Facиam ut mеи mеmиnеrиs
Тебе, который с юных дней
Меня хранил от бури света,
Тебе усердный дар беспечного поэта —
Певца забавы и друзей.
Тобою жизни обученный,
Питомец сладкой тишины,
Я пел на лире вдохновенной
Мои пророческие сны,—
И дружба кроткая с улыбкою внимала
Струнам, настроенным свободною мечтой;
Умом разборчивым их звуки поверяла
И просвещала гений мой!
Она мне мир очарованья
В живых восторгах создала,
К свободе вечный огнь в душе моей зажгла,
Облагородила желанья,
Учила презирать нелепый суд невежд
И лести суд несправедливый:
Смиряла пылкий жар надежд
И сердца ранние порывы.
И я душой не изменил
Ее спасительным стараньям:
Мой гений чести верен был
И цену знал благодеяньям!
Быть может, некогда твой счастливый поэт,
Беседуя мечтой с протекшими веками,
Расскажет стройными стихами
Златые были давних лет;
И, вольный друг воспоминаний,
Он станет петь дела отцов:
Неутомимые их брани
И гибель греческих полков.
Святые битвы за свободу
И первый родины удар
Ее громившему народу,
И казнь ужасную татар.
И оживит он — в песнях славы —
Славян пленительные нравы:
Их доблесть на полях войны,
Их добродушные забавы
И гений русской старины
Торжественный и величавый!
А ныне — песни юных лет,
Богини скромной и веселой,
Тебе дарит рукой не смелой
Тобой воспитанный поэт!
Пускай сии листы, в часы уединенья,
Представят памяти твоей
Живую радость прошлых дней,
Неверной жизни обольщенья
И страсти ветренных друзей;
Здесь все, чем занят был счастливый дар поэта,
Когда он тишину боготворил душой,
Не рабствовал молве обманчивого света
И пел для дружбы молодой!
Благодарю вас за цветы:
Они священны мне; порою
На них задумчиво покою
Мои любимые мечты;
Они пленительно и живо
Те дни напоминают мне,
Когда на воле, в тишине,
С моей Каменою ленивой,
Я своенравно отдыхал
Вдали удушливого света,
И вдохновенного поэта
К груди кипучей прижимал!
И ныне с грустию утешной,
Мои желания летят
В тот край возвышенных отрад
Свободы милой и безгрешной.
И часто вижу я во сне:
И три горы, и дом красивый,
И светлой Сороти извивы
Златого месяца в огне,
И там, у берега, тень ивы —
Приют прохлады в летний зной,
Наяды полог продувной;
И те отлогости, те нивы,
Из-за которых вдалеке,
На вороном аргамаке,
Заморской шляпою покрытый;
Спеша в Тригорское, один —
Вольтер и Гете и Расин —
Являлся Пушкин знаменитый;
И ту площадку, где в тиши
Нас нежила, нас веселила
Вина чарующая сила —
Оселок сердца и души:
И все божественное лето,
Которое из рода в род,
Как драгоценность, перейдет,
Зане Языковым воспето!
Златые дни! златые дни!
Взываю к вам и где ж они?
Теперь не то: с утра до ночи
Мир политических сует
Мне утомляет ум и очи,
А пользы нет, и славы нет!
Скучаю горько и едва ли
К поре, ко времени, пройдут
Мои учебные печали
И прозаический мой труд.
Но что бы ни было — оставлю
Незанимательную травлю
За дичью суетных наук,—
И, друг природы, лени друг,—
Беспечной жизнью позабавлю
Давно ожиданный досуг.
Итак, вперед молюся Богу,
Да Он меня благословит,
Во имя Феба и Харит,
На православную дорогу;
Да мой обрадованный взор
Увидит вновь, восторга полный,
Верхи и скаты ваших гор,
И темный сад, и дом, и волны!
Синее влажного ветрила
Над Волгой туча проходила;
Ревела буря; ночь была
В пучине зыбкого стекла;
Порой огонь воспламенялся
Во тьме потопленных небес;
Шумел, трещал прибрежный лес
И, словно Волга, волновался.
«Гремят и блещут небеса;
Кипит отвага в сердце нашем!
Расправим, други, паруса
И бодро веслами замашем!
