Могучий хор устал за длинною обедней…
Пропели мы обряд богатых похорон,
Под сводами гремя, растаял звук последний,
И медленно гудит унылый перезвон.
С печальным пением пошли мы по дороге.
За нами катафалк торжественно плывет.
В снегу, иззябшие, скользят и вязнут ноги,
И мрачно мы поем, толпой идя вперед.
Колокольчики-бубенчики звенят,
Простодушную рассказывают быль…
Тройка мчится, комья снежные летят,
Обдает лицо серебряная пыль!
Нет ни звездочки на темных небесах,
Только видно, как мелькают огоньки.
Не смолкает звон малиновый в ушах,
В сердце нету ни заботы, ни тоски.
Моя жизнь — это бурная ночь на волнах.
Берег наш, отделенный проливом,
Я оставил и плыл, прочь откинувши страх,
Плыл от тех, кто страдает, к счастливым.
Что за буря была! Погибал я в борьбе,
Замирала душа в моем теле!
И спасала меня лишь мечта о тебе:
Предо мной твои очи блестели.
Мне казалось, что там, на другом берегу,
Ты условный огонь засветила
— Ты скажи-ка, оборванец молодой,
Кто ты родом? Да откуда? Как зовут?
Из ученых ты, крестьянин ли простой?
Есть ли братья, есть ли сестры, где живут?
Да еще скажи, с кем дружбу ты водил?
Холостой ли аль жену себе ты взял?
В час полночный кто-зачем к тебе ходил?
С кем ты вместе злое дело затевал?
— Я скажу вам, ничего не утаю:
Род старинный мой теряется во мгле,
Ночи мои, ночи!.. Как вы молчаливы!
Темная — как вы же — ночь в душе моей.
Мысли словно звезды блещут горделиво,
Золотым узором загораясь в ней.
Спит как зверь усталый этот мир проклятый,
Вечно мне враждебный… Чужд я для него.
В комнате унылой, тишиной обятой,
Я и мои мысли — больше никого!
И на тучах скорби как лучи заката
Нет, я не с вами: своим напрасно
И лицемерно меня зовете.
Я ненавижу глубоко, страстно
Всех вас: вы — жабы в гнилом болоте!
Я появился из пены моря,
Волной к вам брошен со дна пучины:
Там кровь и слезы, там тьма и горе,
Но слезы — перлы, а кровь — рубины!
Начало утрени давно уже пропето.
Сияет храм в лучах бесчисленных огней;
Сквозь окна узкие струятся на людей
Неясные лучи румяного рассвета.
Бледнеет темнота. Плывет волною зыбкой
Больших колоколов могучий разговор.
Вдали идет заря и светлою улыбкой
Сгоняет мрак ночной и гасит звезд узор.
Благоуханное несется в купол пенье.
Толпа с надеждою стекается во храм…
Мне снилось поле. Оно кругом
Покрыто было травою сочной.
И ветер влажный страны полночной
Шептался с полем, обятым сном.
Могучий ливень едва прошел,
Омыл он травы, хлеба, березы…
На листьях всюду блестели слезы,
Смеялось небо, холмы и дол.
Дышал привольем родимый край,
Насыщен воздух был ароматом,
Каждый вечер, только солнышко зайдет —
Из тюрьмы несется голос молодой.
Что за голос! Что за песни он поет,
Этот юноша с кудрявой головой!
Он высок и строен, гибок как лоза,
В арестантской куртке — смотрит королем.
Гордо блещут, усмехаются глаза,
Грива львиная, а голос — точно гром!
В пятый раз уж попадает он сюда:
Только выйдет — и опять ведут назад.
Я — гулкий медный рев, рожденный жизни бездной,
Злой крик набата я!
Груб твердый голос мой, тяжел язык железный,
Из меди — грудь моя!
И с вашим пением не может слиться вместе
Мой голос: он поет
Обиду кровную, а сердце — песню мести
В груди моей кует!
Вы сказались, безсонныя ночи!
Вы сказались, душевныя муки!
Загораются злобою очи,
Опускаются сильныя руки…
Вы сказалися, жгучия слезы,
Что мочили мое изголовье!
Отлетели заветныя грезы
И сгорело былое здоровье…
Вы сказались, бессонные ночи!
Вы сказались, душевные муки!
Загораются злобою очи,
Опускаются сильные руки…
Вы сказалися, жгучие слезы,
Что мочили мое изголовье!
Отлетели заветные грезы,
И сгорело былое здоровье…
Ржавый ключ как будто зверь
Мой замок грызет сурово,
И окованную дверь
Затворили на засовы.
В круглой башне я сижу.
Сверху — тусклое оконце:
Из потемок я гляжу,
Как сияет в небе солнце.
Закипела в сердце кровь…
Я идти сбирался в даль,
И пошли со мной — Любовь,
Дружба, Радость и Печаль.
Три подруги гнали прочь
Молчаливую как ночь,
Нелюбимую Печаль, —
Но меня ей было жаль…
И неслышною стопой,
В отдалении, она
Некрасива песнь моя —
Знаю я!
Не похож я на певца:
Я похож на кузнеца.
Я для кузницы рожден,
Я — силен!
Пышет горн в груди моей:
Не слова, а угли в ней!
Песню молотом кую,
Утром зорька молодая
По-над морем занималась…
Море синее, вздыхая,
На нее залюбовалось…
Зорька с тучками играла,
Море рделось в отдаленье
И волнами целовало
Алой зорьки отраженье.
Пробудившемуся морю
Воспевать хотелось зорю,
Ну, товарищи, должны разстаться мы:
Выпускают вас из матушки-тюрьмы.
Вам теперь — на волю-вольную лететь,
Мне — за крепкою решеткою сидеть.
Жаль — послал-бы я поклоны, да, ей-ей,
Уж давно лишился близких и друзей;
Хоть любил когда-то жарче я огня,
Да теперь уже забыли про меня.
Поклонитесь вольной-воле, да ветрам,
Всем поволжским златоглавым городам,
Ну, товарищи, должны расстаться мы:
Выпускают вас из матушки-тюрьмы.
Вам теперь — на волю-вольную лететь,
Мне — за крепкою решеткою сидеть.
Жаль — послал бы я поклоны, да, ей-ей,
Уж давно лишился близких и друзей;
Хоть любил когда-то жарче я огня,
Да теперь уже забыли про меня.
Поклонитесь вольной-воле, да ветрам,
Всем поволжским златоглавым городам,
Спит море предо мной… А я на берегу
Сижу и жду, печальный и угрюмый.
Жду ветра я: расстаться не могу
С давно созревшею, взлелеянною думой.
Мне посылает даль безбрежная привет,
А ветра нет и нет!
Готов уж мой челнок, готов и парус мой,
Волна житейская приходит и отходит.
И вера теплится в душе моей живой,
Серебристый ручей,
Меж лугов и полей
Я безпечно бежал
И на солнце играл.
Был свободен мой путь
Под сиянием дня,
Но сдавили мне грудь
И поймали меня.
Серебристый ручей,
Меж лугов и полей
Я беспечно бежал
И на солнце играл.
Был свободен мой путь
Под сиянием дня,
Но сдавили мне грудь
И поймали меня.
Нас давят! Лежим мы века,
Закованы в тяжкий гранит!..
Гнетут нас и тьма, и тоска;
Не знаем, как солнце горит…
Всегда мы тоскуем о нем…
Живит нас о солнце печаль:
Мы злым засверкали огнем,
И сделались тверды как сталь!..