Эй, други, нынче в оба
Смотрите до зари:
Некрашеных три гроба
Недаром припасли, Помучайтесь немножко,
Не спите ночь одну.
Смотрите, как в окошко
Рукой с двора махну.У самого забора
В углу там ждет с листом
Товарищ прокурора
Да батюшка с крестом.И доктор ждет с часами,
Все в сборе — только мать
Не догадались сами
На проводы позвать.Знать, чуяла — день цельный
Просилась у ворот.
Пускай с груди нательный
Отцовский крест возьмет.Да пусть не ищет сына,
Не сыщет, где лежит.
И саван в три аршина,
И гроб без мерки сшит.Эй, ты, палач, казенных
Расходов не жалей:
Намыль для обряженных
Удавочку жирней! Потом тащи живее
Скамейку из-под ног,
Не то, гляди, у шеи
Сломаешь позвонок.А коль подтянешь ловко,
Так будет и на чай:
По камерам веревку
На счастье распродай.
За нивами настиг урон
Леса. Обуглился и сорван
Лист золотой. Какая прорва
На небе галок и ворон! Чей клин, как будто паутиной
Означен, виден у луны?
Не гуси… Нет!.. То лебединый
Косяк летит, то — кликуны.Блестя серебряною грудью,
Темнея бархатным крылом,
Летят по синему безлюдью
Вдоль Волги к югу — напролом.Спешат в молчанье. Опоздали:
Быть может, к солнцу теплых стран,
Взмутив свинцовым шквалом дали,
Дорогу застит им буран.Тревожны белых крыльев всплески
В заре ненастно-огневой,
Но крик, уверенный и резкий,
Бросает вдруг передовой… И подхватили остальные
Его рокочущий сигнал,
И долго голоса стальные
Холодный ветер в вихре гнал.Исчезли. И опять в пожаре
Закатном, в золоте тканья
Лиловой мглы, как хлопья гари
Клубятся стаи воронья…
Хоть отроческих снов грехи
Средь терпких ласк ей не рассказаны,
Но с женщиной тайно связаны
Струнами зычных мышц стихи.
Как в детстве струи жгли хрустальные
И в зное девочки, резвясь.
Рядили холмики овальные,
Как в волоса, в речную грязь.
Мне акробаток снилась лестница
Под куполом, и так легко
На мыльный круп коня наездница
С размаха прыгала в трико.
И помню срамные видения,
И в гари фабрик вечера,
Но я люблю тебя не менее,
Чем робким отроком, сестра.
Сойди, зрачками повелительных
И нежных глаз разрушь, разъяв,
Сцепленье жвачных глыб, стремительных
Средь вод, и зарослей, и трав.
Пусть дебрей случных мы наследники,
Вновь наши райские сады,
Неси же в лиственном переднике,
Как Ева, царские плоды.
Вы помните?.. девочка, кусочки сала
Нанизавши на нитку, зимою в саду
На ветки сирени бросала
Зазябшим синичкам еду.
Этой девочкой были вы.
А теперь вы стали большой,
С мятущейся страстной душой
И с глазами, пугающими холодом синевы.
Бушуте на море осенний шторм,
Не одна перелетная сгинет станица,
А сердце мое, как синица,
Зимует здесь около вас
Под небом морозным синих глаз.
И ему, как синицам, нужен прикорм,
И оно, как они, иногда
Готово стучаться в стекло,
В крещенские холода
Просясь в тепло.
Зато, если выпадет солнечный день
Весь из лазури и серебра,
Оно, как синичка, взлетевшая на сирень,
ПРыгает, бьется о стенки ребра
И поет, звеня, щебеча,
Благодарность за ласку вашего луча.
А. АхматовойСкрипят железные крюки и блоки,
И туши вверх и вниз сползать должны.
