Когда мои кибитки кочевые
Остановились здесь впервые —
Я с изумлением увидел пышный град:
И зданий, и дворцов, и храмов целый ряд.
В ответ на мой вопрос: Давно ли, всем на диво,
Здесь город выстроен? — сказали горделиво
Мне граждане его: — Отчизна наша — он,
И с отдаленнейших существовал времен.
Прошли века, и снова я
Забрел в знакомые края.
Дома, дворцы и храм — исчезло все бесследно.
Лишь отблеск солнечный светился, как рубин,
На бархате травой покрытых луговин.
Я встретил пастуха: один одетый бедно,
Жевал он черный хлеб и пас в лугах стада.
Я с ним заговорил, спросив его: давно ли
На этом пастбище пасется скот на воле?
Пастух ответил мне: — Он пасся тут всегда! —
Прошли века и снова я
Забрел в знакомые края.
Как мачты, высились гигантские деревья,
Обвиты змеями тянувшихся лиан,
И я в тени ветвей разбил мои кочевья.
Пловец, заброшенный в зеленый океан —
Стрелок мне встретился, и я без колебанья
Спросил: Давно ли здесь дремучие леса,
Почти укрывшие от взоров небеса?
— Давно ль? Я думаю, с дней первых мирозданья! —
Прошли века, и снова я
Забрел в знакомые края.
И что ж? Пучина вод блистала синевою,
Лианы, темный лес с роскошною листвою —
Исчезли под ее холодной пеленой,
И с ропотом волна катилась за волной.
Рыбацкий старый челн качался на просторе,
И я спросил гребца: давно ли здесь вода?
— Ты шутишь, — он сказал, — она была всегда
С тех пор, я думаю, как существует море. —
Прошли века, и снова я
Забрел в знакомые края.
На место светлых волн с серебряной каймой —
Сверкали золотом песков зыбучих волны
И долго я стоял, недоуменья полный,
Пред степью выжженной, бесплодной и немой.
Когда ж потребовал я обясненья чуда —
Ответил продавец, торочивший верблюда:
— С тех пор, как создан был Аллахом человек —
Пустыня здесь была, и будет здесь вовек. —
Прошли века, и снова я
Забрел в знакомые края.
Я город увидал — с домами и с дворцами,
С толпою шумною, кипящею ключем
И я спросил, смеясь в уме над гордецами:
Где прежний пышный град, где память здесь о нем?
Где волны зелени, песков и океана?
И молвили они, не ведая обмана:
— Наш город здесь стоит в течении веков. —
И рассмеялся я при звуке этих слов…
Пройдут века, и снова я
Приду в знакомые края.
Когда мои кибитки кочевыя
Остановились здесь впервые—
Я с изумлением увидел пышный град:
И зданий, и дворцов, и храмов целый ряд.
В ответ на мой вопрос: Давно ли, всем на диво,
Здесь город выстроен?—сказали горделиво
Мне граждане его:—Отчизна наша—он,
И с отдаленнейших существовал времен.
Прошли века, и снова я
Забрел в знакомые края.
Дома, дворцы и храм—исчезло все безследно.
Лишь отблеск солнечный светился, как рубин,
На бархате травой покрытых луговин.
Я встретил пастуха: один одетый бедно,
Жевал он черный хлеб и пас в лугах стада.
Я с ним заговорил, спросив его: давно ли
На этом пастбище пасется скот на воле?
Пастух ответил мне:—Он пасся тут всегда!—
Прошли века и снова я
Забрел в знакомые края.
Как мачты, высились гигантския деревья,
Обвиты змеями тянувшихся лиан,
И я в тени ветвей разбил мои кочевья.
Пловец, заброшенный в зеленый океан—
Стрелок мне встретился, и я без колебанья
Спросил: Давно ли здесь дремучие леса,
Почти укрывшие от взоров небеса?
— Давно ль? Я думаю, с дней первых мирозданья!—
Прошли века, и снова я
Забрел в знакомые края.
И что ж? Пучина вод блистала синевою,
Лианы, темный лес с роскошною листвою—
Исчезли под ея холодной пеленой,
И с ропотом волна катилась за волной.
