Я только сожаленье сохраню
И грязным их циническим пожатьем
Своей руки теперь не оскверню.
Их воздух — заразительней больницы…
Скорей пойду я в степь иль в темный лес,
Где песнями ответят только птицы
На громкий мой привет: Христос воскрес!..
За всех, убитых пошлостью житейской,
Ничтожных честолюбцев, медных лбов,
За всех льстецов в сиятельной лакейской,
Забивших в грязь с усердием рабов
Их благородной молодости грезы
И честную, как молодость, любовь —
Не раз во мне вскипала гневно кровь,
А на глазах навертывались слезы.
Круг бескорыстных, пламенных повес
Погиб в среде ничтожной и развратной
И не с кем встретить праздник благодатный
И некому сказать: Христос воскрес!
Как после битвы, в сказке древней, витязь
Меж трупами живых бойцов искал,
Я звал своих: «кто жив еще? проснитесь!»
Но мне никто на зов не отвечал.
Лишь от бойцов, любимых мной когда-то,
В мой уголок неслось издалека
Шипящее проклятье ренегата
Иль купленный донос клеветника…
Никто связе́й с прошедшим уж не ценит
И недоверчиво смотрю теперь вокруг:
Цинически предаст вчерашний друг
И женщина любимая изменит.
Куда зовут наука и прогресс,
Никто нейдет… Напрасно ожиданье!..
И некому сказать: Христос воскрес!
И нет людей… Вкруг — мертвое молчанье.
Но, стойте… Чу! мы слышим детский крик:
Ведь это наши собственные дети;
Их лепет и ребяческий язык
Вещуют возрождение на свете.
Они растут близ вырытых могил,
Они детьми уж лучше нас по виду…
Признаем же всю немощь наших сил
И по себе отслужим панихиду…
А ты, под сводом северных небес
Растущее, иное поколенье —
Прими в священный праздник воскресенья
Мой праздничный привет: «Христос воскрес!»