Павел
Дать слово — ничего не стоит,
Дать деньги — стоит кой-чего.
Луиза
Но кто ж племянника пристроит,
Как дядя проведет его?
Всегда нас дяди притесняют,
Они нам вечная гроза,
У денег глаз нет, повторяют,
А сами смотрят им в глаза.
Его наука так задорна,
Что нас не ставит в грош она;
Нам кажется земля просторна,
Ему же кажется тесна.
Но дело в чем — я растолкую.
Тут есть особенный расчет:
Он в небе видит запятую,
Так землю точкою зовет.
Бонардин
Чины с ума его сведут.
В нем так душа честолюбива,
Что он, взгляните, тут как тут,
Где честолюбию пожива.
Ну как ему не надоест —
Все хлопочи, все изгибайся…
Он с неба не хватает звезд,
А на земле не попадайся.
Павел
Зачем пугаете вы нас
Своей наукою мудреной…
Я в ней силен не меньше вас,
А не скажу, чтоб был ученой.
Ну, чем меня вы превзошли,
Ну, что вы нового сказали?
Вы звезд на небе не сочли,
Мы на земле не сосчитали.
Бонардин
Про добродетель и науки
Мы громко начали кричать,
И прибирать богатых в руки,
И в пользу бедных танцевать.
Теперь не денег мы желаем,
А просвещенья одного:
Из свеклы сахар добываем,
Хоть нам и горько от него.
Мы то прочтем, о том услышим,
Что писано и не про нас:
Мы вечно говорим как пишем
И с жаром пишем на заказ.
На свете люди все узнали,
Все, кажется, идет на стать.
Мы так умны, так добры стали,
Что, право, нам несдобровать.
Бонардин
Все звезды я считал, бывало,
Но мне они не по глазам.
Учился я, а толку мало, —
Не поклониться ли звездам?
Поклонишься — не ошибешься,
Поклонишься — не осмеют.
Ведь без ученья обойдешься,
А без поклона обойдут.
Граф
Кто кланяется ежедневно,
А кто поклона вечно ждет, —
А потому я рад душевно,
Как утром кредитор придет.
Я с ним могу, не беспокоясь,
И без поклонов обойтись;
Ему не кланяйся ти в пояс,
Именью только поклонись.
Павел
Что жены многих бед причиной, —
Кой-кто нам доказать умел;
И я с дражайшей половиной,
Быть может, сам не буду цел.
Жене поставлен муж главою,
И что ж? Поди пойми людей:
Один раскланялся с женою,
Другой же поклонился ей.
Бабетт
Мужчин поклон не беспокоит,
Везде мужчинам легкий путь:
Чтоб поклониться, то им стоит
Снять шляпу, голову нагнуть.
У нас же так несправедливо
Поклоны разные ввели:
Жених умен — присядь учтиво,
Жених богат — так поклонись.
Дюран
Везде поклоны путь проложат,
Все можно выклонить подчас:
И дело поскорей доложат,
И вспомнят вовремя о нас.
Нельзя назвать поклоны бредней,
Как хочешь, а поклонам верь:
Иной накланялся в передней
И не поклонится теперь.
Луиза
(к зрителям)
Счастлив, в ком твердости достало,
Чтоб не сгибаться ни пред кем,
И у кого знакомых мало,
Чтоб мог он кланяться не всем!
Счастливей тот, кто без исканий
И все нашел, и жил своим —
И кто под гром рукоплесканий
Вам только кланялся одним.
<не позднее 1831>
Оливьер
Тот имя заслужил ногами,
Тот всем обязан голове,
Тот вышел в люди под шатрами,
А тот женитьбой на вдове.
Тот имя замарал доносом,
Иной бумагу сел марать
И стал не с именем, а с носом
За то, что имя дал в печать.
Виктор
Забавен свет, хоть очень тонок:
Иная матушка твердит,
Что дочь ее совсем ребенок,
А не ребенком дочь глядит.
Вот по какой ошибке странной
Нам нежность в имени смешна:
Иную звать пора бы Анной,
А все Анеточка она.
Г-жа Линсбург
Иной, кого совсем не знали,
Старушкам угождал весь век, —
За то они везде кричали,
Что он предобрый человек.
За то угодник их невинной
Невесту взял и взял свое.
Хоть имя доброе в гостиной,
Вы знаете, бывает чье?
Альфонс
Иные имена как часто
Меня забавили подчас:
Играя в вист по полтораста,
Иной стал с именем у нас…
И люди знатные все дружно
Его зовут по вечерам;
Тому быть с именем не нужно,
Чье имя славно по душам.
Брюксаль
Кто с именем, тот к счастью близок,
Оно дает и ход и вес;
Иной был с именем так низок,
А все в большие люди влез!
Мы ценим только блеск наружный,
К нему лишь ходим на поклон,
И имя доброе не нужно
Тому, кто с именем рожден.
Михель
Какая пестрота на свете!
Какое множество имен!
Иной пешком, иной в карете,
Тот князь, тот граф, а тот барон!
