Ты пришло уже, небо туманное,
Ты рассыпалось мелким дождем,
Ты повеяло холодом, сыростью
В опечаленном крае моем.
Улетели куда-то все пташечки;
Лишь ворона, на голом суку
Сидя, жалобно каркает, каркает —
И наводит на сердце тоску.
Как же сердцу-то грустно и холодно!
Как же сжалось, бедняжка, в груди!
А ему бы все вдаль, словно ласточке,
В теплый край бы хотелось идти…
Не бывать тебе, сердце печальное,
В этих светлых и теплых краях,
Тебя сгубят под серыми тучами
И схоронят в холодных снегах.
Она была больна, а я не знал об этом!..
Ужель ни к ней любовь глубокая моя,
Ни память прошлого с его потухшим светом—
Ничто не вызвало, чтобы рука твоя
Мне написала весть о страхе и печали
Иль радость, что уже недуги миновали?
Ужель в твоем уме одно осталось—злоба?
За что? Не знаю я. Но вижу я, что ты
Не пощадишь во мне ни даже близость гроба,
Последних дней моих последние мечты.
Как это тяжело, когда б ты это знала!..
Как глухо мозг болит, от горя мысль устала…
8-9 февраля 1867
Когда настанет вечер ясный,
Люблю на берегу пруда
Смотреть, как гаснет день прекрасный
И загорается звезда,
Как ласточка, неуловимо
По лону вод скользя крылом,
Несется быстро, быстро мимо—
И исчезает… Смутным сном
Тогда душа полна бывает—
Ей как-то грустно и легко,
Воспоминанье увлекает
Ее куда-то далеко.
Мне грезятся иные годы,
Такой же вечер у пруда,
И тихо дремлющие воды,
И одинокая звезда,
И ласточка—и все, что было,
Что сладко сердце разбудило
И промелькнуло навсегда.
1841
Когда в часы святого размышленья
Мысль светлая в твой ум вдруг западет,
Чиста и пламенна, как вдохновенье,
Она тебя возвысит, вознесет;
Она недаром заронилась,
Как божество к тебе она,
Чудесной жизнию полна,
Из стран небесных ниспустилась.
Пусть говорят с улыбкою презренья:
Она есть плод обманутой мечты, —
Не верь словам холодного сужденья:
Они чужды душевной теплоты.
О! если с чувством мысль сроднилась,
Поверь, она не обольстит:
Она недаром заронилась
И святость истины хранит.
Среди океана
Лежала страна,
И были спокойны
Ее племена.
Под небом лазурным
Там пальмы росли
На почве обильной
Прекрасной земли.
Беспечны и вольны
Там были отцы,
И жены, и дети,
И мужи-бойцы.
Пришли европейцы:
Земля им нужна -
И стали туземные
Гнать племена.
И всех истребили, -
Последний бежал,
В лесах проскитался,
Без вести пропал.
Нет даже преданий!
Прошло время то,
И как оно жило -
Не знает никто.
И знаем мы только:
Теперь его нет!
Зачем оно было?
Кто даст мне ответ?
Молю тебя, святое бытие,
Дай силу мне отвергнуть искушенья
Мирских сует; желание мое
Укрыть от бурь порочного волненья
И дух омыть волною очищенья.
Дай силу мне трепещущей рукой
Хоть край поднять немого покрывала,
На истину надетого тобой,
Чтобы душа, смиряясь, созерцала
Величие предвечного начала.
Дай силу мне задуть в душе моей
Огонь себялюбивого желанья,
Любить, как братьев, как себя, — людей,
Любить тебя и все твои созданья. —
Я буду тверд под ношею страданья.
Тихо в моей комнатке,
И кругом все спит,
Свечка одинокая
Предо мной горит.
Посмотрю ль в окошечко—
Все темно кругом,
Не видать и улицы
В сумраке ночном.
Звездочки попрятались,
На небе темно,
Тучами подернулось
Черными оно.
Ветер воет жалобно
Под моим окном,
И метель суровая
Все стучит по нем.
Страшно мне смотреть туда,
В сумрачную даль,
И ложится на душу
Тайная печаль.
Тихо в моей комнатке,
И кругом все спит,
Свечка одинокая
Предо мной горит.
<Конец 1839>
Полуднем жарким ухожу я
На отдых праздный в темный лес
И там ложусь, и все гляжу я
Между вершин на даль небес.
И бесконечно тонут взоры
В их отдаленье голубом;
А лес шумит себе кругом,
И в нем ведутся разговоры:
Щебечет птица, жук жужжит,
И лист засохший шелестит,
На хворост падая случайно,—
И звуки все так полны тайной...
В то время странным чувством мне
Всю душу сладостно обемлет;
Теряясь в синей вышине,
Она лесному гулу внемлет
И в забытьи каком-то дремлет.
Когда ты, грустная, слезу стерев с ресницы,
Задумчиво глядишь на прошлый путь,
Не видишь в будущем ни проблеска зарницы
И ищешь день убить бы как-нибудь:
Ведь я сочувствую тебе, и мне обидно,
Что жить тебе так страшно тяжело,
А между тем, мой друг, и самому мне стыдно,
Насколько жить мне вольно и светло!
Печален я теперь; но вдруг шипучей влагой
Иль улицы движеньем увлечен,
Я полон становлюсь разгульною отвагой
И в эту жизнь младенчески влюблен.
Опять знакомый дом, опять знакомый сад
И счастья детские воспоминанья!
