Айда, голубарь,
пошевеливай, трогай,
Бродяга, — мой конь вороной!
Все люди —
как люди,
поедут дорогой,
А мы пронесем стороной.
Чтобы мать не любить
и красавицу тоже,
Мы, нашу судьбу не кляня,
Себя понесем,
словно нету дороже
На свете меня и коня.
Зеленые звезды,
любимое небо!
Озера, леса, хутора!
Не я ли у вас
будто был и не был
Вчера и позавчера.
Не я ли прошел —
не берег, не лелеял?
Не я ли махнул рукой
На то, что зари не нашел алее?
На то, что девчат не нашел милее?
И волости — вот такой —
А нынче почудилось:
конь, бездорожье,
Бревенчатый дом на реку, —
И нет ничего,
и не сыщешь дороже
Такому, как я, — дураку…
Дни-мальчишки,
вы ушли, хорошие,
мне оставили одни слова, —
и во сне я рыженькую лошадь
в губы мягкие расцеловал.
Гладил уши, морду тихо гладил
и глядел в печальные глаза.
Был с тобой, как и бывало, рядом,
но не знал, о чём тебе сказать.
Не сказал, что есть другие кони,
из железа кони, из огня…
Ты б меня, мой дорогой, не понял,
ты б не понял нового меня.
Говорил о полевом, о прошлом,
как в полях, у старенькой сохи,
как в лугах немятых и некошеных
я читал тебе свои стихи…
Мне так дорого и так мне любо
дни мои любить и вспоминать,
как, смеясь, тебе совал я в губы
хлеб, что утром мне давала мать.
Потому ты не поймешь железа,
что завод деревне подарил,
хорошо которым землю резать,
но нельзя с которым говорить.
Дни-мальчишки,
вы ушли, хорошие,
мне оставили одни слова, —
и во сне я рыженькую лошадь
в губы мягкие расцеловал.
Припоминаю лес, кустарник,
Незабываемый досель,
Увеселенья дней базарных —
Гармонию и карусель.Как ворот у рубахи вышит —
Звездою, гладью и крестом,
Как кони пляшут, кони пышут
И злятся на лугу пустом.Мы бегали с бумажным змеем,
И учит плавать нас река,
Ещё бессильная рука,
И ничего мы не умеем.Ещё страшны пути земные,
Лицо холодное луны,
Ещё для нас часы стенные
Великой мудрости полны.Ещё веселье и забава,
И сенокос, и бороньба,
Но всё же в голову запало,
Что вот — у каждого судьба.Что будет впереди, как в сказке, —
Один индейцем, а другой —
Пиратом в шёлковой повязке,
С простреленной в бою ногой.Так мы растём. Но по-иному
Другие годы говорят:
Лет восемнадцати из дому
Уходим, смелые, подряд.И вот уже под Петербургом
Любуйся тучею сырой,
Довольствуйся одним окурком
Заместо ужина порой.Глотай туман зелёный с дымом
И торопись ко сну скорей,
И радуйся таким любимым
Посылкам наших матерей.А дни идут. Уже не дети,
Прошли три лета, три зимы,
Уже по-новому на свете
Воспринимаем вещи мы.Позабываем бор сосновый,
Реку и золото осин,
И скоро десятифунтовый
У самого родится сын.Он подрастёт, горяч и звонок,
Но где-то есть при свете дня,
Кто говорит, что «мой ребёнок»
Про бородатого меня.Я их письмом не побалую
Про непонятное своё.
Вот так и ходит вкруговую
Моё большое бытиё.Измерен весь земной участок,
И я, волнуясь и скорбя,
Уверен, что и мне не часто
Напишет сын мой про себя.
Так жили поэты.
А. БлокОхотник, поэт, рыбовод… А дым растекался по крышам,
И гнилью гусиных болот
С тобою мы сызнова дышим.Ночного привала уют
И песня тебе не на диво…
В одесской пивной подают
С горохом багровое пиво, И пена кипит на губе,
И между своими делами
В пивную приходят к тебе
И Тиль Уленшпигель и Ламме.В подвале сыром и глухом,
Где слушают скрипку дрянную,
Один закричал петухом,
Другой заказал отбивную, А третий — большой и седой —
Сказал:
— Погодите с едой,
Не мясом единственным сыты
Мы с вами, друзья одесситы,
На вас напоследок взгляну.
Я завтра иду на войну
С бандитами, с батькой Махною… Я, может, уже не спою
Ах, Черному, злому, ах, морю
Веселую песню мою…
Один огорчился простак
И вытер ненужные слезы…
Другой улыбнулся:
— Коль так,
Багрицкий, да здравствуют гёзы! —
А третий, ремнями звеня,
Уходит, седея, как соболь,
И на ночь копыто коняОн щепочкой чистит особой.
Ложись на тачанку.
И вся
Четверка коней вороная, Тачанку по ветру неся,
Копытами пыль подминая,
Несет партизана во тьму,
Храпя и вздымая сердито, И чудится ночью ему
Расстрел Опанаса-бандита…
Охотник, поэт, рыбовод…
А дым растекался по крышам,
И гнилью гусиных болот
С тобою мы сызнова дышим.И молодость — горькой и злой
Кидается, бьется по жилам,
По Черному морю и в бой —
Чем радовался и жил он.Ты песни такой не отдашь,
Товарищ прекрасной породы.
Приходят к нему на этаж
Механики и рыбоводы, Поэты идут гуртом
К большому, седому, как замять,
Садятся кругом — потом
Приходят стихи на память.Хозяин сидит у стены,
Вдыхая дымок от астмы,
Как некогда дым войны,
Тяжелый, густой, опасный, Аквариумы во мглу
Текут зеленым окружьем,
Двустволки стоят в углу —
Центрального боя ружья.Серебряная ножна
Кавалерийской сабли,
И тут же начнет меж нас
Его подмосковный зяблик.И осени дальней цвесть,
И рыбам плескаться дружно,
И всё в этой комнате есть,
Что только поэтам нужно.Охотник, поэт, рыбовод,
Венками себя украся,
В гробу по Москве плывет,
Как по морю на баркасе.И зяблик летит у плеча
За мертвым поэтом в погоне,
И сзади идут фырча
Кавалерийские кони.И Ламме — толстяк и простак —
Стирает последние слезы,
Свистит Уленшпигель: коль так,
Багрицкий, да здравствуют гёзы.
И снова, не помнящий зла,
Рассвет поднимается ярок,
У моего стола
Двустволка — его подарок.Разрезали воду ужи
Озер полноводных и синих.И я приготовил пыжи
И мелкую дробь — бекасинник, —
Вставай же скорее,
Вставай
И руку на жизнь подавай.