Рыбацкий старый челн качался на просторе,
И я спросил гребца: давно ли здесь вода?
— Ты шутишь,—он сказал,—она была всегда
С тех пор, я думаю, как существует море.—
Прошли века, и снова я
Забрел в знакомые края.
На место светлых волн с серебряной каймой—
Сверкали золотом песков зыбучих волны
И долго я стоял, недоуменья полный,
Пред степью выжженной, безплодной и немой.
Когда ж потребовал я обясненья чуда—
Ответил продавец, торочивший верблюда:
— С тех пор, как создан был Аллахом человек—
Пустыня здесь была, и будет здесь во век.—
Прошли века, и снова я
Забрел в знакомые края.
Я город увидал—с домами и с дворцами,
С толпою шумною, кипящею ключем
И я спросил, смеясь в уме над гордецами:
Где прежний пышный град, где память здесь о нем?
Где волны зелени, песков и океана?
И молвили они, не ведая обмана:
— Наш город здесь стоит в течении веков.—
И разсмеялся я при звуке этих слов…
Пройдут века, и снова я
Приду в знакомые края.
Исповедь влюбленного.
Как много я плакал, как долго страдал!
Меня обманул ты, о, мой идеал.
Любви и терзаний довольно с меня--
И стану гулякой я с этого дня.
То ль дело за сытным обедом сидеть,
Графин опоражнивать, весело петь?!
В здоровом, ведь, теле здоровый и дух;
Животным я стану—признаюся вслух.
Погибнуть нелепо с любовной тоски--
Так гибнут лишь в мире одни дураки.
Нет, лучше уж выпить… синица в руках
Приятней, чем дальний журавль в небесах.
Брат, надо ж пожить нам… Пулей через край!
Хочу в этой жизни изведать я рай.
Скорее нам мяса, скорей ветчины
Румяной, как щечки прелестной княжны…
Да женщин зовите--не тех, что людей
Не любят, а губят--долой этих змей! —
Нам женщин попроще; нам женщин таких,
Которым понравился б вольный наш стих.
Заснувши спокойно на нежной груди,
Проснемся мы весело… жизнь впереди…
Сегодня, как завтра… Забудем мораль,
Что нагло бормочет подкупленный враль.
Перевод А. Тамбовцева.
Когда любовь живет в душе у нас,
Лунатиков мы все напоминаем,
И, как они, погружены в экстаз,
Над пропастью доверчиво блуждаем.
Они к мирам, сияющим вдали
Молитвенно обятья простирая,
Идут вперед, пути не разбирая,
Как бы паря над уровнем земли.
Для них ничто — законы тяготенья,
Слепой инстинкт ведет повсюду их,
И в шорохе и в веяньях ночных —
Им слышится чарующее пенье.
Безбрежная, как голубой эфир —
Им в этот миг доступна бесконечность
И языком глаголет с ними вечность,
Которого не понимает мир.
И кажется еще одно усилье —
И от земли, не знающей чудес,
В святилище сияющих небес
Их унесут развернутые крылья!
Но резкий звук, неосторожный крик —
Нарушено тотчас очарованье,
Окончен сон, — и пробужденья миг
Несет с собой все ужасы сознанья.
Дух отлетел, и страстью опьяненный,
Остался зверь — на камни мостовой
Упавший вниз, с разбитой головой,
И гибелью от грезы отрезвленный.
Сомнению закрыл я дверь,
Закрыл умышленно я очи,
В глазах и в сердце — сумрак ночи;
Все в мире к лучшему теперь.
Сказав прости мечтам поэта,
Я стал отращивать живот,
Не надо мне добра и света,
Все в мире к лучшему идет.
Покончил я с мечтой последней:
Она мертва — мечта моя,
Отрекся я от дивных бредней,
Все в мире к лучшему, друзья.
Обрезал я желаньям крылья,
И — ставшим жертвою насилья —
Им не подняться до высот.
Все в мире к лучшему идет.