Лишь я один, ну, право, чудо —
Живу без имени весь век,
Хоть называюсь я не худо,
Мое ведь имя — человек.
Матильда
(к публике)
Здесь имя лишь того прекрасно,
Кто может вас привлечь сюда,
Кому вы здесь единогласно
Кричите «браво» иногда!
Здесь дарованью нет замены,
Здесь без него конец худой,
И имя доброе со сцены
Как трудно принести домой.
<не позднее 1828>
Не молод ты, не глуп, не вовсе без души.
Зачем же в городе все толки и волненья?
Зачем же роль играть российского паши
И обявлять Москву в осадном положенье?
Ты править нами мог легко на старый лад,
Не тратя времени в бессмысленной работе:
Мы люди смирные, не строим баррикад
И верноподданно гнием в своем болоте.
Что ж в нас нехорошо? К чему весь этот шум,
Все это страшное употребленье силы?
Без гвалта мог бы здесь твой деятельный ум
Бумаги не щадить и проливать чернила.
Какой же думаешь ты учредить закон?
Какие новые установить порядки?
Ужель мечтаешь ты, гордыней ослеплен,
Воров искоренить и посягнуть на взятки?
За это не берись; простынет грозный пыл,
И сокрушится власть, подобно хрупкой стали;
Ведь это — мозг костей, кровь наших, русских жил,
Ведь это на груди мы матери всосали!
Но лишь за то скажу спасибо я теперь,
Что кучер Беринга не мчится своевольно
И не ревет уже, как разяренный зверь,
По тихим улицам Москвы первопрестольной,
Что Беринг сам познал величия предел:
Окутанный в шинель, уже с отвагой дикой
На дрожках не сидит, как некогда сидел
Носимый бурею на лодке Петр Великий…
Не говори ни да, ни нет,
Будь равнодушной, как бывало,
И на решительный ответ
Накинь густое покрывало.
Как знать, чтоб да и нет равно
Для сердца гибелью не стали?
От радости ль сгорит оно,
Иль разорвется от печали?
И как давно, и как люблю,
Я на душе унылой скрою;
Я об одном судьбу молю -
Чтоб только чаще быть с тобою.
Чтоб только не взошла заря,
Чтоб не рассвел тот день над нами,
Как ты с другим у алтаря
Поникнешь робкими очами!
Но, время без надежд губя
Для упоительного яда,
Зачем я не сводил с тебя
К тебе прикованного взгляда?
Увы! Зачем прикован взор,
Взор одинокий, безнадежный,
К звездам, как мрачный их узор
Рисуется в дали безбрежной?..
В толпе врагов, в толпе друзей,
Среди общественного шума,
У верной памяти моей
Везде ты, царственная дума.
Так мусульманин помнит рай
И гроб, воздвигнутый пророку;
Так, занесенный в чуждый край,
Всегда он молится востоку.
Она безгрешных сновидений
Тебе на ложе не пошлет,
И для небес, как добрый гений,
Твоей души не сбережет;
С ней мир другой, но мир прелестный,
С ней гаснет вера в лучший край…
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай!
Нет у нее бесплотных крылий,
Чтоб отделиться от людей;
Она — слиянье роз и лилий,
Цветущих для земных очей.
Она манит во храм чудесный.
Но этот храм — не светлый рай,
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай!
Вглядись в пронзительные очи —
Не небом светятся они:
В них есть неправедные ночи,
В них есть мучительные дни.
Пред троном красоты телесной
Святых молитв не зажигай…
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай!
Она — не ангел-небожитель,
Но, о любви ее моля,
Как помнить горнюю обитель,
Как знать, чт́о — небо, чт́о земля?
С ней мир другой, но мир прелестный,
С ней гаснет вера в лучший край…
Не называй ее небесной
И у земли не отнимай!
Люблю тебя, страны моей родной
Широкий свод туманно-голубой,
Когда над сжатыми, просторными полями
Ты низом стелешься, волнуясь облаками,
И вдаль идешь… и всюду твой простор
Являет тот же необятный кругозор.
Однообразны севера картины,
Не весел вид его немых полей?
Ни пашни долгие, ни долгие равнины
Суровой прелестью и грустию своей
Природою изнеженного сына
Не привлекут восторженных очей.
Но сыне задумчивый задумчивого края,
Он любит родину: ее печаль
Его душе знакомая, родная.
От ранних лет глядит он с грустью в даль,
Как небо родины его угрюмым,
С холодной, вопрошающею думой.
И песня ли порой по степи прозвучит,
Суровая! ее не оживит.
Как жизнь — она протяжна и уныла,
Как сердце — жалобы безропотной полна.
Случайной странницей заслышалась она —
И пуще тайные мечты расшевелила.
Как соловей печально в день осенний
Под небо лучшее летит,
Так и она в отчизне вдохновений
Воскреснуть силами спешит!
И далеко от родины туманной
Ее веселье обоймет;
Как прежний гость, как гость давно желанной,
Она на юге запоет.