Не чуя страха средь зыбей,
Душой не слушаясь природы,
Мы бьемся как-то веселей
При диком вое непогоды!
«В лесах, в ущельях наши дни
Всегда свободны, беззаботны;
Как туча, сумрачны они,
Зато, как туча, быстролетны!
Гремят и блещут небеса;
Кипит отвага в сердце нашем!
Расправим. Други, паруса
И бодро веслами замашем!»
Такая песня раздавалась
На скате волжских берегов,
Где своевольных удальцов
Станица буйная скрывалась.
Заране радуясь душой,
Они сбирались на разбой;
Как пчелы, шумно окружали
Продолговатые ладьи,
И на ревущие струи
Их дружно с берега сдвигали.
Могучи духом и рукой,
Закон и казни презирая,
Они пленительного края
Давнишний рушили покой:
Не раз пожары зажигала
В соседних селах их рука;
Не раз бурливая река
Погонь за ними не пускала,
И жертвы мести роковой
Непобедимою волной
На дно песчаное бросала.
Многоречивая молва
Об них далеко говорила;
Уму несмелому их сила
Казалось даром волшебства;
Их злочестивые слова,
Их непонятные деянья,
Угрозы, битвы, предсказанья
Пугали старцев и младых;
Им жены с трепетом дивились,
И прослезались, и крестились,
Рассказы слушая о них.
Прими ты мой поклон заздравный!
Тебе, возвышенный поэт
И совопросник достославный,
Желаю много, много лет
Стихом и прозой красоваться,
И цвесть красою чистых дел!
Враги ж твои да сокрушатся
Все, все — и тот, который смел,
В своем неведении глупом,
В разгаре чувств, в кипеньи слов,
Провозгласить бездушным трупом
Русь наших умных праотцов.
Несчастный книжник! Он не слышит,
Что эта Русь не умерла,
Что у нее и сердце дышит,
И в жилах кровь еще тепла;
Что, может быть, она очнется
И встанет заново бодра!
О! как любезно встрепенется
Тогда вся наша немчура:
Вся сволочь званых и незваных,
Дрянных, прилипчивых гостей,
И просветителей поганых,
И просвещенных палачей!
Весь этот гнет ума чужого
И этот подлый, гнусный цех,
Союзник беглого портного,
Все прочь и прочь! Долой их всех!
Очнется, встанет Русь и с бою
Свое заветное возьмет!
Да уничтожатся тобою
И общий наш недоброхот,
Творец бессмыслиц вопиющих,
Он, тот преследователь блох,
Явлений сущих и со-сущих,
Тот юморист-идеолог,
Всегда водяный и туманный,
Почтенный сеятель клевет,
Начальник шайки бесталанной;
И он, и весь его совет,
И нечестивый и беспутный,
И вся заморская их гиль,
Все пропади, как бред минутный,
Как мерзкий сон, как сор и пыль!
А ты надежно правде следуй,
Востоку пламенно служи,
Своенародность проповедуй
И низлагай успехи лжи!..
И будь всегда ты неизменен
И дорог общине своей,
И беспощадно дерзновенен
На немцев, б детей!
Когда в моем уединенье
Не существует ни гроша,
Грустит мое воображенье
И то же делает душа;
Когда у Господа — финансов
Я умилительно прошу
И ни студенческих романсов,
Ни важных песен не пишу;
Сии минуты роковые,
В их безотрадной тишине,
Напоминают часто мне
Кармана радости былые,
И вдохновение, и вас;
Я не забыл, как мой Пегас,
Слуга живой и неизменной,
Необходимости служил —
И мне отраду приносил
От доброты незаслуженной!
О! сильно чувствует поэт!
В душе, лишь гению послушной,
Притворства нет, и лести нет,
И нет надежды малодушной.
Неблагодарность все века
Открыто славилася в мире
И в одеянье бедняка,
И в императорской порфире,—
И свет таков, каков он был.
Но в длинных летописях света
Скажите: кто же находил
Неблагодарного поэта?
Один, с поникшей головой,
В моем приюте одиноком,
Сижу в молчании глубоком
И в светлый час, и в час ночной —
Мечты чуть живы, не играют,
И часто с утра до утра
По Дерпту целому летают
Искать бумажного добра —
И ничего не обретают!