Под бледною плевой кровоподтеки
И внутренности иссиня-черны.Все просто так. Мы — люди, в нашей власти
У этой скользкой смоченной доски
Уродливо-обрубленные части
Ножами рвать на красные куски.И чудится, что в золотом эфире
И нас, как мясо, вешают Весы,
И так же чашки ржавы, тяжки гири,
И так же алчно крохи лижут псы.И как и здесь, решающим привеском
Такие ж жилистые мясники
Бросают на железо с легким треском
От сала светлые золотники… Прости, Господь! Ужель с полдневным жаром,
Когда от туш исходит тяжко дух,
И там, как здесь, над смолкнувшим базаром,
Лишь засверкают стаи липких мух?
О мать Земля! Ты в сонме солнц блестела,
Пред алтарем смыкаясь с ними в круг,
Но струпьями, как Иову, недуг
Тебе изрыл божественное тело.И красные карбункулы вспухали,
И лопались, и в черное жерло
Копили гной, как жидкое стекло,
И, щелями зияя, присыхали.И на пластах застывших изверженья
Лег, сгустками запекшись, кремнозем,
Где твари — мы плодимся и ползем,
Как в падали бациллы разложенья.И в глубях шахт, где тихо спит руда,
Мы грузим кровь железную на тачки,
И бередим потухшие болячки,
И близим час последнего суда… И он пробьет! Болезнь омывши лавой,
Нетленная, восстанешь ты в огне,
И в хоре солнц в эфирной тишине,
Вновь загремит твой голос величавый!
Лежал в бреду я и в жару.
Мне чудилось, что на пиру
Мой череп, спаянный кольцом,
Наполнен был цветным вином
И белой пеной благовонной
Обрызгал шелк кудрей червонный.
И в кубок тот смотрела ты.
Я видел косу и черты,
Бледны, загадочны, смуглы,
Как тучи предзакатной мглы.
Лишь темных глаз янтарь смолистый
Светился грустию огнистой.
Порою чувствовал вдруг я —
Касались губы о края.
То был твой снежный поцелуй.
Оранжевел блеск винных струй.
И от холодности бесстрастной
Кипел мой череп влагой красной.
И усмехалась ты потом
Своим девичьим, тонким ртом,
В ответ веселые бубны
Звенели серебром луны,
И вдруг средь пестроты туманной
Гремел вальс дикий и вакханный…
К светилам в безрассудной вере
Все мнишь ты богом возойти,
Забыв, что темным нюхом звери
Провидят светлые пути.И мудр слизняк, в спираль согнутый,
Остры без век глаза гадюк,
И, в круг серебряный замкнутый,
Как много тайн плетет паук! И разлагают свет растенья,
И чует сумрак червь в норе…
А ты — лишь силой тяготенья
Привязан к стынущей коре.Но бойся дня слепого гнева:
Природа первенца сметет,
Как недоношенный из чрева
Кровавый безобразный плод.И повелитель Вавилона,
По воле Бога одичав,
На кряжах выжженного склона
Питался соком горьких трав.Стихии куй в калильном жаре,
Но духом, гордый царь, смирись
И у последней слизкой твари
Прозренью темному учись!
Просторны, как небо,
Поля хлебородные.
Всего на потребу!
А рыщут голодные
С нуждою, с бедою,
Просят все — где бы
Подали хлеба,
Хотя б с лебедою.Равнина без края,
Такая свободная,
А всюду такая
Боль
подколодная,
Голь
безысходная,
Дань
непонятная,
Рвань
перекатная! С добра ли, от худа ли
Гуляя, с ног валишься.
Хмелея от удали,
Силушкой хвалишься.
С вина на карачках,
Над спесью немецкою
Встаешь на кулачках
Стеной молодецкою! Так в чем же
ты каешься?
За что же
ты маешься?
Все с места снимаешься
В просторы безбрежные,
Как прежде, не прежняя
Россия — Рассея…
Три гласных рассея,
Одно «эр» оставив,
Одно «эс» прибавив,
Ты стала родною
Другою страною:
СССР.
Мне страшен летний Петербург. Возможен
Здесь всякий бред, и дух так одинок,
И на площадках лестниц ждет Рогожин,
И дергает Раскольников звонок.
От стука кирпича и едкой гари
Совсем измученный, тащусь туда,
Где брошенные дети на бульваре
В песке играют и близка вода.
