Из английской народной поэзии
Робин-Бобин
Кое-как
Подкрепился
Натощак:
Съел теленка
Утром рано,
Двух овечек
И барана,
Съел корову
Возраст один у меня и у лета,
День ото дня понемногу мы стынем,
Небо могучего синего цвета
Стало за несколько дней бледно-синим.
Все же и я, и земля, мне родная,
Дорого дни уходящие ценим.
Вон и береза, тревоги не зная,
Нежится, греясь под солнцем осенним.
Свои стихи, как зелье,
В котле я не варил
И не впадал в похмелье
От собственных чернил.
Но четко и толково
Раскладывал слова,
Как для костра большого
Пригодные дрова.
Мальчишки, девчонки,
Гулять идём!
Светло на улице,
Как днём.Оставь свой ужин,
Оставь кровать.
Айда на улицу
Гулять.С гиком и свистом
Во двор выходи.
А если ты хмуришься,
Дома сиди.Вверх по стремянке,
Люди пишут, а время стирает,
Все стирает, что может стереть.
Но скажи, — если слух умирает,
Разве должен и звук умереть?
Он становится глуше и тише,
Он смешаться готов с тишиной.
И не слухом, а сердцем я слышу
Этот смех, этот голос грудной.
Владеет морем полная луна,
На лоно вод набросившая сети.
И сыплет блёстки каждая волна
На длинный берег, спящий в бледном свете.А кипарисы тёмные стоят
Над морем, не пронизаны лучами, —
Как будто от луны они таят
Неведомую ношу под плащами.
Он лежит в постели,
Дышит еле-еле.
Перед ним на стуле —
Капли и пилюли
И с водой,
И без воды,
За едой
И без еды,
Порошки
И банки,
Чистой и ясной свечи не гаси,
Милого, юного сына спаси.
Ты подержи над свечою ладонь,
Чтобы не гас его тихий огонь.Вот он стоит одинок пред тобой
С двадцатилетней своею судьбой.
Ты оживи его бедную грудь.
Дай ему завтра свободно вздохнуть.
Грянул гром нежданно, наобум —
Яростный удар и гул протяжный.
А потом пронесся легкий шум,
Торопливый, радостный и влажный.
Дождь шумел негромко, нараспев,
Поливая двор и крышу дома,
Шепотом смиряя буйный гнев
С высоты сорвавшегося грома.
Всё цветет по дороге. Весна
Настоящим сменяется летом.
Протянула мне лапу сосна
С красноватым чешуйчатым цветом.
Цвет сосновый, смолою дыша,
Был не слишком приманчив для взгляда.
Но сказал я сосне: "Хороша!"
И была она, кажется, рада.
Колышутся тихо цветы на могиле
От легкой воздушной струи.
И в каждом качанье негнущихся лилий
Я вижу движенья твои.Порою печальна, подчас безутешна,
Была ты чужда суеты
И двигалась стройно, неслышно, неспешно,
Как строгие эти цветы.
Мгновенный свет и гром впотьмах
Как будто дров свалилась груда…
В грозе, в катящихся громах
Мы любим собственную удаль.
Мы знаем, что таится в нас
Так много радости и гнева,
Как в этом громе, что потряс
Раскатами ночное небо!
Где вплотную, высок и суров,
Подступает к дороге бор, -
Ты увидишь сквозь строй стволов,
Словно в озере, дом и двор.
Так и тянет к себе и зовет
Теплым дымом домашний кров.
Не твоя ли здесь юность живет
За тремя рядами стволов?
Луна ушла. Её кочевья —
Меж серебристых, лёгких туч.
В туманный дол глядят деревья,
Как стадо ланей с горных круч.А здесь над домом в беспорядке
Толпятся гнутые стволы.
Уснувший тис колеблет складки
Своей одежды — полной мглы.
Человек ходил на четырех,
Но его понятливые внуки
Отказались от передних ног,
Постепенно превратив их в руки.
Ни один из нас бы не взлетел,
Покидая Землю, в поднебесье,
Если б отказаться не хотел
От запасов лишних равновесья.
По небу голубому
Проехал грохот грома,
И снова все молчит.
А миг спустя мы слышим,
Как весело и быстро
По всем зеленым листьям,
По всем железным крышам,
По цветникам, скамейкам,
По ведрам и по лейкам
В полутьме я увидел: стояла
За окном, где кружила метель,
Словно только что с зимнего бала,
В горностаи одетая ель.
Чуть качала она головою,
И казалось, что знает сама,
Как ей платье идет меховое,
Как она высока и пряма.
Нужна ли рифма, например?
Ведь нет же рифмы у Гомера.
А для чего стихам размер?
Пожалуй, можно без размера.Стихам не нужно запятых.
Им ни к чему тире и точки.
Не упразднить ли самый стих?
Но как считать мы будем строчки?
Луна осенняя светла,
Аллея дремлет кружевная.
Природа глухо замерла,
Предчувствуя, припоминая.
Шуршанье листьев, вздох лесной —
Последний отзвук летней неги…
Но всё бледнеет пред луной —
Как бы в мечтах о первом снеге.
У Кремля в гранитном Мавзолее
Он лежит меж флагов, недвижим.
А над миром, как заря алея,
Плещет знамя, поднятое им. То оно огромное — без меры,
То углом простого кумача
Обнимает шею пионера,
Маленького внука Ильича.
Горел костер под небом Крыма,
Стреляя звездами во тьму,
А мне смолистый запах дыма
Напомнил Горького в Крыму.Он слушал буйный шум прибоя
И треск обугленной коры.
И, верно, видел пред собою
Свои походные костры.
Апрель! Апрель!
На дворе звенит капель.
По полям бегут ручьи,
На дорогах лужи.
Скоро выйдут муравьи
После зимней стужи.
Пробирается медведь
Сквозь густой валежник.
Цветная осень — вечер года —
Мне улыбается светло.
Но между мною и природой
Возникло тонкое стекло.
Весь этот мир — как на ладони,
Но мне обратно не идти.
Еще я с вами, но в вагоне,
Еще я дома, но в пути.
В столичном немолкнущем гуде,
Подобном падению вод,
Я слышу, как думают люди,
Идущие взад и вперед.
Проходит народ молчаливый,
Но даже сквозь уличный шум
Я слышу приливы, отливы
Весь мир обнимающих дум.
Да будет мягким сердце, твердой — воля!
Пусть этот нестареющий наказ
Напутствием послужит каждой школе,
Любой семье и каждому из нас.
Как часто у тиранов на престоле
Жестоким было сердце, слабой — воля.