Без денег с немцами — беда:
Они приятны для досугов,
Но их приятность никогда
Не лечит денежных недугов!
Но вы, которые ко мне —
За что, не знаю — благосклонны…
У вас мой дух неугомонный,
Как на родимой стороне,
Отраду чистую находит;
Не к вам ли, скучная порой,
С непринужденною тоской
Моя поэзия приходит?
О, будьте духу моему
Благотворителем, как были —
И то, и то, и то ему
Простите — если не простили!
Прощай надолго, милый мой;
Да Провидением хранимый,
Ты возвратишься невредимый
На пользу родине святой!
Да жар возвышенных желаний
В тебе мужает и растет
Среди классических работ
На светлом поприще познаний!
Да там, откуда с давних пор
Надежд питомцы дорогие,
России книжники младые,
Вывозят ей лишь тлен и вздор,
Туман шального мудрованья,
Глухую спесь, немилость к нам
И знаменитые прозванья
Своих учителей,— да там
В стране наук правдиво-гордой
Служа Каменам и добру,
Не окрестится в немчуру
Твой дух деятельный и твердой,—
Но жадный творческих трудов,
Но полный силы своенравной,
Сберет сокровища веков,
И посвятит их православно
Богам родимых берегов!
Прощай! Когда-то наша младость
Цвела роскошно, милый мой;
Гуляли мы рука с рукой,
Учились вместе, жизни сладость
Мы пили чашею одной.
И что ж? Как призрак сладострастья,
Пора безоблачного счастья,
Всегда любимая душой
Исчезла вмиг; но ты с собой
Возьмешь под небеса чужие
Воспоминанья золотые
Про мир возвышенных сует,
Про наслажденья удалые,
Про шум и песни прошлых лет.
И в час раздумья и досуга
Мечта волшебною рукой,
Как наяву, перед тобой
В картине пестрой и живой
Поставит недруга и друга;
Тебя восторги обоймут,
И взор филолога угрюмой
Развеселится ясной думой —
И закипит ученый труд!
И
Мне очень жаль, что я сегодня
У вас обедать не могу.
(Как христианин, я не лгу
На случай праздника Господня).
Теперь мне скучная пора:
Я занят письмами большими;
Еще с вчерашнего утра
Сижу задумчиво над ними,
А все не вижу им конца.
Нельзя ж оставить без ответа
От Киселева письмеца
И от приятелей привета?
Итак — надеюся, что вы
Мне одолжите извиненье
В не очень важном прегрешенье
Не очень важной головы!
ИИ
Как цвет небесного эфира,
Как безмятежная луна,
Моя поэзия ясна.
Но суете земного мира
Порой покорна и она.
Пускай божественного света
Восторги сладостны уму
Самолюбивого поэта:
Он все не бог, и все ему
Нужна подлунная монета —
Удел не славный, не святой!
Но так судьба определила,
И все мы ходим под судьбой.
Вы понимаете в чем сила!
Благодарю — и Бог со мной.
ИИИ
В последний раз в семестре этом —
Пускай за деньги — так и быть —
Я притворяюся поэтом
И вас могу благодарить;
Не раз, не два вы прогоняли
Мои карманные печали
И тайным подвигом добра
И дух и здравие пера
Певцу-студенту оживляли.
Все слава Богу — мне пора
Скакать дорогой к Петрограду:
Найду там братскую отраду,
Найду поэтов и друзей;—
Но, верьте богу вдохновенья,
Я не забуду здешних дней,
И вашего благотворенья,
И благодарности моей!
Море ясно, море блещет;
Но уже то здесь, то там
Тень налетная трепещет,
Пробегая по зыбям;
Вдруг поднимутся и хлынут
Темны водные струи,
И высоко волны вскинут
Гребни белые свои,
Буря будет, тучи грянут,
И пучина заревет.
Рыбаки проворно тянут
Невод на берег из вод.
Грузно! Что ты, сине море,
Дало им за тяжкий труд?
Много ты в своем просторе
Водишь рыб и всяких чуд;
Много камней самоцветных,
Жемчугов и янтарей,
Драгоценностей несметных,
Соблазняющих людей,
В роковой твоей пучине
Бережет скупое дно.
Что ж ты, дало ль, море сине,
Рыбакам хоть на вино?