Но телу дряблому везде застенок:
Зеленым пламенем рябит листва,
У девочек вкруг голеньких коленок
Под платьицем белеют кружева.
Исчезло все… И я уже не чую,
Что делается… Наяву? В бреду?
Наверх, в квартиру пыльную пустую,
Одну из них за лакомством веду.
И после — трупик голый и холодный
На простыне, и спазмы жадных нег,
И я, бросающий в канал Обводный
И кровяной филей, и синий стек…
Пасхальной ночью у двух проталин
Два трупа очнулись и тихо привстали.Двое убитых зимою в боях,
Двое отрытых весною в снегах.И долго молчали и слушали оба
В тревожной печали остывшей злобы.«Christ ist erstanden!» * — сказал один,
Поняв неустанный шорох льдин.«Христос воскресе!» — другой ответил,
Почуяв над лесом апрельский ветер.И как под обстрелом за огоньком,
Друг к другу несмело пробрались ползком, И троекратно облобызались,
И невозвратно с весною расстались, И вновь онемело, как трупы, легли
На талое тело воскресшей земли… Металлом визжало, взметалось пламя:
Живые сражались, чтоб стать мертвецами.
______________
* «Христос воскрес!» (нем.).
Жизнь часто кажется мне ученицей,
Школьницей, вызванной грозно к доске.
В правой руке ее мел крошится,
Тряпка зажата в левой руке.В усердье растерянном и неумелом
Пытается что-то она доказать,
Стремительно пишет крошащимся мелом,
И тряпкой стирает, и пишет опять.Напишет, сотрет, исправит… И все мы —
Как мелом написанные значки —
Встаем в вычислениях теоремы
На плоскости черной огромной доски.И столько жестокостей и издевательств
Бессмысленно-плоских кому и зачем
Нужны для наглядности доказательств
Самой простейшей из теорем? Ведь после мучительных вычислений
В итоге всегда остается одно:
Всегда неизменно число рождений
Числу смертей равно.
Земля лучилась, отражая
Поблекшим жнивом блеск луны.
Вы были лунная, чужая
И над собою не вольны.
И все дневное дивным стало,
И призрачною мнилась даль
И что под дымной мглой блистало —
Полынная ли степь, вода ль.
И, стройной тенью вырастая,
Вся в млечной голубой пыли,
Такая нежная, простая,
Вы рядом близко-близко шли.
Движением ресниц одних
Понять давая — здесь не место
Страстям и буйству, я невеста,
И ждет меня уже жених.
Я слушал будто бы спокойный,
А там в душе беззвучно гас
День радостный золотознойный
Под блеском ваших лунных глаз.
С тех пор тоскую каждый день я
И выжечь солнцем не могу
Серебряного наважденья
Луны, сияющей в мозгу.
Дремали вы среди молчанья,
Как тайну вечную, сокрыв
Все, что пред первым днем созданья
Узрел ваш огненный разлив.Но вас от мрака и дремоты
Из древних залежей земли
Мы, святотатцы-рудометы,
Для торжищ диких извлекли.И, огнедышащие спруты,
Вертите щупальцы машин
И мерите в часах минуты,
А в телескопах бег пучин.И святотатственным чеканом
На отраженьях Божьей мглы
Сверкают в золоте багряном
Империй призрачных орлы.Но тяжелый грохот ваших песен
Поет без устали о том,
Что вы владык земли, как плесень,
Слизнете красным языком; Что снова строгий и печальный
Над хаосом огня и вод
Дух — созидатель изначальный —
Направит легкий свой полет!
Землю делите на части,
Кровью из свежих ран,
Въедчивой краской красьте
Карты различных стран.Ненависть ложью взаимной
В сердце народов раздув,
Пойте свирепые гимны
В пляске военной в бреду.Кровью пишите пакты,
Казнью скрепляйте указ…
Снимет бельмо катаракты
Мысль с ослепленных глаз.Все сотрутся границы,
Общий найдется язык.