Туда — в последнее жилище,
Скорей в могилу, мысль моя!
Жизнь вечная — лишь на кладбище;
Все в мире к лучшему, друзья.
Я — плоть ничтожная, и в бездну
Времен я кану без следа,
Я в мироздании исчезну.
Все в мире к лучшему — всегда.
Что мне душа? Не знаю страха
Пред вечной тайной бытия,
Мой жалкий мозг — добыча праха.
Все в мире к лучшему, друзья.
Заснула гавань… В тишине
Угас огонь в моем окне.
Качайся тихо на волне,
Корабль моих мечтаний.
Едва затеплится заря,
Поднимем дружно якоря,
Влекут нас синие моря
И страсть завоеваний.
Друзья, оставим Старый свет,
Где солнце скупо шлет привет,
Где часто, облаку вослед,
Стремился я бесплодно.
Поют в дубравах соловьи
Но там, где пенятся струи,
Там крылья мощные свои —
Раскинем мы свободно.
Простите: мать, жена моя,
И вы, знакомые края.
Я знаю бедствует семья,
И все ж ищу разлуки.
Манит меня опасный путь,
Свободно жажду я вздохнуть,
В крови и в злате окунуть
Хочу победно руки.
На абордаж, конквистадор!
Вперед! Да здравствует багор!
Пускай повсюду, как кондор,
Мелькает парус черный!
А здесь — краса и аромат,
И убран весь небесный сад
Сияньем огненных плеяд,
Как сеткою узорной.
Прекрасная Клелия в белой одежде весталки
Бесстрастно на бой гладиаторов в цирке глядит
И дева не видит тот взор умоляюще жалкий,
Каким на нее побежденный взирает самнит.
Зависит вся жизнь от ее одного мановенья,
Но что ей до всех, до покрытого кровью бойца!
В мечтах затаенных является в это мгновенье
Ей образ сирийца, Венеры восточной жреца.
Прекрасный собою, он голосом тихим и страстным
Поет о любви, и сливается вечером ясным
С рыданием гонга напев сладострастный его.
И вся замирая под нежные звуки напева,
Готова погибнуть засыпанной заживо дева,
Чтоб дивную тайну в обятьях познать у него.
Душу изливший в одном поцелуе влюбленный;
Белая лилия, к солнцу стремясь поутру;
Царь океана, порывами бурь опьяненный;
Мученик юный, бесстрашно идущий к костру;
В чаще олень, испускающий крик исступленный;
В клетке своей о свободе мечтающий лев;
Древний мудрец, над решеньем задачи согбенный;
Чуткий поэт, повторяющий рифмы напев, —
Все, не взирая на горе, сомненья, и утраты,
Все, как один, бесконечного жаждой обяты,
Тщетным желанием каждого сердце полно.
О неотступное к вечности грозной влеченье.
В нем — наша слабость, и в нем же — залог возрожденья;
К жизни и к смерти приводит собою оно.
Куда стремлюся я? В заветный край химеры,
К волшебным небесам, в обитель светлых звезд,
Где сердце — соловей, не пересмешник дрозд, —
И где цветет душа, полна наивной веры
Там совести укор не крадется, как тать,
И в наслаждении нет горького осадка,
Любовь не мучит нас, как грозная загадка,
А женщина нежна, как любящая мать.
Куда стремлюсь я? В край забвенья векового,
Где сердце — эту смесь божественно-плотского,
Как павшего бойца, влечет небытие.
Куда стремлюся я? В страну мечты заветной;
Я знаю: нет ее, — и страстью безответной
За это я люблю тем более ее.
Выше, все выше наверх громоздите столбы!
Башни на башни, уступы на массу уступов!
Мы не считаем увечных и трупов,
Небу мы вызов бросаем для смелой борьбы.
Нас бесконечность его подавляет собою…
Смертные — выше! Достигнем величия с бою!
Каждая раса и каждый народ,
Камень на камень смелей громоздите! Вперед!
Тщетно на помощь зовем мы искусство и знанье.
Небо — далеко и наши бесплодны старанья.