Невод вытащен. Немного
Обитателей морских.
От сокровищ бездны строгой
Нет подарков дорогих!
Вот лежит, блестя глазами,
Злой, прожорливый мокой
С костоломными зубами!
Вот огромный блин морской
Красноносый, красногубый,
С отвратительным хвостом!
Да скатавшегося в клубы
На раздолье волновом,
Воза с два морского copy,
И один морской паук;
А тащили словно гору,
А трудились сотни рук!
Море стихло, море ясно;
В хрустале его живом
Разыгрался день прекрасной
Златом, пурпуром, огнем,
Видом моря любоваться
Собралась толпа гостей,
Ей мешают наслаждаться
Рыбаки: бегут за ней
И канючат, денег просят:
Беднякам из бездны вод
Сети длинные выносят
Непитательный доход!
Да сохранит тебя великий русский Бог
На много, много лет. Ты сильно мне помог:
Уж ты смирил во мне презлую боль недуга:
Ту боль, которая и славный воздух юга,
И хитрости давно прославленных врачей,
И чашу и купель целительных ключей,
И все могущество здоровых впечатлений
Изящных стран и мест, и строгость соблюдений
Врачебного житья, и семь предлинных лет
Презрела. Ты прими заздравный мой привет!
Уже я стал не тощ, я и дышу вольнее,
И телом крепче я, и духом я бодрее,
И русская зима безвредно мне прошла!
Хвала тебе, моя сердечная хвала!—
И верь ты мне, ее ни мало не смущает,
Что вижу, слышу я, как тявкает и лает,
И воет на тебя и сесть тебя готов
Торжественный союз ученых подлецов!
Иди своим путем! Решительно и смело
Иди, не слушай их: возвышенное дело
Наук и совести им чуждо, им чужда
Святая чистота полезного труда,
Святая прямизна деятельности чистой.
Так что тебе вся злость, весь говор голосистой
Твоих врагов! Мой друг, в твоей груди жива
Честь долга твоего, ты чувствуешь права
Прекрасные, права живого просвещенья,
Созревшие в тебе! На все злоухищренья
Продажных, черных душ ты плюй, моя краса,
И выполняй свой долг и делай чудеса!
(В альбом А. А. Воейковой)
Мы бились мечами на чуждых полях,
Когда горделивый и смелый, как деды,
С дружиной героев искал я победы
И чести жить славой в грядущих веках.
Мы бились жестоко: враги перед нами,
Как нива пред бурей, ложилися в прах;
Мы грады и села губили огнями,
И скальды нас пели на чуждых полях.
Мы бились мечами в тот день роковой,
Когда, победивши морские пучины,
Мы вышли на берег Гензинской долины,
И встречены грозной, нежданной войной,
Мы бились жестоко: как мы, удалые,
Враги к нам летели толпа за толпой;
Их кровью намокли поля боевые,
И мы победили в тот день роковой.
Мы бились мечами, полночи сыны,
Когда я, отважный потомок Одина,
Принес ему в жертву врага-исполина,
При громе оружий, при свете луны.
Мы бились жестоко: секирой стальною
Разил меня дикий питомец войны;
Но я разрубил ему шлем с головою,—
И мы победили, полночи сыны!
Мы бились мечами. На память сынам
Оставлю я броню и щит мой широкой,
И бранное знамя, и шлем мой высокой,
И меч мой, ужасный далеким странам.
Мы бились жестоко — и гордые нами
Потомки, отвагой подобные нам,
Развесят кольчуги с щитами, с мечами,
В чертогах отцовских на память сынам.
Ты прав, мой брат, давно пора
Проститься мне с ученым краем,
Где мы ленимся да зеваем,
Где веселится немчура!
Я помню, здесь надежда славы
Меня пророком назвала,
Мне буйной младости забавы
Во блеск живой и величавый
Она волшебно облекла;
Здесь мне пленительно светила
Любовь, звезда счастливых дней,
И поэтическая сила
Огнем могущественным била
Из глубины души моей!
И где ж она и все былое?
Теперь, в томительном покое
Текут мои немые дни:
Несносно-тяжки мне они —
Сии подарки жизни шумной,
Летучей, пьяной, удалой,
Высокоумной, полоумной,
Вольнолюбивой и пустой!