В друга враг превратится,
В землю воткнется штык.Все раздоры забудет,
Свергнет войны кумир,
Вечно единым будет
Наш человеческий мир! Не дипломатов интриги,
Не самовластье вождей,
Будет народами двигать
Правда великих идей.И, никаким приказам
Не подчиняясь впредь,
Будет свободный разум
Солнцем над всеми гореть!
Уже подростки выбегли для встречи
К околице на щелканье вдали.
Переливается поток овечий
С шуршаньем мелких острых ног в пыли.Но, слышно, поступь тяжела коровья —
Молочным бременем свисает зад.
Как виноград, оранжевою кровью
На солнце нежные сосцы сквозят.И, точно от одышки свирепея,
Идет мирской бодливый белый бык
С кольцом в ноздрях, и выпирает шея,
Болтаясь мясом, хрящевой кадык.Скрипит журавль, и розовое вымя,
Омытое колодезной водой,
В подойник мелодично льет удой,
Желтеющий цветами полевыми.А ночью мирна грузная дремота,
Спокойна жвачка без жары и мух,
Пока не брезжит в небе позолота,
Не дребезжит волынкою пастух.
И теперь, как тогда в июле,
Грозовые тучи не мне ль
Отливают из града пули,
И облачком рвется шрапнель? И земля, от крови сырая,
Изрешеченная, не мне ль
От взорвавшейся бомбы в Сараеве
Пуховую стелет постель? И голову надо, как кубок
Заздравный, высоко держать,
Чтоб пить для прицельных трубок
Со смертью на брудершафт.И сердце замрет и екнет,
Горячим ключом истекай:
О череп, взвизгнувши, чокнется
С неба шрапнельный стакан.И золотом молния мимо
Сознанья: ведь я погиб…
И радио… мама… мама…
Уже не звучащих губ… И теперь, как тогда, в то лето,
Между тучами не потому ль
Из дождей пулеметную ленту
Просовывает июль?
О, прости, о прости меня моя Беатриче
Без твоего светоносного тела впереди
Я обуздывал тьму первозданных величий,
Заколял, как на вертеле, сердце в груди.
И я с ордами мыкался. Кормясь кониной,
В войлок сваленной верблюжьим потником,
От пожарищ, пресыщенный лаской звериной
На арканах пленниц гнал косяком.
А ты все та же. В прозрачной одежде
С лебедями плескаешься в полдень в пруду,
Твои груди — мимозы и сжимаются прежде,
Чем я кудрями к ним припаду.
Вот смотри — я, твой господин я невольник,
Меж колен раздвинув передник из роз.
Целую на мраморе царственный треугольник
Нежно курчавящихся золотых волос.
Под мясной багряницей душой тоскую,
Под обухом с быками на бойнях шалею,
Но вижу не женскую стебельковую, а мужскую
Обнаженную для косыря гильотинного шею.
На копье позвоночника она носитель
Чаши, вспененной мозгом до края.
Не женщина, а мужчина вселенский искупитель,
Кому дано плодотворить, умирая.
И вдоль течения реки желтоводной,
Как гиены, царапая ногтями пески,
Узкотазые плакальщицы по мощи детородной
Не мои ль собирали кровяные куски?
Ненасытные, сами, приявши, когтили
Мою державу, как орлицы лань, -
Что ж, крепнущий скипетром в могильном иле,
Я слышу вопли: восстань, восстань!
Золотые реснички сквозят в бирюзу,
Девочке в капоре алом нянька,
Слышу я, шамкает: «Леночка, глянь-ка,
Вон покойничка хоронить везут».
И Леночка смотрит, забывши лопаткой
Зеленой расшвыривать мокрый песок.
А в ветре апрельском брагою сладкой
В березах крепчает весенний сок.
Покачнув баладахином, помост катафалка
Споткнулся колесами о выбоины мостовой.
Наверно, бедному жестко и валко
На подушке из стружек подпрыгивать головой.
И в пальмовых листьях незабудки из жести
Трясутся, и прядает султанами четверня…
Леночка, Леночка, с покойничком вместе
Проводи же глазенками и уходящего меня.