Рушится башня, — и в хаосе диких речей,
В сумраке ночи без звезд и лучей,
Мы, обезумев от боли, тоски, от испуга,
В нашем бессилье, как звери, терзаем друг друга.
Что делать, ослик мой! Смиримся. На поляне
Пасешься мирно ты, привязан на аркане,
И сладостен тебе колючек этих куст.
Как сладостны и мне лобзанья милых уст.
Но все же мы с тобой на привязи, в неволе.
И ревом выразив гнетущую печаль,
Глазами влажными ты грустно смотришь вдаль
И шею вытянув, мечтаешь ты о воле.
И что влечет тебя в сияющий простор,
Где солнце золотит вершины темных гор —
О том не знаешь ты. И также непрерывно
Мы — узники земли, от всех ее даров
Стремимся за рубеж неведомых миров,
Очами скорбными мы жаждем тайны дивной.
В берете с перьями и в мантии расшитой,
Рукою опершись на стройного пажа,
Другую на эфес рапиры положа,
Выходит на берег сеньор с своею свитой.
За плату мадригал педантом сочинен,
И в честь красавицы послышалась из сада,
Исполнена певцом наемным серенада, —
Но замок в тишину и сумрак погружен.
В своем убежище графиня песне внемлет,
Меж тем, как старый муж красавицы не дремлет:
Везде расставлены капканы для волков.
Но тут же, к общему устраиваясь благу,
Подкупленный бандит оттачивает шпагу,
С ревнивым стариком расправиться готов.
Когда бы, от всего испробовав земного,
Пороку и добру, всему я отдал дань,
Увидев пред собой моих желаний грань,
И на земле ничто мне не было бы ново;
Когда б иллюзии и чары я постиг
И недоступным стал я сладкому обману,
Когда б чудесного нежданно я достиг —
Ужели же тогда желать я перестану?
Нет, будь я силою верховной наделен
И в наслаждениях не зная пресыщенья,
Встречай я рабское во всех повиновенье —
Успев лишь пожелать, я был бы утомлен,
И, тем не менее, в душе моей я снова
Желал и жаждал бы чего-нибудь иного.
Владелица замка в покое старинном
За лютней своею сидит у окна,
И рыцаря песнею славит она,
Стяжавшего славу в бою с сарацином.
Высокая, в платье закрытом и длинном
И в длинной вуали из тонкого льна,
Тому, кто явился ее властелином —
Она неизменно пребудет верна.
Герою послужит наградой желанной
Ее красоты и девичества цвет,
А если падет он в бою бездыханный —
Она целомудрия сдержит обет:
Дыхание знойное страсти мятежной
Собой не коснется груди белоснежной.
Подумать только: сумрак полный
Я озарить могу огнем;
Могу бушующие волны
Разрезать парусным конем.
Могу без трепета сомнений
Свершить наукой чудеса:
И голубые небеса
Опутать сетью вычислений.
Систему новую могу
Измыслить я; в своем мозгу
Решить проблему мировую…
Но не пойму я одного:
Запросов сердца моего,
Его загадку роковую.
Где жить? Во тьме каких ночей
Укрыть заплаканные очи?
Мое отчаянье мрачней,
Чем сумрак ночи,
Где умереть? В волнах каких
Мне потопить избыток горя?
Оно мятежней волн морских
И глубже моря.
Куда бежать? в какую даль?
Надежды призраку не верьте!
В душе живущая печаль —
Сильнее смерти.
В полях и в лесу обнаженном
Ложатся снега пеленой,
И в сердце моем истомленном
Повеяло также зимой.
С собою умчало ненастье
Последние листья берез,
И также недолгое счастье
Порыв урагана унес.
На юг из холодного края
Певцов улетает семья,
И также меня покидая,
Любовь отлетела моя.
Помнишь ты вон то светило,
Как оно во тьме ночей
С нашей комнаты очей
Любопытных не сводило?
Как смеялись мы над ним,
Над его гримасой постной,
Надоедливо несносной,
Полны счастием своим?
И припомнив то, что было
И навеки отошло —
То же самое светило
Надо мной смеется зло.