Сии широкие досуги,
Где празднословящие други,
Нещадные, как Божий гнев,
Кипят и губят, яко пруги,
Трудов возвышенных посев!
Досадно мне! Теперь напрасно
Даюсь чарующим мечтам:
Они кружатся несогласно,
Им недоступен вечный храм
Моей владычицы прекрасной;
Так точно, в зимние часы,
Младой студент, окутан ромом,
Вотще кочует перед домом
Недосягаемой красы!
* *
Но — все проходит, все проходит!
Блажен божественный поэт:
Ему в науку мир сует
Разнообразный колобродит!
Надеюсь, жду: мою главу
Покинет лени сон печальной,
И снова жизнью достохвальной
Для музы песен оживу!
(Татьяне Дмитриевне)
В прозрачной мгле безмолвствует столица;
Лишь изредка на шум и глас ночной
Откликнется дремавший часовой,
Иль топнет конь, и быстро колесница
Продребезжит по звонкой мостовой.
Как я люблю приют мой одинокий!
Как здесь мила весенняя луна:
Сребристыми узорами она
Рассыпалась на пол его широкий
Во весь обем трехрамного окна!
Сей лунный свет, таинственный и нежный,
Сей полумрак, лелеющий мечты,
Исполнены соблазнов… Где же ты,
Как поцелуй насильный и мятежный,
Разгульная и чудо красоты?
Во мне душа трепещет и пылает,
Когда, к тебе склоняясь головой,
Я слушаю, как дивный голос твой,
Томительный, журчит и замирает,
Как он кипит, веселый и живой!
Или когда твои родные звуки
Тебя зовут — и, буйная, летишь,
Крутишь главой, сверкаешь и дрожишь,
И прыгаешь, и вскидываешь руки,
И топаешь, и свищешь, и визжишь!
Приди! Тебя улыбкой задушевной,
Обятьями восторга встречу я,
Желанная и добрая моя,
Мой лучший сон, мой ангел сладкопевной,
Поэзия московского житья!
Приди, утешь мое уединенье,
Счастливою рукой благослови
Труды и дни грядущие мои
На светлое, святое вдохновенье,
На праздники и шалости любви!
Помнишь ли, мой друг застольный,
Как в лесу, порою тьмы,
Праздник молодости вольной
Вместе праздновали мы?
Мы лежали, хмеля полны;
Возле нас горел костер;
Выли огненные волны
И кипели. Братский хор
Песни пел; мы любовались
На товарищей: они
Веселые разбегались
И скакали чрез огни.
В нас торжественно бурлила
Чародейственная сила
Первой, девственной любви;
Мы друг другу обясняли
Сердца тайные печали
И желания свои.
Помнишь ли, как нежно-пылки,
В честь Воейковой, потом
Пили, били мы бутылки
У пруда, перед костром?
Так я жил во время оно,
Здесь, в немецкой стороне,
Рассудительной, ученой
И когда-то милой мне;
А теперь тоске да лени
Хладнокровно предаю
Утро светлых вдохновений,
Юность добрую мою:
Не шумят мои досуги,
Не торопится мой труд…
И порой, как в мой приют
Загулявшиеся други
Ненароком забредут —
Молодцов любезных шайка
Станет в круг, середь двора,
Нашу праздность тешит свайка…
Право, славная игра!
Тяжкий гвоздь стойком и плотно
Бьет в кольцо; кольцо бренчит;
Вешний вечер беззаботно
И невидимо летит…
Поздно… Молча, круг удалый
Разойдется ради сна…
Помнишь ты? Ну, то ль бывало
Прежде, в наши времена?!
Покинул лиру ты. В обычном шуме света
Тебе не до нее. Я помню этот шум,
Я знаю этот шум. Он вреден для поэта:
Снотворно действует на ум!
Счастлив, кто убежал из светских наслаждений,
От городских забав, превратностей и смут
Далеко в тишь и глушь, в приволье вдохновений,
В душеспасительный приют.
Иди же ты в свои родимые долины,
На свежие луга поемных берегов,
Под тень густых ветвей, где трели соловьины,
Где лепетание ручьев.
Свобода и покой, хранители поэта,
Дадут твоей душе и бодрость, и простор,
И вдохновением, как было в прежни лета,
Светло заискрится твой взор.