Там ей и быть, где солнца луч теплее,
Где так роскошны небеса,
Где человек с искусствами дружнее
И где так звучны голоса!
Но там и здесь тропою незабвенной
Она прорезала свой путь:
Где ни была, восторг непринужденной
Одушевлял поэта грудь.
Где ни была, волшебные искусства
Стремились дань ей принести,
И на земле без горестного чувства
Никто ей не сказал «прости!»
Ее хранит в странах различных света
И память сердца и ума.
Ах! Для чего в Италии все – лето,
И для чего у нас – зима!
Рыбак! ты видал ли, как ива цветет,
Склоняясь над тихой равниною вод?
С зарей благовонною, в утренний час,
Цветками, сережками вся убралась.
Но к полдню уж их нагоняет твой челн,
По пруду рассеянных зыбею волн.
Обсыпалась ива — стал жалобен вид —
Она сиротливо на солице глядит!
В безмолвии дальше твой челн поплывет,
И дума невольная в сердце падет:
«Не так ли, что девственный, ивовый цвет,
И сны развеваются девственных лет?
«Не так ли, что ива у дремлющих вод,
Мечтами своими и юность цветет?»
Скучно, други молодые,
С вами буйно пировать
И лобзанья покупные
От красавиц принимать.
Сок душистый винограда
И вакханки страстный взор —
Все минутная отрада,
К долгой скуке приговор.
Я люблю искать забвенья, —
И забыться не могу,
И в порыве наслажденья
Пред своей душою лгу.
Винный пар меня покинет,
И со мной рассудка свет;
Поцелуй любви остынет,
И любви со мною нет.
За утехами земными
Пьяный юноша бежит,
Но какая, вслед за ними,
Дума н́а сердце лежит?
Чуть ветерок завеет теплотою,
И в воздухе заслышится весна,
Моя душа, смущения полна,
Печальною обемлется мечтою.
Слезятся медленно покровы ледяные,
От солнца жаркого в могилу уходя;
Сияют в рощах листья молодые
Сквозь капли первые весеннего дождя.
Цветов ликующих веселое явленье
Приветствует восстание лугов:
Но омывается природы обновленье
Слезами горькими дряхлеющих снегов.
Мне опять судьба послала
Золотую встречу с ним.
Сердце пуще верить стало
Снам мучительным своим.
О! когда бы ведать мог он
Чары вешней красоты:
Милы мне кудрявый локон,
И Дианины черты.
Сердце Сафо страстью знойной
По тебе напоено,
И безумно, отрок стройный,
Я люблю тебя давно.
Но он робок! он краснеет!
Он бежит моих речей!
Хоть желал бы — не умеет
Отвечать любви моей!
Надуты губки для угрозы,
А шепчут нежные слова.
Скажи, откуда эти слезы —
Ты так не плакала сперва.
Я помню время: блеснут, бывало,
Две-три слезы из бойких глаз,
Но горем ты тогда играла,
Тогда ты плакала, смеясь.
Я понял твой недуг опасный:
Уязвлена твоя душа.
Так плачь же, плачь, мой друг прекрасный,
В слезах ты чудно хороша.
Не говори, что сердцу больно
От ран чужих;
Что слезы катятся невольно
Из глаз твоих!
Будь молчалива, как могилы,
Кто ни страдай,
И за невинных бога силы
Не призывай!
Твоей души святые звуки,
Твой детский бред —
Перетолкует все от скуки
Безбожный свет.
Какая в том тебе утрата,
Какой подрыв,
Что люди распинают брата
Наперерыв?
Канарейка корм клевала
В клетке ивовых ветвей,
Звонко песни распевала,
Песни вольности своей.
Вечно пленницу тревожит
Мутный сон счастливых дней —
И понять она не может
Странной участи своей.
Запоет она в неволе
Песни вольности своей:
Зелень рощи, свежесть поля,
Остров дальний — снятся ей.
Глупца разубеждать в его победе мнимой
Идет лишь мальчику; не следуй в том ему:
Молчанье гордое и взор невозмутимый
Пристойны более высокому уму.
Гляди на свет без грусти, без упрека.
Пусть не смутит покоя твоего
Победа дерзкая нахального порока,
И глупости крикливой торжество.
Я слышал: чей-то голос пел
Молитву о душах скорбящих —
И тихий ангел в небе пролетел:
Я видел край его одежд блестящих.
И омрачилось небо тьмой,
И скрылось тихое виденье.
Кто озарит удел печальный мой!
Кто мне напомнит ласковое пенье?
Что ты несешь на мертвых небылицу,
Так нагло лезешь к ним в друзья?
Приязнь посмертная твоя
Не запятнает их гробницу.
Все те ж и Пушкин и Крылов,
Хоть ест их червь по воле бога;
Не лобызай же мертвецов —
И без тебя у них вас много!
Он вечно цеховой у Цинского приятель,
Он первой гильдии подлец,
Второй он гильдии купец
И третьей гильдии писатель.