Посвящ. В.М.Ф.
Вот он стоит, в блестящем ореоле,
В заученной, иконописной позе.
Его рука протянута к мимозе,
У ног его цитаты древних схолий.
Уйдем в мечту! Наш мир — фата-моргана,
Но правда есть и в призрачном оазе:
То — мир земли на высоте фантазий,
То — брат Ормузд, обнявший Аримана!
Все бездонней, все безмерней,
Недоступней глубина,
Но, как свет звезды вечерней,
Светят водоросли дна.
Плотны синие преграды,
Обступили взгляды рыб.
Словно знают, словно рады,
Что еще пловец погиб.
Но на родине чудовищ
Посреди живых цветов
Не ищу морских сокровищ
И жемчужных слизняков.
Томно-мятежный
Сдержанный трепет
Руки нам свяжет;
Радостной дрожью
Губы нам сцепит;
Заповедь божью
Вкрадчиво-нежный
Внутренний лепет
Тайно доскажет;
В дали безбрежной
Слитою с ложью
Правду покажет;
Образы — снежной
Статуей — слепит, —
И, безнадежный,
Дух наш к подножью
Призрака ляжет!
Видел я, над морем серым
Змей-Горыныч пролетал.
Море в отблесках горело,
Отсвет был багрово-ал.
Трубы спящих броненосцев,
Чаек парусных стада
Озарились блеском грозным
Там, где зыблилась вода.
Сея огненные искры,
Закатился в тучу Змей;
И зажглись румянцем быстрым
Крылья облачные фей.
Когда мы бывали
Томительно сцеплены
(Губы, и руки,
И груди, и плечи),
Изнемогая
В сладостной муке, —
Кем-то затеплены,
Строгие свечи —
Отсветы рая —
В небе мерцали
Перед иконами,
Ангелы пели
Гимны хвалений
За небосклонами,
И нежились тени,
Как в девичей постели,
Над полями зелеными.
Высока гора Кунак на Юге,
Я вижу ее.
Высока гора Кунак на Юге,
Я смотрю на нее.
Яркий блеск над горой на Юге,
Я дивлюсь на него.
Солнце блестит на облаках на Юге,
Я любуюсь на блеск.
Смотри на цвета над горой на тучах,
Я смотрю на Юг.
Смотри, как черна гора под тучей,
Я поеду на Юг!
С шумом на белые камни
Черные волны находят,
Мерно вставая рядами,
Пенные головы клонят.
Море ночное — из дали
Вал за валами торопит,
Белые камни — телами
Мертвых воителей кроет.
Морем упорным, полночным
Властвует дух-разрушитель.
С шумом покорным, немолчным
Волны идут на погибель.
Людское море всколыхнулось,
Взволновано до дна;
До высей горных круч коснулась
Взметенная волна,
Сломила яростным ударом
Твердыни старых плит, —
И ныне их теченьем ярым
Под шумы бури мчит.
Растет потоп… Но с небосвода,
Приосеняя прах,
Как арка радуги, свобода
Гласит о светлых днях.
Отдамся ль я случайному наитью,
Сознательно ль — кую и правлю стих —
Я все ж останусь телеграфной нитью,
Протянутой в века из дней моих!
И я смотрю, раскрыв с усильем веки
Мечты, уставший, словно слабый глаз,
В грядущее! — как некогда ацтеки
Смотрели в мир, предчувствуя в нем нас.
Клеврет журнальный, аноним,
Помощник презренный ничтожного бессилья,
Хвалю тебя за то, что под враньем твоим
Утаена твоя фамилья!
С бесстыдством страх стыда желая согласить,
Ты доказал, вдвойне кривнув душою,
Что если рад себя бесчестить под рукою,
То именем своим умеешь дорожить.
Встав, прошумят и сгибнут города,
Пройдут и в бездну канут поколенья,
Просторы вод иссякнут без следа,
И станут басней вольные растенья,
Заполнив степи, горы, глубь морей,
Весь шар земной, что стал для жизни тесен,
По завоеванной планете всей
Единый город выступит, как плесень.
Когда над городом сквозь пыль поют
Глухие сны лимонного заката,
И торсы дряблые сквозь тень снуют, —
В зачахлом сквере жалкая заплата.
Вновь ненавистны мне и дом и труд,
Мечта опять знакомой злобой сжата;
Над дряхлым миром я вершу свой суд,
И боль моя — за ряд веков расплата.
Луна в облаках — далека, хороша.
Челнок неподвижен в кустах камыша.
Дробятся лучи в неспокойной реке.
Задумчиво кто-то сидит в челноке.
Сияет венец вкруг холодной луны.
Чьим стоном нарушен покой тишины?
В таинственных далях, как утром, светло.
Чу! кто-то рыдает… упало весло…
Серафимов вереницы
Наше ложе окружили.
Веют в пламенные лица
Тихим холодом воскрылий.
Серафимы полукругом
Наклонились к изголовью;
Внемлем с радостным испугом
Неземному славословью.
Реют лики светлым дымом,
И крылами гасят свечи,
И кропят дождем незримым
Наши огненные плечи.
Есть для избранных годы молчания.
Они придут —
И осудят былые желания…
О, строгий суд!
Но томленье о благе единственном
Не явит нам,
Как пройти переходом таинственным
К иным мечтам.
В лабиринте блуждая, бессильные,
Собьемся мы,
И заманят нас в глуби могильные
Соблазны тьмы!
Черный лес луной пронизан,
Светом озарен —
Я томлюсь от жажды жизни,
Я дрожу сквозь сон.
Бледных духов вереница
Реет над землей —
Черный лес луной пронизан,
Мертвою луной.
В этом странном мире веток
Жил когда-то я,
Черный лее пронизан светом,
Светом бытия.
15 октября 1896
Не дремлют тени,
Не молкнет сад;
Слова сомнений —
Созвездий взгляд!
Пусть ропщут струи,
Пусть плачет пруд, —
Так поцелуи,
Прильнув, солгут!
Пусть, глянув, канет
В аллее свет, —
Мелькнув, обманет
Любви обет!
И пусть в истоме
Трепещешь ты, —
Все бледно, кроме
Одной мечты!
Черной полоскою крест
Тонет в темнеющем фоне;
На голубом небосклоне
Сонм зажигается звезд.
Символ любви человека
Что, с обаяньем своим!
Перед глаголом святым,
Данным вселенной от века!
Так не потерей зови,
Что опочило в покое!
То уступает земное
Звездам небесной любви.
Солнце сквозь деревья
сыплет пылью золотой.
Белый, тощий месяц
в бледном небе сам не свой.
Словно желтый веер,
нив раскрыт широкий круг.
Где-то косы точат,
свежим сеном веет луг.
Тучки в небе дремлют,
час заката недалек…
Чу! запел протяжно
пастуший рожок,
4–6 июля 1910
Есть что-то позорное в мощи природы,
Немая вражда к лучам красоты:
Над миром скал проносятся годы,
Но вечен только мир мечты.
Пускай же грозит океан неизменный,
Пусть гордо спят ледяные хребты:
Настанет день конца для вселенной,
И вечен только мир мечты.
Июль 1896
Крым