И лиру ты возьмешь, проснется золотая
И снова запоет о жизни и любви,
И звуки полетят, красуясь и играя,
Живые, чистые твои!
Не медли, друг и брат. Судьбу твою решила
Поэзия. О! Будь же верен ей всегда:
Она одна тебе прибежище и сила,
Она твой долг, твоя звезда!
И что же на земле и сладостней и краше?
Дай руку мне! Восстань с возвышенным челом
И ради наших Муз, и ради дружбы нашей,
Явись на поприще твоем!
Явись и торжествуй, и славою своею
Обрадуй вновь Парнас и оживи меня!
Да многие певцы исчезнут перед нею,
Как снег перед лицем огня!
Несется тройка удалая,
Бренчат колеса, пыль столбом,
Из-под телеги вылетая,
Бежит за пыльным седоком.
Очам отрадная картина:
Волнуясь жатвой золотой,
Необозримая равнина
Вдали шумит передо мной.
Добро природы благосклонной
Готово — но зачем оно?
Его сберет чухонец сонной —
И променяет на вино!
Налево зрелище иное:
Как оживленное стекло,
То млечное, то голубое —
Волнами озеро Чудское
Полгоризонта облегло.
Меня палит несносным жаром:
«Вези в корчму — я пить хочу».
Так я извозчику ворчу,
Неоскорбительным ударом
К его притронувшись плечу.
Он понял,— плеткою лихою
Коней задумчивых стегнул —
И я отраднее вздохнул
Перед булыжною корчмою.
Вхожу в нее — она полна.
Не милы лица, одеянья
Сего незнатного собранья:
Здесь виден и плохой чухна,
И некрасивая чухонка,
И бедный жид — с ним два жиденка,
И грязная его жена,
И православные солдаты,
И трое нищих, и один,
Знать арендатор, знать богатый,
В сафьяной шляпе господин.
Я пить спросил — рукой немытой
Хозяйка кружку мне дала,—
Вода нечистая была:
Душа питья не приняла,
И я с поспешностью сердитой
Корчму покинул и лечу.
Несносный жар! я пить хочу!
Ночь; тихи небеса; с восточного их края
Луна, красивый блеск на землю рассыпая,
В пучине воздуха лазурной восстает:
Безмолвен горный лес; чуть льются зыби вод;
Вон там, господствуя над брегом и холмами,
Две башни и стена с высокими зубцами —
Остатки подвигов могучей старины —
Как снег, белеются, луной озарены:
Далеко, голых скал чрез каменны ступени
Сошли на свежий луг пробитые их тени,
И темны, как молва давно минувших дней,
Лежат пред новыми жилищами людей.
Вон ряд обломков! Там на вышины крутые
Отчаянно толпы взбегали боевые,
И гибли!.. Радостный приют моей мечты,
Чернокудрявая красавица, где ты?
Приди; на этот холм, ветвями осененный
Воссядем; твой певец, младый и вдохновенный,
Поведаю тебе сказанья старины
Про гордых витязей свободы и войны;
И сладостны, как шум таинственный дубравы,
Звучны, как говор волн пустынных, песни славы
Польются… Ясная улыбка оживит
Твои уста и жар на пурпуре ланит,
Светло заискрятся божественные очи;
Приди!.. Но я один; спокойно царство ночи;
Высоко шар луны серебряной встает;
Безмолвен горный лес; чуть льются зыби вод.
Всевышний граду Константина
Землетрясенье посылал,
И Геллеспонтская пучина,
И берег с грудой гор и скал
Дрожали, и Царей палаты,
И храм, и цирк, и гиподром,
И стен градских верхи зубчаты,
И все поморие кругом.
По всей пространной Византии,
В отверстых храмах, Богу сил
Обильно пелися литии,
И дым молитвенных кадил
Клубился; люди, страхом полны,
Текли перед Христов алтарь:
Сенат, Синклит, народа волны
И сам благочестивый Царь.
Вотще. Их вопли и моленья
Господь во гневе отвергал,
И гул и гром землетрясенья
Не умолкал, не умолкал.
Тогда невидимая сила
С небес на землю низошла,
И быстро отрока схватила,
И выше облак унесла:
И внял он горнему глаголу
Небесных ликов: Свят, Свят, Свят!