Я отвыкал от них… и снова грустно рад
Подслушивать неясный звук преданья!
Люблю ли я людей, которых больше нет,
Чья жизнь истлела здесь, в тиши досужной?
Но в памяти моей давно остыл их след,
Как след любви случайной и ненужной!
А все же, здесь меня преследует тоска,—
Припадок безыменного недуга,
Все будто предо мной могильная доска
Какого-то отвергнутого друга…
1856
Бывают дни, когда душа пуста:
Ни мыслей нет, ни чувств, молчат уста,
Равно печаль и радости постылы,
И в теле лень, и двигаться нет силы.
Напрасно ищешь, чем бы ум занять, -
Противно видеть, слышать, понимать,
И только бесконечно давит скука,
И кажется, что жить - такая мука!
Куда бежать? чем облегчить бы грудь?
Вот ночи ждешь - в постель! скорей заснуть!
И хорошо, что стало все беззвучно...
А сон нейдет, а тьма томит докучно!
«Страдай и верь, — сказало провиденье,
Когда на жизнь поэта воззвало, —
В твоей душе зажжется вдохновенье,
И дума рано омрачит чело,
И грустно ты пройдешь в земной юдоли,
Толпа все дни несносно отравит,
Но мысли светлой, благородной воли
В тебе никто ничем не укротит,
И ты с презреньем взглянешь на страданья,
Толпе грозящим словом прогремишь,
Погибнешь тверд и полон упованья
И песнь свою потомству завестишь».
Небо в час дозора
Обходя, луна
Светит сквозь узора
Мерзлого окна.
Вечер зимний длится;
Дедушка в избе
На печи ложится
И уж спит себе.
Помоляся богу,
Улеглася мать;
Дети понемногу
Стали засыпать.
Только за работой
Молодая дочь
Борется с дремотой
Во всю долгу ночь,
И лучина бледно
Перед ней горит.
Все в избушке бедной
Тишиной томит;
Лишь звучит докучно
Болтовня одна
Прялки однозвучной
Да веретена.
Природа зноем дня утомлена
И просит вечера скорей у бога,
И вечер встретит с радостью она,
Но в этой радости как грусти много!
И тот, кому уж жизнь давно скучна,
Он просит старости скорей у бога,
И смерть ему на радость суждена,
Но в этой радости как грусти много!
А я и молод, жизнь моя полна,
На радость мне любовь дана от бога,
И песнь моя на радость мне дана,—
Но в этой радости как грусти много!
Когда сижу я ночью одиноко
И образы святые в тишине
Так из души я вывожу глубоко,
И звонкий стих звучит чудесно мне,—
Я счастлив! мне уж никого не надо.
Весь мир во мне! Создание души
Самой душе есть лучшая отрада,
И так его лелею я в тиши…
И вижу я тогда, как дерзновенно,
Исполнен мыслью, дивный Прометей
Унес с небес богов огонь священный
И в тишине творит своих людей…
14 декабря 1841
Отравляясь никотином,
Отравляясь алкоголем,
С неизвестным господином
Ехал я ричмондским полем.
На вершине омнибуса
Мы молчали — не по ссоре,
А затем, что оба — вкуса
Не нашли мы в разговоре.
Мы молчали всю дорогу,
Все, что в мыслях — было скрыто,
И лошадки понемногу
Доплелись до Гаммерсмита.
Тут мы слезли. Он лукаво
Улыбнулся, но без гнева, —
И пошел себе направо,
Я пошел себе налево.
Мой друг, тебе хотел бы я
Сказать, что душу мучит;
Я знаю, исповедь моя
Тебе ведь не наскучит.
Да только лишь сказать хочу,
Как вдруг в лице я вспыхну,
Займется дух, и я молчу
И головой поникну.
А все бы я сказал тебе:
Люблю иль ненавижу,
Как я не верую судьбе,
Как мало в жизни вижу;
Да стыдно жаловаться мне,
А в том, что как-то чудно
Живет в душевной глубине,
Мне высказаться трудно,
Свисти ты, о ветер, с бессонною силой
Во всю одинокую ночь,
Тоску твоей песни пустынно-унылой
Еще я берусь превозмочь.
Я стану мечтать величаво и стройно
Про будущность нашей страны,—
В доверчивой мысли светло и спокойно,
Мне делом покажутся сны.
Я вспомню о прошлом, о жизни сердечной,
Таинственном шепоте дев,
И детской дремотой забудусь беспечно
Под твой похоронный напев.
1859
Выпьем, что ли, Ваня,
С холода да с горя;
Говорят, что пьяным
По колено море.
У Антона дочь-то -
Девка молодая:
Очи голубые,
Славная такая!
Да богат он, Ваня!
Наотрез откажет,
Ведь сгоришь с стыда, брат,
Как на дверь укажет.
Что я ей за пара? -
Скверная избушка!..
А оброк-то, Ваня?
А кормить старушку?
Выпьем, что ли, с горя!
Эх, брат! да едва ли
Бедному за чаркой
Позабыть печали!
Смеркаться начинает,
Уж звезды надо мной, —
И вот мы подезжаем
К заставе городской.
Дома стоят рядами,
Огонь мелькает в них, —
И стук от экипажей
Несется с мостовых.
Вся скука городская
Приходит мне на ум,
И как гнетет здесь душу
Забот вседневных шум.
Скорей! насквозь чрез город,
Ямщик, скачи же ты:
Там — снова бесконечность
И вольный мир мечты.