И песню ту принес он долу,
Священным трепетом обят,
И церковь те слова святыя
В свою молитву приняла,
И той молитвой Византия
Себя от гибели спасла.
Так ты, поэт, в годину страха
И колебания земли
Носись душой превыше праха,
И ликам Ангельским внемли,
И приноси дрожащим людям
Молитвы с горней вышины,
Да в сердце примем их и будем
Мы нашей верой спасены.
Вот вам Наумов — мой предтеча
На сладком поприще езды:
Своим желаньям не переча,
Не оскорбив своей звезды,
Покинул он наук труды
И шум студенческого веча.
Он счастлив: полон чувств живых,
Поклонится селу родному,
Отцов хранительному дому;
Увидит братьев и родных,
Прижмет их к сердцу молодому.
Увидит свадебных пиров
Великолепную картину,
Благословит свою судьбину
И будет нравственно здоров!
А вы,— которых ожиданье
Давно, давно, давным-давно
На мой приезд устремлено —
Он обо мне воспоминанье
Прекрасно вам возобновит:
Опишет жизнь мою плохую.
Без вдохновений, без Харит,
Однообразную, пустую,
Где-где благую, часто злую,
И все, чем я, ослушный сын
Моей возвышенной Камены,
Томлюсь, беспечен и один,
Без цели, действий и причин,
И не надеясь перемены!
Смотрите ж, слушайте его
С душевной радостью и лаской:
Не утаит он ничего,
Не оклевещет никого
И не представит были сказкой.
Пленителен, завиден мне
Его удел: свои рассказы
Про жизнь в разгуле и вине,
Про молодецкие проказы
Распространит в родной стране!
Мои ж надежды — что оне?..
В младой груди моей о вас воспоминанья
Сохранно буду я беречь!
Навечно милы мне: живая ваша речь
И ваши томные мечтанья,
Ваш благосклонный взор, сверкающий умом,
И ваше пенье. Что за звуки!
То тихи и нежны, как жалкий вздох разлуки
И мысль о счастии былом,
То упоительны, торжественны, игривы,
Как мед любви, сладчайший мед!
Как юношеских дум возвышенный полет
И детской радости порывы!
Могучи звуки те волшебные! Они
Меня отрадно чаровали
И умиленного, разнеженного мчали
В иную жизнь, в иные дни,
В те дни, когда еще, душой и сердцем юный,
Доверчив, пылок и поэт,
Я пел любовь и шум студенческих бесед,
И стройны, громки были струны!
Давно прошли те дни восторгов и потех;
Но помню живо их доныне,
Как странник молодой, застигнутый пустыней
И бурей, помнит свой ночлег
В гостинице, где он негаданно-нежданно
Нашел красавиц и друзей
И с ними пировал до утренних лучей
Привольно, весело и пьяно!
Я не забуду вас, я благодарен вам;
Красуйтесь, пойте и блистайте,
И будьте счастливы, и много пробуждайте
Сердец к пленительным мечтам.
Дороже перлов многоценных
Благочестивая жена!
Чувств непорочных, дум смиренных
И всякой тихости полна.
Она достойно мужа любит,
Живет одною с ним душой,
Она труды его голубит,
Она хранит его покой,
И счастье мужа — ей награда
И похвала,— и любо ей,
Что, меж старейшинами града,
Он знатен мудростью речей,
И что богат он чистой славой,
И силен в общине своей;
Она воспитывает здраво
И бережет своих детей:
Она их мирно поучает
Благим и праведным делам.
Святую книгу им читает,
Сама их водит в Божий храм;
Она блюдет порядок дома:
Ей мил ее семейный круг,
Мирская праздность не знакома
И чужд бессмысленный досуг.
Не соблазнят ее желаний
Ни шум блистательных пиров,
Ни вихрь полуночных скаканий
И сладки речи плясунов,
Ни говор пусто-величавый
Бездушных, чопорных бесед,
Ни прелесть роскоши лукавой,
Ни прелесть всяческих сует.
И дом ее боголюбивый
Цветет добром и тишиной,
И дни ее мелькают живо
Прекрасной, светлой чередой;
И никогда их не смущает
Обуревание страстей:
Господь ее благословляет
И люди радуются ей.